– Что значит – вы подтверждаете?.. – спросил портье.
Мужчина, крупный, сурового вида, воевал, и снаряд разорвался так близко от него, что он потерял при этом одно ухо. Угоди осколок на несколько сантиметров левее, он выглядел бы как Эдуар, однако ему повезло больше: он мог крепить правую дужку очков с помощью клейкой ленты, цвет которой был подобран в тон накладок, скрывавших шрам в том месте, где осколок снаряда вошел ему в череп. Альбер вспомнил о слухах, что есть такие солдаты, что живут с осколком в мозгу – осколком, который хирурги не смогли извлечь, – но никогда лично не встречал таких раненых. Возможно, портье был одним из них. Если так, это не слишком ослабило его ум: он сохранил способность отличать людей высшего света от низшего. Он чуть заметно скривил губы. Несмотря на приличный костюм и надраенные ботинки, манеры у Альбера, что ни говори, были простецкие, что легко можно было заметить по его жестам, может быть, по манере выговаривать слова или по тому глубокому почтению, которое он не мог не проявлять ко всем людям, носящим форму, будь то даже униформа отеля.
– Так, значит, мсье Эжен покидает нас?
Альбер подтвердил. Следовательно, Эдуар не предупредил о своем отъезде. Было ли у него вообще намерение съезжать?
– Разумеется! – написал Эдуар, когда его спросили об этом после пробуждения.
Буквы он выводил вкривь и вкось, но разобрать можно было.
– Конечно, мы уезжаем четырнадцатого!
– Но ты же совсем не готов… – настаивал Альбер. – То есть нет ни чемодана, ни одежды.
Эдуар хлопнул себя по лбу – какой же я идиот.
При Альбере он почти никогда не надевал маску, и этот запах вывернутого наизнанку желудка, идущий из глотки, иногда было трудно вынести.
С каждым днем Эдуару становилось все лучше и лучше. Он снова начал есть, и хотя не мог долго держаться на ногах, к понедельнику его состояние должно было реально улучшиться, в этом не было сомнений. Альбер, уходя от него, думал было забрать шприц, героин и оставшиеся ампулы с морфином, но решил, что провернуть эту операцию будет трудно: во-первых, Эдуар не даст ему это сделать, а во-вторых, Альберу недоставало решимости, а сил хватило бы лишь на то, чтобы дождаться отъезда, – на отсчет часов.
Поскольку Эдуар ни о чем заранее не позаботился, Альбер пошел в «Бон Марше» купить ему одежду. Чтобы не схватить что-нибудь безвкусное, он обратился к продавцу, мужчине лет тридцати, который окинул его взглядом с головы до ног. Альберу нужно было что-нибудь «очень шикарное».
– И что же такое «шикарное» мы ищем?
Продавец, которому, по-видимому, очень хотелось услышать ответ, нагнулся к Альберу и пристально посмотрел ему в глаза.
– Ну, – пролепетал Альбер, – шикарное, то есть…
– Да?..
Альбер старался сообразить… Он никогда не думал, что «шикарное» можно понимать как-то иначе, чем «шикарное». Он показал на стоявший справа от него манекен, одетый с ног до головы: шляпа, ботинки, пальто.
– Вот, я считаю, что это шикарно…
– Теперь мне понятно, – сказал продавец.
Он осторожно снял весь комплект, разложил его на прилавке и, отступив на метр, словно любуясь полотном мастера, осмотрел его.
– У мсье очень хороший вкус.
Он посоветовал еще рубашки и галстуки, Альбер, поломавшись немного для вида, согласился взять все, а потом с облегчением смотрел, как продавец упаковывает костюм.
– Также нужен… еще один комплект, – сказал он. – Когда мы прибудем на место…
– На место, отлично, – вторил ему продавец, заканчивая перевязывать пакеты. – На место – это куда?
Альбер не хотел сообщать конечный пункт, об этом и речи быть не могло, наоборот, надо было схитрить.
– В колониях, – заявил он.
– Что ж…
Продавец, похоже, вдруг очень заинтересовался. Возможно, и он когда-то тоже желал того же, строил планы.
– Так что из одежды?
Представление Альбера о колониях составилось отовсюду понемножку: по почтовым открыткам, по слухам, по картинкам в журналах.
– Что-нибудь такое, что бы там подошло…
Продавец понимающе сложил губы: кажется, у нас есть как раз то, что вам надо, но на этот раз нет манекена в полном облачении, чтобы понять, что к чему, вот здесь пиджак, пощупайте-ка ткань, а вот там брюки, очень элегантные и в то же время практичные, и, конечно же, шляпа.
– Вы уверены? – отважился спросить Альбер.
Продавец был категоричен: о человеке судят по шляпе. Альбер, который полагал, что судят по обуви, купил то, что ему предложили. Продавец широко улыбнулся: то ли из-за упоминания о колониях, то ли из-за продажи двух полных комплектов одежды, в нем сквозило что-то удивительно хищное – Альбер замечал такое в некоторых ответственных работниках банка; что и говорить, это ему вовсе не понравилось, он и так чуть было не проговорился, но нельзя допускать скандалов здесь, в двух шагах от отеля, им уезжать меньше чем через два дня – ни к чему допускать промашку, которая сведет насмарку все усилия.
Альбер купил также кожаный дорожный сундук рыжеватого цвета, два новых чемодана в тон ему – в один из них он сложит деньги, – а также новую шляпную коробку для своей конской головы, и распорядился доставить все в отель «Лютеция».
Под конец он выбрал красивую шкатулку, очень даже в женском вкусе, и положил туда сорок тысяч франков. Прежде чем вернуться в отель и ухаживать за товарищем, он зашел в почтовое отделение на улице Севр и отослал шкатулку мадам Бельмонт вместе с короткой запиской, в которой уточнялось, что деньги эти предназначены для Луизы, «когда она вырастет», и что они с Эдуаром рассчитывают на мадам Бельмонт в том, «чтобы как можно лучше разместить средства до тех пор, пока малышка не станет достаточно взрослой, чтобы распорядиться ими».
Когда покупки доставили, Эдуар осмотрел одежду, с удовольствием покачал головой, даже удосужился показать, что все на большой палец, браво, отлично. Ну вот, подумал Альбер, плевать он на это хотел. И отправился на свидание с Полиной.
В такси он еще раз продумал свою маленькую речь и прибыл, преисполненный добрых намерений, а именно: он объяснит ей реальное положение дел, так как на этот раз вилять больше некогда, уже 12 июля, а он уезжает 14-го, если будет жив, так что или сейчас, или никогда. Его решение было больше похоже на заклинание, потому что в глубине души он знал, что не способен на такое признание.
Он уже думал о том, почему он не в силах решиться на это. Все сводилось к нравственной проблеме, как он предчувствовал, непреодолимой.
Дочь разнорабочего и фабричной работницы, Полина была из скромной среды и впитала катехизис с молоком матери, нельзя было себе представить людей, более щепетильных в вопросах целомудрия и порядочности, чем такие бедняки.
Полина ему показалась как никогда очаровательной. Альбер купил ей шляпку, которая подчеркивала всю прелесть лица, ее лучистую и обезоруживающую улыбку.
Видя, что Альбер не в своей тарелке и этим вечером еще более молчалив, чем обычно, что он хочет что-то высказать, но все время сдерживается, Полина переживала одну из самых чудесных минут в своих отношениях с ним. Она не сомневалась: он собирается просить ее выйти за него замуж, но никак не может решиться. Альбер не только застенчив, думала она, он еще и малость боязлив. Обаятельный, действительно добрый, но если его не заставить заговорить, то можно ждать хоть до второго пришествия.
А пока она упивалась его увиливаниями, чувствовала себя желанной, не сожалела о том, что когда-то уступила его ухаживаниям и своим собственным желаниям. Она делала вид, что ничего не замечает, но была убеждена, что все вполне серьезно. Вот уже несколько дней ей доставляло удовольствие наблюдать, как выкручивается Альбер, но она и виду не подавала.
Даже сегодня вечером (они ужинали в маленьком ресторанчике на улице Коммерс) вот каким образом он вел разговор:
– Видишь ли, Полина, мне не слишком нравится работать в банке, я и подумываю, а не следует ли мне попробовать что-нибудь другое…
А ведь верно, подумала она, когда у тебя трое-четверо детей, об этом и думать не думаешь, предпринимательством стоит заняться, когда ты еще молод.
– Да ну? – ответила она небрежно, глядя на официанта, принесшего закуски. – И что же?
– Ну… не знаю, я…
Можно было подумать, что он много думал над вопросом и никогда – над ответом.
– Может быть, заняться торговлей, – отважился он.
Полина зарделась. Торговля… Верх успеха. Только подумать… «Полина Майяр, кружева-фриволите и модные аксессуары».
– Эка невидаль… – ответила она. – Прежде всего, торговлей чем?
Или даже, если уж так далеко не заходить: «Торговый дом Майяр. Бакалея, галантерея, вина и ликеры».
