– Да ну, Ир. Чего в этом хорошего? – Я закурила, поудобнее устраиваясь на диване.
– Теперь научишься сама плести интригу. Если бы тебя не побили, так бы и осталась девочкой, которую любой может развести. А сейчас ты опытный боец.
– Ир, знаешь, что самое противное? Ошибаться в людях.
– В ком ты ошиблась? В Островской? Или в Волковой? Ты не знала, на что они способны?
– Понимаешь, я думала, что вместе работаем, делаем журнал, сотрудничаем…
– Не понимаю! Ты считала их друзьями, что ли? Или коллегами? Тем более логично, что уволили. Тогда ты вообще слишком долго просидела там. Ты, Алена, начальницей была. На-чаль-ни-цей. А если ты начальница – обязана манипулировать людьми.
– Но это же подло!
– Мы обсуждаем сейчас твое увольнение или морализируем?
– Ну… – я замялась.
– Вот именно. А если ты стала объектом манипуляций, значит, плохой начальник была. Хороший начальник играет на слабостях подчиненных. Сталкивает людей лбами. А ты боролась за качество журнала, да?
– А это неважно, что ли?
– И что теперь тебе от этого качества? Подготовила журнал для преемника – ну, молодец. Ведерниковой будет легче работать.
Я вздрогнула.
– Ведерниковой?
– Ты не в курсе еще? Они Настю собираются назначить.
У меня пересохло в горле.
– Слушай, этого быть не может. Это ерунда, – я старалась, чтобы мой голос звучал нейтрально. – Она же не журналист даже, как она будет работать?
Я могла бы и не спрашивать. И не удивляться. Потому что ни в каком другом журнале это было бы невозможно.
– А она и не будет работать, – Ира рассмеялась, – Работать будет Островская. А Настя рожей светить. Осуществлять связи с тусовкой и олигархатом. Это даже неплохо для издания. Сейчас такой тренд – назначать звезд лицами журналов. А журналисты – сосут. Это же чернорабочая профессия. Звездой надо быть, а не профессионалом. Это я тебе как издатель говорю.
Ведерникова была моей кармой, ангелом смерти всех моих начинаний, летящим на крыльях ночи.
– И что мы теперь должны делать? Как с этим бороться?
– Мы – это кто? Ты кого представляешь – профсоюз корреспондентов и младших редакторов? Ты о себе думай сейчас, не надо отапливать космос. Я точно в такой же ситуации была, если помнишь. И решила, что хватит. Если услышу, что меня кто-нибудь журналистом назовет, сразу в морду могу дать. Для меня теперь журналисты – рабочая сила. Я их нанимаю, и задешево нанимаю, могу тебе сказать. Дорого эти люди не стоят.
– Ир, ты что, оскорбить меня хочешь?!
– А это зависит от того, что ты сама про себя думаешь. Если ты дешевка, бедная овечка, которую обидели, тогда можешь оскорбиться.
Мне вдруг стало себя жалко. До слез.
– Я только и слышу, как все меня учат, учат! Я дура, я не права, я наивная, я сама виновата. Хоть бы кто-нибудь просто посочувствовал. Ты ведь знаешь, как это ужасно все, – я зашмыгала носом. – Ты знаешь, какие они суки. Думала, что ты, как человек, который через это прошел, хотя бы не будешь мне гадости говорить…
Полозова молчала.
– Алло, Ира, ты слышишь меня?
– Меня никто не жалел тогда. И ты, между прочим, тоже.
Вот он, упрек, долетевший до меня через несколько месяцев.
– Ира, это не совсем так, я…
– Да, просто ты не смогла отказаться, когда тебе предложили. Я тебя понимаю. Но мне от этого было не легче. Но, представь, это оказалось полезно. Теперь я плевать хотела на весь этот глянец. И ты тоже должна разозлиться, на саму себя разозлиться!
– Хорошо, разозлилась. Что дальше?
– Зависит от того, чего ты хочешь. Хочешь продолжать елозить в глянце – ищи, где и как. Хочешь славы и денег – иди и получи свое. Придется по дороге кого-нибудь затоптать – не думай, просто делай. Так же, как о тебе не думали. Поверь мне – я знаю.
А Ирка изменилась. Полгода назад она бы не говорила так цинично.
– Ир, так же можно в чудовище превратиться. А я не замужем еще. Кто женится на таком чудовище? – Я решила перевести все в шутку.
– Мужу ты будешь не характер показывать, а другое место. Или выходи замуж за мужика типа моего Полозова. Выдрессируешь его, он у тебя будет прыгать с тумбы на тумбу.
– Перестань на него наговаривать. Я Мишку люблю.
– Любишь – забирай! А то он тоже вечно в сомнениях – будете с ним вместе психотерапию проходить. Все. Давай, я в тебя верю!
Ночью я думала над тем, что говорила Ирка – что по пути к славе и деньгам мне придется топтать, сминать и загрызать. Еще недавно я могла бы возразить – нет, не обязательно быть чудовищем, чтобы добиться успеха, и приводить себя в пример – смотрите, вот я же смогла. Значит, не все так ужасно в мире чистогана. Но сейчас мне сказать было нечего.
Я не смогла противостоять. Амбиции, договоренности, истерики, страхи, деньги, чувства смешались в опасной пропорции, сдетонировали в начальственном мозгу, и цунами мелких человеческих страстей подхватило утлую лодчонку моей карьеры и разбило о скалы. Я, как дешевая курортница, не замечала приближения бури, загорала под ярким итальянским солнцем, покупала сумки и пропустила точку невозврата – тот момент, когда можно было вернуть Сашу. А вот Настя, например, никогда бы не пропустила.
Почему? Потому что в Ведерниковой все было сбалансировано – эмоции и расчет, слабость и сила. Она не лезла с тонкими щипчиками решать вопрос, который требовал хирургического ножа, и, наоборот, искусно орудовала скальпелем в ситуации, когда я размахивала садовым секатором.
5.35. Заснуть не получалось. Я включила свет и села в кровати. Нащупала пульт – по телевизору Арина Шарапова начинала утренний обход. Предлагались советы – как растопить засахарившееся варенье и собрать пылесосом рассыпанный стиральный порошок: он вполне может еще пригодиться. А сейчас Антон Привольнов расскажет нам, как выбирать лак для ногтей… Я выключила телик. Уж лучше читать Vogue.
5.52. Я вчитывалась в строчки, пытаясь понять смысл: «В маленьком платье с завышенной талией в горошек или с рюшами можно вновь стать той девочкой, что любила играть в куклы и знала – ничего невозможного нет». Когда я перестала быть той девочкой, которая ничего не боялась? Которая смеялась, когда олигарх шутил про замуж? Которая, ни секунды не сомневаясь, взяла да и возглавила «Глянец»? Так куда все это делось?
Я разозлилась. Просто озверела. Я вам покажу! Суки! Вы еще узнаете Борисову! Кровью будете харкать. Блевать бриллиантами своими. Встала, пошла на кухню, смела со стола чашки, пепельницу, фантики, бумажки, журналы и выбросила в мусорное ведро. Сегодня вы у меня получите. Все, до единой. Твари!
Вернулась в кровать и, засыпая, подумала: я не буду жечь напалмом все рублевские деревеньки, как Олейникова, но одну я точно подпалю.
В семь вечера я подъехала к ресторану «Горки».
«V ежегодная церемония вручения премий Glossy People – Главные люди „Глянца“ – кричала растяжка, висевшая над Тверской.
– Здесь нельзя ставить машину, – подскочил ко мне охранник ресторана. – Освободите место.
– Да что вы говорите? – сказала я, вылезая из машины аккуратно, чтобы не порвать каблуком тонкую ткань платья. – Ключи возьмите от машины и поставьте как нужно. И чтобы никто не задел – вы отвечаете!
– Так вы надолго? – он засуетился вокруг меня, хотя и сохранял каменное выражение лица. Хотя, может быть, другой гримасы это лицо не знало.
– Практически навсегда, – я уже открывала тяжелую парадную дверь.
На сцене суетились люди с проводами, монтировавшие экран. На церемонии мы собирались показывать ролики, кадры из жизни замечательных людей, которые сегодня получат премию – статуэтку в виде Венеры Милосской. Идея была моя. И поддержана была всеми сотрудницами редакции. Когда художники принесли макет, Затуловская удивилась:
– А куда делись руки?
– Так и было задумано. Венера – она же без рук, – сказали в один голос я, Островская и художники.
– Без рук не годится. Мы журнал о роскоши и успехе, инвалидов нам не надо.
И художникам пришлось приделывать Венере руки. Они, конечно, ржали, но не возражали. Заказчик всегда прав. Теперь все двенадцать статуэток – с руками, прикрывающими лобок (дизайн Затуловской, отличавшейся ханжеством и не выносящей даже слова «секс»), стояли рядком на рояле в глубине сцены.
– Ты что здесь делаешь? – Лия смотрела на меня, как на воскресшую из ада.
– Пришла на вечеринку по приглашению. Оказать моральную поддержку коллегам, – ответила я, демонстрируя дьявольское самообладание.
– С ума сошла? Если тебя здесь увидят – скандал грандиозный будет! Сразу же доложат нашим, – она взяла меня под руку и попыталась сделать несколько шагов к выходу. – И Аня может прийти.
Аня ходила на вечеринки журнала редко. Только чтобы проинспектировать сотрудников. Никто не знал, когда именно она появится – в начале, в разгаре или в конце. Это держало народ в напряжении. Затуловская не появлялась никогда. Предполагаю, что она комплексовала – Марине не удавалось светское общение. Тут требовалось говорить на равных и быть любезной, а Затуловская умела только давить.
