– Алена, ты же не хочешь публичного скандала?! – Островская попыталась наехать. А я улыбалась.
– Нет, не хочу. И его не будет, – я села за стол с табличкой VIP и налила себе воды.
– Алена, я тебя очень прошу, уходи! – Лия сделала движение, собираясь отнять у меня бокал. – Надо принимать поражение достойно.
– Правда? Я тоже так думаю, – я демонстрировала улыбку светской дамы. Я срисовала ее в «Воге» у гламурных див.
Ну и что ты теперь сделаешь? Стащишь меня с кресла? Зал постепенно наполнялся гостями. Кто-то уже махал мне рукой от дверей. Я махала в ответ, не очень разбирая, кто это.
– Я лично от тебя такого не ожидала, – бросила она, отходя.
– Я, честно говоря, тоже, – пробормотала я ей вслед.
Ко мне летела Мила Ямбург.
– Аленушка, как я рада вас видеть! Чудесно выглядите! А платье какое, это что, Marni? У них было в коллекции такое же зеленое. Или винтаж? Вы так ко мне и не зашли, хулиганка. А мы вас ждали. Я сумочку для вас оставила…
Я пригласила Милу сесть рядом. Платье я купила днем в небольшом магазинчике в «Рамсторе».
Ямбург не давала мне вставить слово, и это было хорошо. Я кивала ей, изредка роняла «да, нет, да что вы говорите?» и наблюдала за редакционными девушками, сбившимися в кучку. Лия, Жанна, Лиза, Вера что-то обсуждали, глядя на меня.
– Борисофф, Алена Борисофф! – Я обернулась. Жаклин Ано, уже порядком набравшаяся, обнимала меня за плечи. – Харроший, харроший! Смотри, какой харроший. Почему ты не встретить Жаклин?
– Прости, дорогая, садись с нами! – сказала я, неожиданно тоже переходя на «ты». – Это лучшее место. Сцену тут отлично видно.
Жаклин плюхнулась на стул.
– Кто мне принести champagne?
Официант уже открывал бутылку.
– Какой харроший, симпатичный есть! – она огласила зал грубоватым смешком.
– Уи, вы любить L’Or. У тебя кулон L’Or. Жаклин угадала! – Ямбург и Ано сцепились языками, давая мне передышку.
В сумке проснулся телефон.
– Пардон, – я изящным жестом извлекла трубу из серебряной сумочки Blumarine (цапнула в миланском аэропорту) и, даже не взглянув на экран, ответила: – Алло, я слушаю.
– Алена, это ты?
Мгновенно все звуки, люди, запахи, краски, которыми был наполнен зал, исчезли. Так бывает в кино, когда герой узнает страшную новость. Типа, вам тут всем еще жить и жить, а я подохну через месяц. Между героем и миром сразу возникает стена.
– Алена, ты меня слышишь? Это я. Алло, алло, Алена!
Это был он. Человек, по вине которого между мной и миром чуть не возникла стена. Я больше не позволю ему разрушать мои отношения с жизнью.
– Вы ошиблись номером, – сказала я и захлопнула книжицу. Выключила телефон совсем.
К столу подошла Вера.
– Добрый вечер! Извините, я отвлеку Алену Валерьевну, – она наклонилась над моим ухом.
– Ты героиня, ты знаешь об этом? Девки желчью плюются. Островская уже Ане позвонила, – я слушала ее жаркий шепот и изучала реакцию внутри себя. Никакой. Мне было все равно. Даже если сейчас сюда приедет Волкова с отрядом ОМОНа. Хуже будет только журналу. Не мне.
– Алена Валерьевна, там заместитель министра приехал, – сказала Вера уже громко, на публику. – Нужно его встретить.
– О, Дима Васильев! Ты знаешь, Аленушка, он с моим мужем когда-то в «Видео-Интернешнл» работал. Мы с ним прекрасно знакомы. Он чудесный, и умница большая, – сказала Мила.
– Да, согласна. Он потрясающий профессионал, – ответила я, поднимаясь из-за стола. Я в глаза не видела этого Васильева, но следовала неписаным законам светского общения. Все знаменитые люди знакомы друг с другом. И никогда плохого друг о друге не скажут. Только в узком кругу.
Вера бежала за мной к дверям.
– Знаешь, что ей Волкова сказала? Сказала – не лезьте ко мне с вашими бабскими дрязгами. Сами разбирайтесь. Аня вообще теперь не приедет. Островская просто в ярости. Сказала, что тогда не пойдет Васильева встречать. Чтобы ты пошла, если ты такая наглая.
Васильев, к которому меня подвела Вера, оказался мужчиной лет сорока пяти. Крупный, невысокий, с жесткими седоватыми волосами и цепким умным взглядом. Он стоял в окружении нескольких знакомых телевизионных лиц.
– Это Алена Валерьевна, наш… – Вера запнулась. Я посмотрела на нее. – Наш главный редактор, – закончила она фразу.
– Очень приятно, Димитрий, – Васильев пожал мою руку и не выпускал несколько лишних секунд. – А вы красивая. Даже странно.
– Почему странно? – я фыркнула. Надо бы обидеться, но теперь таких эмоций не было в моем арсенале.
– Потому что я читал ваше письмо министру. Про что там было, про конкурс какой-то, кажется?
Вообще-то письмо было подписано Полозовой, но это не важно.
– Да. Про конкурс молодых журналистов.
– Да. И журналисток. Красивые таких писем не пишут. Вы исключение.
Я смутилась, начала краснеть. Стоп! Не терять самообладания. Не поддаваться.
– Мы очень рады, что вы смогли приехать. Позвольте, я вас провожу за ваш стол, – неожиданно я стала хозяйкой праздника, на который, по идее, вход для меня был закрыт.
– Не трудитесь, Алена. Я пока с коллегами покурю. А вы мне место рядом с собой оставьте. Договорились?
– Хорошо.
Мы с Верой погрузились в водоворот людей, улыбок, плеч, рук, бриллиантов. Тесный круг московской тусовки, праздник, на который всегда приглашены одни и те же. Я ощущала себя полноправным участником этой толпы персонажей. Потому что наконец была абсолютно свободна от корпоративных законов, от мнений, сплетен, оценок. Это мой последний бал. Все равно, что будет завтра. Завтра будет другой день. В котором ничего этого не будет.
На сцене уже острил Comedy Club, рассыпая шуточки, предназначенные не для телевизионной аудитории, а для своих, избранных. По сценарию вечеринки, после Comedy начнется награждение победителей.
– А кто все-таки ведущая? – спросила я Веру.
Я ушла из журнала раньше, чем было принято окончательное решение. При мне обсуждались кандидатуры Кати Мцитуридзе и Феклы Толстой.
– Ведерникова, – ответила Вера.
– Как может быть Ведерникова, если она получает приз? – Я была спокойна, я была холодна.
– У нее будет спецприз. А потом… Не важно…
– Что потом? Говори, не стесняйся, – я сверлила Веру взглядом.
– Потом должна была выйти Аня и представить ее как нового главного редактора. Алена, ты извини, что я не позвонила, не предупредила. Я не думала, что ты придешь… Потом, ты же знаешь Аню, у нее все меняется по двадцать раз.
Я остановила этот поток сочувственных слов:
– Ты все правильно сделала.
Харламов уже объявлял:
– А сейчас я приглашаю на эту сцену…
Фанфары. На экране закрутилась заставка церемонии. Glossy People. Буквы вспыхнули и рассыпались на мелкие бриллианты.
Неведомая, но очень конкретная, осязаемая сила подхватила меня и понесла вперед. В несколько шагов я взлетела на сцену и теперь стояла рядом с Харламовым. Две сотни людей смотрели на меня. Пять телевизионных камер светились красными огоньками. Значит, идет запись. На балконе сбился в кучу творческий актив журнала Gloss во главе с Островской. Тишина. Я услышала, как у кого-то упала вилка.
– Добрый вечер! Мы рады приветствовать вас, дорогие друзья, на ежегодной церемонии вручения нашей премии, – услышала я собственный голос, усиленный динамиками. Он уходил в дальние углы ресторана, заполнял помещение, поднимался к потолку и снова возвращался ко мне через клетчатую мембрану микрофона. – Все, кого я вижу сегодня в этом зале, достойны премии Glossy People. Если вам она сегодня не достанется, значит, у вас было мало рекламы в последнем номере журнала.
Общий смех в зале.
– А если серьезно, то эту премию всегда получают те, кто сделал однажды правильный выбор. Наш «Глянец» – это просто зеркало, в котором отражается ваша индивидуальность и ваш успех!
Аплодисменты. Я стояла на сцене, и мне аплодировал зал. Харламов приблизился ко мне, зашептал:
– Как вас представить?
– Алена Борисова, главный редактор.
И он провозгласил:
– Итак, главный редактор журнала Gloss Алена Борисова объявляет Пятую ежегодную церемонию вручения премий Glossy People… – он сделал театральную паузу, передавая мне слово.
– …открытой! – звонко крикнула я в микрофон. – Церемония начинается! Приятного вечера!
Фанфары! Тушь! Маэстро, урежьте марш!
Я спрыгнула со сцены, опираясь на руку Харламова. Только здесь, внизу почувствовала, как дрожат колени. Хотелось курить.
– Алена, привет, как я рада… – Настя Ведерникова с листочками сценария стояла возле сцены рядом с Островской. Островская была мрачна. Но вид у нее был не угрожающий, а жалкий.
– А мне сказали, что тебя не будет, – Настя оглянулась на Лию, ища ее поддержки.
Да, девочки, я обломала вам сценарий.
– Тебя обманули! Иди на сцену, тебе работать, – сказала я и двинулась в полумрак зала.
– Девушка главный редактор, вам сюда, – Васильев поймал меня за руку и усадил рядом. – И говорите вы тоже хорошо. Что вам налить?
