Франку взошел на борт. Лодочник отвязал швартовы, лошади натянули постромки, и трекскойт отошел от причала. Бенто еще долго смотрел вслед барже. Чем меньше она становилась, продвигаясь к горизонту, тем неотвратимее нависал над ним его херем. Наконец, когда от Франку осталось лишь воспоминание, Бенто медленно побрел прочь от пристани, обратно в объятия одиночества…
В 1670 году, в возрасте 38 лет, Бенто закончил свой «Богословско-политический трактат». Издатель совершенно точно предсказал, что его сочтут поджигательским, поэтому он был опубликован анонимно, под вывеской фиктивного издательского дома, в другом городе. Его продажа была быстро запрещена и светскими, и церковными властями. Тем не менее по рукам ходили многочисленные подпольные копии.
Через несколько месяцев Спиноза переехал из Ворбурга в Гаагу, где и прожил остаток жизни, вначале снимая скромную мансарду в доме вдовы ван ден Верве, а потом, спустя еще несколько месяцев, — более дешевую квартиру: одну большую комнату в доме Хендрика ван ден Спика, мастера-художника по домашним интерьерам. Жизнь, исполненная спокойствия, — вот чего Спиноза хотел и что нашел в Гааге. Он проводил свои дни за чтением великих книг из своей библиотеки, за работой над «Этикой» и шлифовкой линз. Вечерами он курил трубку и дружески болтал с ван ден Спиком, его женой и их детьми (которых было семеро), за исключением тех моментов, когда оказывался настолько захвачен своими писаниями, что не выходил из комнаты, порой по нескольку дней подряд. По воскресеньям он иногда вместе с семьей своего домохозяина ходил послушать проповедь в ближайшую от дома церковь Ньеве Керк.
Кашель его не ослабевал, и часто мокроту пятнали сгустки крови; год от года он заметно слабел. Возможно, вдыхание стеклянной пыли повредило его легкие, но скорее всего у него был туберкулез, как и у матери и других членов его семьи. 20 февраля 1677 года он настолько ослабел, что послал за доктором, который велел жене ван ден Спика сварить старую курицу и поить Спинозу жирным бульоном. Она последовала указаниям доктора, и на следующее утро Бенто вроде бы почувствовал себя лучше. Семейство днем отправилось в церковь, но когда через два часа они вернулись, то нашли Бенто Спинозу, которому тогда было 44 года, мертвым.
Спиноза жил своей философией: он достиг Amor Dei intellectualis, живя свободным от уз тревожащих страстей, и встретил конец своей жизни в безмятежности. Однако эта тихая жизнь и тихая смерть оставили по себе великую волну возмущения, которая докатилась и до наших дней. Ибо многие почитают и прославляют Бенедикта Спинозу, в то время как другие гонят и проклинают.
Хотя завещания Спиноза не оставил, он не преминул поручить хозяину дома в случае своей смерти сразу же отправить его письменный стол со всем содержимым к его издателю, Рейвертцу, в Амстердам. Ван ден Спик почтил волю покойного: он тщательно упаковал стол и трекскойтом переправил его в Амстердам. Он прибыл благополучно, со всеми запертыми в ящиках неопубликованными рукописями и личной перепиской — и с завершенной «Этикой».
Друзья Бенто сразу же взялись за работу, редактируя рукописи и письма. Следуя инструкциям Спинозы, они убрали все личные сведения из писем, оставляя только философское содержание.
Через несколько месяцев после смерти Спинозы его «Посмертные сочинения» (включая «Этику», неоконченный «Политический трактат» и «De Intellectus Emenda- tione»[124], выборку из корреспонденции Спинозы, «Компендиум по грамматике иврита» на двух языках, голландском и латинском) были опубликованы, опять-таки без имени автора, с указанием несуществующего издателя, в вымышленном городе. Как и ожидалось, государственные власти Голландии быстро запретили эту книгу официальным эдиктом, обвиняя ее автора в невежественном святотатстве и атеистических настроениях.
Когда распространилась весть о смерти Спинозы, его сестра Ребекка, которая не желала знать брата в течение 21 года, вдруг возникла и объявила себя и своего сына Даниеля единственными законными наследниками Бенто. Однако стоило ван ден Спику представить ей отчет о собственности и долгах Спинозы, она передумала: долги Бенто за аренду комнаты, похоронные расходы, счета цирюльнику и аптекарю могли составить большую сумму, чем ценность его пожитков. Спустя восемь месяцев был назначен аукцион его собственности (в первую очередь — библиотеки и оборудования для шлифовки линз), и, разумеется, выручки не хватило даже на оплату долгов. Не желая наследовать долги, Ребекка официально отказалась от всяких притязаний на наследство и снова исчезла со сцены истории. Мелкие внешние обязательства Бенто были приняты на себя шурином друга Бенто, Симона де Вриса. (Сам Симон умер десятью годами раньше, в 1767 году. Он предполагал оставить Бенто все свое состояние. Бенто отказался, говоря, что это было бы несправедливо по отношению к семье Симона и, более того, деньги только отвлекали бы его. Семья Симона предложила Бенто ежегодные выплаты в 500 гульденов, которые Спиноза тоже отверг, утверждая, что это больше, чем ему нужно. В конце концов он согласился на небольшую ежегодную выплату в 300 гульденов).
Аукцион собственности Спинозы проводил В. ван ден Хове, скрупулезный нотариус, который оставил подробную опись 159 томов библиотеки Спинозы с бесценной информацией о дате выхода в свет, издателе и формате каждой книги. В 1900 году голландский бизнесмен Георг Розенталь использовал этот список, стремясь вновь собрать библиотеку философа для Дома Спинозы в Рейнсбурге. Он с величайшей тщательностью выкупал издания с теми же годами издания и выходными данными, но, разумеется, это были не те самые книги, которые держал в руках Спиноза (в главе 32 я представил сцену, где Альфред Розенберг не догадывается об этом). Со временем Георг Розенталь сумел собрать 110 из 159 томов прежней библиотеки Спинозы. Кроме того, он преподнес в дар музею еще 35 книг, изданных до XVII века, а также труды, посвященные жизни и философии Спинозы.
Спиноза был похоронен под каменными плитами внутри церкви Ньеве Керк, что привело многих к выводу о том, что он к концу жизни обратился в христианство. Однако, учитывая его чувства, выраженные словами «представление о том, что Бог воспринял природу человека, кажется столь же противоречащим самому себе, как утверждение о том, что круг воспринял природу квадрата», его крещение кажется крайне маловероятным. В либеральной Голландии XVII века захоронение непротестантов внутри церквей было нередким явлением. Даже католиков, которых в протестантской Голландии не любили гораздо сильнее, чем евреев, порой хоронили внутри церкви (в следующем столетии ситуация изменилась, и на такие похороны могли претендовать только люди весьма обеспеченные и выдающиеся). По обычаю могила Спинозы была арендована на ограниченное число лет, и когда деньги на продление аренды перестали поступать — вероятно, это случилось лет через десять, — его кости были выкопаны и разбросаны по прилегающему к храму полуакру церковной земли.
Годы шли, Нидерланды признали Спинозу, и его значение выросло настолько, что портрет философа был размещен на голландской банкноте номиналом в 1000 гульденов и оставался там до тех пор, пока в 2002 году не ввели евро. Как и все портреты Спинозы, образ на банкноте основывался на разрозненных письменных описаниях, поскольку ни одного прижизненного изображения Спинозы не существует.
В 1927 году на кладбище Ньеве Керк была установлена памятная плита в честь 250-й годовщины смерти Спинозы. Несколько евреев-энтузиастов из Палестины, которые желали вновь признать Баруха Спинозу сыном еврейского народа, участвовали в увековечении его памяти. Надпись на латыни гласила: «В этой земле покоится прах Бенедикта Спинозы, некогда захороненный в Новой Церкви».
В Палестине примерно в то же время, как была установлена эта табличка, прославленный историк, а позднее и кандидат первых президентских выборов в Израиле, Иосиф Кляузнер, произнес в Еврейском университете речь, в которой заявил, что еврейский народ совершил страшный грех, отлучив Спинозу; он призвал к отказу от представления о том, что Спиноза был еретиком. Свою речь он закончил такими словами: «К Спинозе, еврею, мы взываем… с вершины горы Скопус, из нашего нового святилища — Еврейского университета Иерусалима: отлучение аннулировано! Несправедливость иудаизма против тебя, таким образом, снята, и в чем бы ты ни погрешил против него, это будет прощено. Ты — наш брат, ты — наш брат, ты — наш брат!»
В 1956 году, в трехсотлетнюю годовщину отлучения Спинозы, Геер Дуглас, один из голландцев — почитателей Спинозы, вынашивал идею сооружения дополнительного мемориала рядом с памятной доской. Зная, что Бен- Гурион, премьер-министр Израиля, восхищался Спинозой, Геер Дуглас просил его поддержки. Бен-Гурион с энтузиазмом ее оказал, и когда эта новость распространилась по Израилю, члены гуманистической еврейской организации в Хайфе, которые считали Спинозу предшественником еврейского гуманизма, предложили пожертвовать черную базальтовую плиту в качестве части мемориального памятника. Официальное открытие монумента собрало множество присутствующих, включая представителей правительств Голландии и Израиля. Бен-Гурион на открытии не был, но посетил мемориал в ходе официальной церемонии три года спустя.
