А еще у меня есть ребенок. Интересно все-таки, что это такое? Я не воспринимаю его как часть себя и уж тем более как часть Антона. Мне вообще трудно считать его человеком, поскольку он живет и ведет себя совершенно не по тем законам, которые приняты во взрослом человеческом обществе (я основываюсь на том, что за одну сотую долю тех причуд, выкрутасов, капризов, беспредельного эгоизма и бесчувствия к чужой боли, которые позволены детям, взрослого человека просто убили бы или по крайней мере изолировали бы от окружающих). Существо, живущее по неведомым канонам того мира, что находится за пределами нашей квартиры, Петровского парка, Москвы, да и всего примитивного школьного глобуса. Диковинное создание, случайно попавшее ко мне в руки, да так там и оставшееся, точно не было ему другого места… Чем оно занято сейчас? Некрасивую девушку, игравшую с ним в мяч, сменил Антон, вышедший из дома с полной миской мытой черной смородины. Оба сели на лужайке в отдалении от нас, и Илья восхищенно хватал казавшиеся ему самыми крупными ягоды и восклицал «го» («много»).
Софья Львовна с интересом расспрашивала меня о работе: о моих должностных обязанностях, о подводных камнях, о профессиональных хитростях. А я с удовольствием распространялась об адресной рассылке, 25-м кадре и о принципе «маленький брэнд – к большому брэнду». На этом месте Софья Львовна вздохнула:
– Оказывается, маркетинг – такое искусство! Тебе бы подучиться.
Я промолчала, не желая бередить старые раны. Я совсем не прочь подучиться – разве не за этим я когда-то ехала в Москву? Но о какой учебе может идти речь, если день будет занят работой, а вечер – Ильей?
– Сейчас не получится, сами понимаете. Может быть, потом…
Софья Львовна не стала развивать тему. Мы немного помолчали, а потом она спросила как бы невзначай:
– Кстати, Инночка, ты отдаешь Илюшу в садик?
– Нет, Антон против. Я нашла няню.
– Это же такие деньги!
– Что поделаешь.
Я глубоко вдохнула аромат петуний и душистого горошка. Налетел ветерок, и яблоня над моей головой тихо покачала ветвями. Мир так прекрасен! А больной вопрос о деньгах и детях надлежит закрыть! Но Софья Львовна не отступала:
– Послушай… Я вот что хотела с тобой обсудить… Как ты смотришь на то, чтобы вместо няни с Илюшей оставалась я?
Как я могу представить себе четвертое измерение? Это нечто выходящее за пределы моего понимания. Я почувствовала, как у меня расширяются глаза, но была не в состоянии произнести ни слова.
После рекламной паузы, данной мне на размышление, Софья Львовна вновь заговорила – почему-то робко, как если бы она просила меня о милости.
– Я все равно не работаю, других детей, кроме Антоши, у меня нет, а он уже вырос. Почему бы мне не посидеть с единственным внуком? У меня, можно сказать, появится в жизни новый смысл. (Она волновалась и отвела взгляд, устремив его куда-то к линии горизонта. Потом снова посмотрела мне в глаза.) А ты занимайся спокойно своим маркетингом, потом когда-нибудь пойдешь учиться… Давай так сделаем, а?
– Го! – восторженно завопил Илья, едва не раздавливая от возбуждения огромную, на его взгляд, ягоду. Антон, полулежавший на локте рядом с ним, смеялся и подрисовывал ребенку усы бордовым смородиновым соком.
Я молчала. Наверное, я должна была разрыдаться от счастья, упасть Софье Львовне в ноги и назвать ее своей благодетельницей, но что-то меня от этого удерживало. Что? Я опустила глаза на землю и заметила выползающего из норки червяка. Отвратительное зрелище!
Что же такого неприемлемого таило в себе предложение Софьи Львовны? Я видела, что она совершенно искренна в желании взять Илью на себя, и была уверена, что бабушка станет обращаться с ребенком куда лучше, чем мать. Мое желание сбежать из дома на работу исполнялось совершенно волшебным образом, а в придачу я получала еще и деньги, которые не нужно будет отдавать няне. Ребенок будет расти ухоженным и радостным, без моих криков и детсадовских болячек, но шестое чувство ясно внушает мне, что соглашаться нельзя. Что же не так? Что же не так?
Кажется, я догадалась что. За все хорошее приходится платить, если не деньгами, то чем-то еще. Отдавая Илью Софье Львовне, я попадала от нее в строгую зависимость. Нет, она не станет делать мне выговоры за неприбранную комнату и недожаренные котлеты (не тот человек!), но получит надо мной полную власть. Пока что мы с ней в прекрасных отношениях, но малейшая ссора – и… с кем же я оставлю ребенка? А ссоры непременно будут – как им не возникать между обычными живыми людьми?
Человечество создало немало легенд о том, как люди, просившие у Бога некой огромной милости, приносили ему потом в жертву самое дорогое, что у них было. Я положу на алтарь только что отвоеванную свободу. Софья Львовна будет решать, можно ли мне в эту субботу пойти в кино или лучше посидеть дома. Софья Львовна, а отнюдь не начальство, будет отпускать меня в командировки или отменять их. А самое страшное то, что все возрастающая моральная задолженность перед Софьей Львовной не даст мне морального права разорвать отношения с ее сыном.
Я еще раз взглянула на Антона, играющего с ребенком, и поняла, что смотрю на него как на старую фотографию: с грустной полуулыбкой, но без душевной дрожи. Долго ли мы сможем протянуть вместе, если один из нас превратился для другого в воспоминание?
Я наконец-то смогла взглянуть на Софью Львовну. У той на лице было недоумение: почему я так долго решаю, принимать ли драгоценнейший подарок? Как бы объяснить ей, что дорогие подарки очень обязывают, а для того, чтобы начать путь к вершине, я должна быть вольной птицей? Нет, не объясню. Но я должна ей что-то ответить…
– У меня к вам встречное предложение.
Сама не знаю, откуда возникли эти слова – их не было у меня в голове. Видимо, они, как и строки написанного когда-то сочинения, пришли по наитию, минуя мое сознание. Софья Львовна напряженно ждала.
– Хотите, я подарю вам ребенка?
Да, такого она не ожидала. Впрочем, я тоже. Я же объясняю вам, что в этот момент не отвечала за свои слова, а просто выговаривала то, что приходило мне на язык откуда-то свыше.
– Как – подаришь?
– Вы говорили, что с Ильей у вас появится в жизни новый смысл. Вот пусть он и появляется, только без меня. Антон у вас единственный ребенок – считайте, что родился второй!
Я даже улыбнулась, это безумное предложение далось мне удивительно легко.
Софья Львовна так и не могла осознать, что же я имею в виду.
– Ты хочешь оставить его мне и жить в другом месте?
– Именно так.
– И… ты будешь только навещать его по выходным?
– Нет, он будет целиком и полностью ваш. Если хотите, можем оформить официальное усыновление.
– Инна, ты понимаешь, что говоришь?!
– Да. Не бойтесь, я в здравом уме и твердой памяти.
– Я не знаю, не знаю… не могу понять. Да нет, не может быть, ты шутишь!
– Я говорю совершенно серьезно.
Софья Львовна нервно переплела пальцы.
– А как же Антон? Он будет с тобой согласен?
– Это мой ребенок, мне и решать.
– Но вы же с Антошей – одна семья!
Я горько рассмеялась. На лицо Софьи Львовны пришло выражение ужаса. Я ее прекрасно понимала: у нее на глазах рушился недавно обретенный, но успевший стать родным и привычным мир. Муж и сын, внук и невестка, все – в одном большом и радостном доме, а она согревает всех душевным теплом и поддерживает советом. И вот у идиллии подломилась опора… Хоть я ничего и не могла поделать, мне было больно за Софью Львовну: ведь я как никто другой знала, что испытываешь в момент крушения твоего мира.
– Значит, вот как… – произнесла наконец она. – Что ж, что ж…
– Так получилось. Я бы тоже хотела, чтобы мы могли остаться одной семьей.
– Я понимаю.
Разговор повис в воздухе. Дядя и тетя Антона закончили прополку и теперь разводили в банках удобрения, некрасивая девушка присела на веранде с книгой, а Илья с Антоном с обоюдным увлечением раскапывали кротовый холмик.
– Хорошо, – справившись с собой, смогла произнести Софья Львовна, – ты уходишь от мужа… от Антона – всякое бывает, хотя мне казалось… Но от ребенка ты не можешь уйти.
– Почему?
Софья Львовна посмотрела на меня так, что я поняла, каково было Христу услышать от Пилата вопрос: «Что есть истина?»
– Почему я не могу оставить его, если мне с ним плохо? А вам с ним будет хорошо.
– Лучше бы я ничего тебе не предлагала! Ты взяла бы няню, и у тебя не было бы никаких безумных мыслей.
– Да, конечно! – зло усмехнулась я. Я чувствовала, что внутри освобождается от сдерживающих его преград некий взведенный до предела механизм. Я должна была наконец-то выговориться и закрыть свой детский вопрос раз и навсегда. – Я, понятное дело, взяла бы няню, я вообще сделала бы все, чтобы освободиться от ребенка. Я бы работала целый день без перерыва, чтобы видеть его только спящим в кроватке. Я бы брала на себя любые сверхурочные дела, чтобы потом иметь возможность послать вместо себя домой деньги, а самой отправиться… да куда угодно! На тусовку к друзьям, в путешествие, в театр, кино, да просто гулять по улицам. Ведь я же нигде не была! Хочу поехать за границу: всегда мечтала – во Францию; хочу научиться плавать с аквалангом; хочу посмотреть, что такое Южные моря – я когда-то про них читала у Джека Лондона… Но пока у меня есть ребенок, я ничего этого не увижу! А я хочу сидеть в каком-нибудь культурном месте, а не на краю песочницы и разговаривать с людьми о книгах, а не об опрелостях. Хочу зайти в университет, позаниматься пантомимой, а потом спуститься и послушать, как играет органный класс. Хочу по выходным плавать в бассейне и играть в боулинг. Хочу просто жить, жить, а не заниматься ребенком!
