Жоуцзя почла за благо не противоречить. Гостьи начали внимательный осмотр обстановки, осведомлялись о цене, хвалили Жоуцзя за практичность, хотя время от времени вставляли замечания о том, что где-то видели такой стол или стул по более дешевой цене, но не догадались купить.
— А где вы храните сундуки? — спросила младшая невестка.
— В спальне — у нас их немного.
— В здешних домах комнаты такие крошечные, что в них много и не поместишь, — заметила жена Пэнту. — Помню, была у нас задняя комната. Когда я выходила замуж, мне в приданое дали столько сундуков, тазов, ведер и всякой всячины, что туда все не влезло, пришлось еще и спальню заставить. Так было некрасиво!
— И у меня так же было! — подхватила младшая. — Проклятые японцы все пограбили, как вспомнишь — плакать хочется. Сейчас чего не хватишься — надо покупать заново. Раньше у меня было семь меховых вещей — и мерлушковый халат, и теплая накидка, а сейчас надеть нечего.
Жена Пэнту отставать не пожелала и тут же присочинила себе в приданое еще немало ценных вещей, но под конец сказала:
— Старшая сестрица поступает правильно. Время сейчас военное, может, и из Шанхая бежать придется — что тогда делать с вещами? С собой не возьмешь, а бросать жалко. У тебя, сестрица, еще кое-что осталось, — обратилась она к младшей, — а я побегу почитай что голая, ха-ха-ха! Ну, нам пора идти.
Только тут Жоуцзя поняла, что невестки приходили разведать про ее приданое, и от злости лишилась аппетита. Вернувшийся вскоре Хунцзянь заметил, что она не смотрит в его сторону, и шутливо спросил:
— Что, поссорилась на работе с тетушкой?
— Брось свои шуточки! — вскипела жена. — Мои родные относятся ко мне по-человечески. Это твои являются только затем, чтобы позлить меня.
Хунцзянь тут же вспомнил о намерении матери поучить Жоуцзя уму-разуму и всполошился:
— А кто приходил?
— Кто же, как не дражайшие невестки!
Хунцзянь разразился потоком крепких выражений, но от сердца у него не отлегло.
— Это ведь твой дом, значит, родственники твои могут приходить и уходить, когда им вздумается, — не унималась Жоуцзя. — А я должна быть благодарна, что меня не гонят на улицу.
— Не надо вспоминать старое, я признаю, что наговорил тогда лишнего, — сказал Хунцзянь и погладил жену. — Ну, рассказывай, чем они тебя обидели? Ты ведь и сама остра на язык, видно, вдвоем они оказались сильнее?
— Да разве с твоими родичами кто сравнится? У них у каждого по три головы и шесть рук, все давно продумано и рассчитано! Засни только — они тебя зарежут, сварят и съедят, проснуться не успеешь.
— Ты уж скажешь, — улыбнулся Фан. — А что правда, то правда: ты порой спишь, как мертвая, — вернешься с работы, никак не добудишься.
— Я в таком духе продолжать не намерена! — отрезала жена.
Хунцзянь извинился и, выяснив подробности происшедшего, воскликнул:
— Будь я дома, не постеснялся бы вывести их на чистую воду. Какое такое приданое они принесли? Одно хвастовство.
— Но ты же в это время учился за границей. Вдруг и вправду что-то было?
— Да знаю я их семьи! Взять хоть тестя Пэнту — бедняк бедняком. Я еще был в университете, когда он старался пристроить дочь, да мой отец воспротивился, сказал, что еще рано.
— Как все-таки мне не повезло! Пришлось породниться с такой жалкой публикой, да еще и колкости сносить. Когда они рассматривали мебель, все время намекали, что мы купили втридорога. Но если они такие ловкие, почему не приходили помочь?
— А ты сказала, что обстановку второй комнаты мы сами купили?
— Конечно, а в чем дело?
— Плохо дело! — хлопнул себя по затылку Хунцзянь. — Это я виноват, забыл тебе рассказать. Когда здесь были родители, я говорил им, что это подарок твоей семьи.
— Как же ты мог забыть? Ведь теперь мне стыдно будет показаться в вашем доме! Они же теперь будут думать, что действительно подаренные вещи тоже мы купили. У тебя есть голова? Соврал, так мне бы хоть признался. Как мы поженились, ты без конца умничаешь и все время попадаешь впросак.
Хунцзянь понимал, что виноват, но пытался оправдаться:
— Я же соврал из лучших побуждений. А сразу не сказал потому, что не хотел рассердить тебя.
— Само собой, я бы рассердилась. А за добрые намерения спасибо, ведь ты лгал, спасая репутацию моей семьи. Но было бы лучше, если бы ты сказал матери правду — что за купленную мебель из моего будущего жалованья выплачивать придется. Конечно, Суни — люди бедные, не дали дочери приличного приданого. А что нам дали Фаны? Много на свадьбу потратили? Даже плату за эти комнаты и то мои родители внесли! Ах, я про часы забыла (тут она заметила, как вытягивается лицо мужа, и поднесла ему зеркало). Ну, разве не похоже на часы? Видишь, я была права!
Хунцзянь не выдержал и расхохотался. Но все эти мелкие столкновения привели к тому, что Жоуцзя перестала ходить в дом свекра.
— Мы еще не жили вместе, а уж столько раз пикировались, — вздохнула она однажды. — Чтобы жить общей семьей, надо к этому тщательно готовиться. Вот твои невестки вполне подготовлены — у них глаз наметанный, язык острый, мне их не переспорить. Да и не хочется состязаться с ними — пускай себе слывут послушными женами. Я одному удивляюсь — ты же сам воспитывался в таком доме, а во всех этих интригах разобраться не можешь.
— Пока сам не женился, в таких делах ничего понять нельзя. Порой мне кажется, что наш дом — такая же клоака, как университет Саньлюй. Если бы я приехал туда уже женатым, опытным человеком, со мной так быстро не расправились бы.
— Зачем так говорить? Ведь женись ты раньше, я не смогла бы выйти за тебя! Или ты во мне разочаровался?
Но Хунцзянь не был расположен подыгрывать жене. Он лишь твердил как бы про себя, что и семья, и университет — в равной степени суть «школы злословия».
Игнорировать уроки в этой «школе злословия» было не так-то просто. Вместе с часами Дунь-вэн оставил сыну список семейных дней поминовения предков и выразил пожелание, чтобы он с женой являлся в эти дни для участия в церемониях. Жоуцзя сразу же скривила губы; впрочем, у нее была отговорка — она не могла уходить днем с работы. К ее несчастью, несколько таких поминальных дней пришлось на воскресенья. Она хотела сделать вид, что забыла, но Дунь-вэн предусмотрительно велел невесткам звонить накануне хозяевам дома, у которых был телефон, чтоб напомнили квартирантам о предстоящем обряде.
Еще более раздражало то, что когда кто-нибудь из родственников Фанов приходил к ним и говорил, что до сих пор не знаком с женой старшего сына, невестки тотчас звонили ей по телефону и просили прийти — будь то сразу после работы, в субботу, когда молодожены собирались развлечься, или в воскресенье, когда она намеревалась отправиться к своим. Усопшие предки и живые родственники вконец замучили Жоуцзя, и она часто жаловалась мужу:
— И обширный же у вас род! Зачем это нужно поддерживать отношения с такой массой дальних родственников? Отмечали бы уж тогда заодно дни рождения и смерти Хуанди![149]
Вскоре она стала посылать к телефону служанку, велев ей говорить, что хозяйки нет дома. Предвидя, с каким лицом они его встретят, Хунцзянь стал побаиваться визитов к родным. Он понимал чувства жены, но не хотел обижать родителей и потому все-таки шел. И действительно, его принимали с таким видом, будто он обязан был привести с собою жену под конвоем. Он что-то лепетал в ее оправдание, но это не помогало.
Древнее изречение утверждает, что хороший слуга должен одинаково верно служить всем своим господам. Если считать эти слова справедливыми, то нянька Ли не принадлежала к числу хороших слуг. Получая распоряжение от Хунцзяня, она часто ждала подтверждения от Жоуцзя. Если хозяин посылал ее за шпинатом, она говорила, что надо спросить у хозяйки — она, мол, больше любит сельдерей. Если он в отсутствии жены говорил, что холода наступили окончательно и можно сегодня посушить его летнюю одежду, перед тем как убрать ее, она сразу же возражала: тепло еще может вернуться, хозяйка еще не сушила свою одежду, надо дождаться ее. Фан пытался объяснить служанке, что женщина может носить легкое платье и под пальто, но та стояла на своем:
— Хозяин, заботиться об одежде — дело бабье, зачем ты вмешиваешься? Лучше бы ходил на службу пораньше, вместе с хозяйкой, да пораньше домой возвращался.
Такие разговоры и смешили и сердили его. В хорошем настроении он величал служанку «старая госпожа» или «ее величество», в плохом — готов был уволить ее. Когда молодые выясняли отношения, Ли тоже делала мрачное лицо, не смотрела на Хунцзяня и чуть ли не швыряла ему всякую вещь, которую он просил. Он не раз сетовал вслух:
— Куда это годится! Служанка с женой объединились и хотят меня доконать!
— Да я ей сколько раз говорила! — смеялась Жоуцзя. — Но что с ней поделаешь — она во всем принимает мою сторону. Говорит, что жена всегда терпит от мужа — ей самой по вине ее муженька пришлось есть недоваренные голубцы… Зато ты теперь можешь понять, как мне трудно приходится в твоей семье!
