— Ты уже занималась строительными работами? — спрашивает ее Эмиль, откусив кусок хлеба.
Она загадочно улыбается. И кивает:
— Да.
—
У нее болят колени: она целыми днями ползала, мостя плиткой эту чертову веранду. Леон тоже вымотан. В Сен-Сюльяк пришло лето, и солнце печет сквозь стекла веранды. Они обливаются потом.
— Ледяного настоя? — спрашивает Жозеф, просунув голову в приоткрытую стеклянную дверь.
Он стоит в огороде среди помидорной рассады.
— Папа! — вздыхает Жоанна и, морщась, встает. — Тебе нельзя быть на улице в такую жару.
— Я и так не имею права вам помочь. Что ж мне, сидеть одному взаперти, в темноте?
У него раздраженный вид. Он очень плохо переносит предписанный врачом отдых. Но Жоанна не дает слабины. В прошлом месяце у него опять был сердечный приступ.
— Иди посиди в тени, папа. Я сама принесу тебе ледяного настоя.
Жозеф ворчит, но выпрямляется, отряхивая испачканные землей руки. Второй сердечный приступ был куда серьезнее первого. Он упал прямо в огороде. Нашла его Жоанна. Врачи обследовали его более тщательно — и был вынесен диагноз, как приговор. Сердечная недостаточность. Ему прописали четыре вида таблеток, которые он должен принимать после каждой еды. Порекомендовали избегать солнца, ходить каждый день, но не до одышки. Жоанна приподнимает его подушки каждый вечер, когда он ложится спать. Врачи сказали, что это облегчает дыхание.
— Тебе нужна помощь? — спрашивает Леон, когда она возвращается в кухню.
— Нет, все в порядке.
Она достает из холодильника питье, которое отец настаивал всю ночь. Свежая мята с огорода с капелькой меда. Она выходит к нему, сидящему в прохладной гостиной.
— Ну вот.
У него еще напряженный вид, когда он с жадностью выпивает настой. Оба вздрагивают от звонка телефона в прихожей.
— Я подойду! — говорит Жоанна.
Она удивлена, услышав голос в трубке. Женский голос, надменный, чуть резковатый.
— Здравствуйте, это мадам Андре. Могу я поговорить с моим сыном, пожалуйста?
Жоанна на несколько секунд теряет дар речи. Уже семь месяцев, как Леон переехал сюда и не поддерживает никакой связи со своими родителями.
— Алло? — нетерпеливо переспрашивает мадам Андре.
— Да, я… Я сейчас его позову.
— Я жду.
Жоанне кажется, что она идет с тяжелым грузом в груди. Что случилось? Она надеется, что этот звонок не несет в себе дурных новостей…
Леон стоит, склонившись над плиткой, и, пыхтя, утирает лоб, когда она входит на веранду. Она показывает ему трубку, которую держит в руке, и бормочет:
— Твоя мать.
Он удивлен не меньше ее. Она передает ему трубку и молча ретируется.
Леон выходит к Жоанне и Жозефу в гостиную через несколько минут. Они сидят за стаканами ледяного настоя и с тревогой смотрят на него.
— Все хорошо? Ничего страшного?
Леон выглядит озадаченным и слегка потрясенным.
— Нет. Ничего страшного… Кажется, они просто хотят восстановить отношения.
Жоанна улыбается ему с облегчением и берет его руку в свои.
— Это хорошо. Разве нет?
Он кивает, но лицо у него несчастное.
— Они приглашают меня на ужин завтра вечером.
Жозеф спрашивает как ни в чем не бывало:
— Одного?
Отчего лицо Леона начинает нервно подергиваться.
— Да, — смущенно признается он.
— Это хорошо, — говорит Жоанна. — Это хорошая новость.
Леон слабо улыбается.
— Да, — соглашается он наконец. — Думаю, да.
Вечером в постели Жоанна прижимается к нему. Чувствуя, что он еще взволнован, она шепчет ему на ухо:
— Знаешь, ты мог бы предложить им прийти поужинать к нам как-нибудь вечером…
Он резко поворачивается к ней, ошарашенный.
— Ты серьезно?
— Пора уже закопать топор войны, ты не думаешь?
Удивление слишком сильно, Леон не может ничего сказать.
— Если мы с папой не сделаем первый шаг, они никогда его не сделают, правда?
Руки Леона обнимают ее, его губы прижимаются к самому ее уху. Он шепчет:
— Я люблю тебя, ты знаешь?
— Да.
— Я скажу им. Обещаю.
Они занимаются любовью в этот вечер с еще большей страстью, чем обычно. Они еще не догадываются, что в понедельник вечером Леон придет сконфуженный и сообщит едва слышным голосом:
— Они отклонили приглашение.
Не догадываются они и о том, что он будет продолжать ужинать у родителей каждую неделю, несмотря на отказ, оставляя Жоанну, которой все горше и горше в их семейном домике.
— Мы закончили каркас на прошлой неделе, — говорит Альбен Жоанне, когда они идут на стройку по колено в снегу. — Теперь приступаем к окнам и дверям. Как тебе?
Альбен явно болтлив. В то время как Эмиль и Ванс молча приступают к работе, Альбен начинает рассказывать Жоанне свою жизнь:
— Я столяр по профессии, знаешь? Занимался этим пятнадцать лет. Я долго жил в Пиренеях. Люблю этот край. Потом пришлось переехать, потому что мою жену перевели. Мы поселились в Тулузе. Вернуться сюда — как будто вернуться в прошлое, понимаешь?
Жоанна слушает его вполуха. Она только держит лестницу, на которую взобрался Альбен, удерживает ее на месте, пока он сверлит стену дрелью. Когда оглушительный шум дрели умолкает, Альбен продолжает болтать:
— Потом, когда закончим делать отверстия, займемся опорами. Это сейчас делают Эмиль и Ванс, там…
Обеденный перерыв наступает быстрее, чем она ожидала. После обеда Эмиль спасает ее, уведя заканчивать опоры, которыми он занимался утром. Болтовню Альбена приходится выносить Вансу, и Жоанна этим вполне довольна.
— Ну, как тебе первый день? — спрашивает Эмиль, когда она выходит вечером из-под горячего душа.
— Хорошо снова подвигаться.
Он улыбается ей.
— Я, кажется, тебе не говорил… Сегодня Ванс здесь последний день. Он уезжает в Германию готовиться к дню Святого Николая с семьей. Здесь, в усадьбе, есть такая традиция. Каждый раз, когда кто-то из волонтеров уезжает, они устраивают маленький праздничный ужин с Ипполитом. Это сегодня.
Она кивает.
— Конечно, если ты очень устала…
— Нет. Все хорошо. Я приду.
— А, и последнее…
— Да?
— Они очень любят играть в карты… и пить вино. Боюсь, это может затянуться.
У него несчастный вид, но она снова улыбается.
— Хорошо. Это может быть приятно.
Температура в маленькой кухоньке приближается к двадцати шести градусам. Камин набит дровами. Бутылки ходят по кругу и изрядно разогрели лица. Густая испарина осела на окнах. Ипполит принес колба´сы, местные сыры, свежий хлеб и много бутылок красного вина.
— Супермаркеты я не люблю, — делится Ипполит с Жоанной. — У нас здесь есть то, что называют «Тут Тут».
— Что это такое?
— Фургон, который доставляет нам свежие местные продукты. Я закупаюсь только в «Тут Тут». Вот, попробуй-ка. Это беарнское вино. Каберне.
Он не оставляет ей выбора. Не спрашивая, наполняет ее стакан. Трудно не поддаться легкости и теплоте момента. Щеки красны, голоса все громче. Ванс смешит всех, пытаясь произнести «шампанское» со своим немецким акцентом. А потом Ипполит рассказывает им историю Ааса, и все внимательно слушают. Они узнают, что Аас называют «краем свистунов», потому что у его жителей есть одна особенность: давным-давно, до новых средств коммуникации, они общались, пересвистываясь с одного края долины на другой.
— Понимаете, долина служит своеобразным проводником волн. Можно было пересвистываться между пастбищами и деревней.
— Правда? — скептически спрашивает Альбен.
— Пастухам удавалось общаться на расстоянии до двух с половиной километров! Они создали свой язык, язык свиста, довольно сложный, который передавался из поколения в поколение!
Все за столом в изумлении.
— Но этот язык исчез с приходом технологий коммуникации.
Ванс спрашивает со своим густым акцентом:
