Сергей Васильев. Как в яме оркестровой. Стихи. — «Знамя», 2003, № 3.
Так много звездных тропок и дорог,
Так мало не кривых путей небесных.
Вон месяца исламский полурог,
Вон стая полуангелов любезных.
Вон целый сонм… Но нет, чему бывать,
Тому не я, мой Господи, виною.
Ведь Ты меня научишь убивать,
Когда они пойдут на нас войною?
С. Гедройц. Алексей Цветков. Просто голос. — «Звезда», 2003, № 4.
О книге стихов и прозы, изданной в прошлом году издательством «Независимая газета».
«Кое-кто, боюсь, даже не догадывается, что есть такой значительный современник. И рискует упустить „Просто голос“ — а эта поэма написана прозой самой лучшей, какая бывает. Прозой, не уступающей стихам Цветкова же — крайне, в свою очередь, неуступчивым». Трудно не подписаться: Цветков — блистательный (и, странным образом, не оцененный по-настоящему) писатель.
Дискуссия о монашестве (переписка прот. Василия Зеньковского и сестры Иоанны Рейтлингер). — «Вестник РХД», № 185 (2003, № 1).
«Для меня в центре христианской жизни стоит подвиг борьбы с собой, преображение себя (не во имя „идеала“, а во имя Христа). Я не знаю (или почти не знаю) внутренней жизни монахов, чтобы судить, насколько у них эта основная задача остается на первом месте, но по себе (как священник) боюсь, что это остается лишь в принципе у них так, а не в живой динамике души. Скажу о себе как священник: священство есть особый благодатный дар во мне, но мое „я“ и священство во мне не тождественны. Между тем я с ужасом чувствую, как во мне все больше и больше идет тенденция к отождествлению, — точно я думаю и чувствую и делаю все „как священник“. Священство есть таинственный дар, прежде всего таинственный и страшный для меня самого. О, если бы мне навсегда сохранить самое острое ощущение этого страха и даже ужаса перед священством во мне!.. И я боюсь, что в монашестве (даже если считать постриг таинством) наступает успокоение, точно с постригом произошло онтологическое изменение в самом человеке. С постригом должно быть труднее, а не легче! Между тем общая (?) психология у монахов, они точно за стеной… Да, психологически (то есть в самосознании) они за стеной, но онтологически они над миром, вне его, то есть обнажены от естественной благодатности. Вот этот психологизм, это воображение себя за стеной и есть мифология, ибо мы (миряне и священники, живущие в мире) больше за стеной: нас ограждает свет и тепло мира…
<…> Пол в человеке остается огнем палящим, и в монашестве, как свидетельствуют патерики, тут идет ожесточенная борьба. Тут страшно много напутано — и по распутству в мире, и по тайному гнушению полом.
Еще одно — где бы прочитать о том, что в Церкви первоначально постриг считался таинством? Подозреваю, что это считалось таинством в том распространенном смысле, при котором всякая молитва переходит в таинство. Да будет с вами Господь. Прот. В. Зеньковский <…>».
Ирина Ермакова. Уголь зрения. Стихи. — «Октябрь», 2003, № 3 <http://magazines.russ.ru/octobe r>
Уголь зрения — вид на жизнь из окна.
Пепел стряхни, и так прожег одеяло.
Ветер меняется. Дай-ка еще огня!
Я вообще не курю
С кем попало.
Дмитрий Замятин. Метагеография русских столиц. — «Октябрь», 2003, № 4.
Рубрика «Путевой журнал» (ведущий Андрей Балдин).
«Чужеродность Петербурга для Расеи-матушки настолько очевидна, что говорить о ней — уже дурной тон. Хочется рассеяться от этого геополитического „не в дугу“ сна, ан не получается. Но затем и Москва спокойно стоит, дабы Питер время от времени порскал».
Кстати, если бы я и желал чего моей любимой рубрике, так это побольше настоящего «слова в простоте», да боюсь, это не в их вкусе.
Наталья Иванова. Клондайк и клоны. Заметки о способах литературного размножения. — «Знамя», 2003, № 4.
«Надежда на то (и на тех), у кого есть страсть к разрывам. К пробе себя — нового. К испытаниям, экспериментам над собой, даже к провокациям самого себя — иногда и это полезнее загустевания собственных находок. По мне, неудачный, странный, на особицу растущий цветок дороже стандартного самоповторяющегося нарцисса». Уйма примеров (неожиданных в том числе).
Михаил Кольцов. Фельетоны 1918—19 годов. Публикация М. А. Рыбакова. — «Егупец». Художественно-публицистический альманах. Киев, 2003, № 11 <http://judaica.kiev.ua>
Фельетоны того времени, когда Кольцов «застрял» в Киеве после Октябрьского переворота. Из предисловия благополучного брата-карикатуриста: «То был период, когда под эгидой германских оккупантов в столице украинской державы (так именно называлось государство, возглавляемое гетманом Скоропадским) установился определенный порядок и спокойствие». Далее брат пишет, что эти-то фельетоны через двадцать лет и «помогли» сшить расстрельное «дело» Михаилу Кольцову. Ну, это легко. Пытали его тринадцать месяцев с другими целями, я думаю.
Фельетонов — семь: от «Театральных силуэтов» и «Темных залов. (Мысли об экране)» до «Русской сатиры и революции». Примечателен фельетон «Никаких двадцать» — о торжествующем хаме, городской сволочи, растворившейся и в театральной толпе, и в синема-зале, и в «паштетных за Думой».
«И так он гуляет между нами, спокойный и уверенный, наглый и требовательный, как у себя дома. Мы привыкли к нему, миримся спокойно и почти равнодушно слушаем за ухом его „никаких двадцать“ и „А раньше!“, не протестуем. Мы не думаем бороться с ним. Все так в порядке вещей… А ведь он, этот большой, „никаких двадцать“ — самое страшное в нашей жизни. Это он за пятнадцать месяцев утопил Россию в крови и слезах. И взбунтовавшиеся солдаты, рабочие и крестьяне — все это войдет в свои берега, все скоро вернется к порядку и труду.
Городская чернь — никогда!
Пока она существует, она будет опасна при всех режимах, при всех правопорядках.
У большевиков „никаких двадцать“ служил в комиссарах.
Носил фронтовой френч, беспощадно и холодно расстреливал буржуев, носил золотые кольца на всех десяти пальцах заскорузлых рук. У „самостийников“ он был не менее свиреп, подстерегая и старательно уничтожая сторонников ненужной ориентации. В эпоху реакции он будет усердно служить в „союзе“, устраивать погромы и топтать изнасилованных девушек тяжелыми сапогами.
Для нас, „жителей“ и „обывателей“, он опаснее всяких диктатур, ибо он сам диктатура и сам террор, причем террор постоянный, не страдающий от политической погоды и перемены режимов. Те грабежи и убийства, о которых мы читаем петитом в городской хронике, — только маленькое временное занятие. Он отдыхает теперь, ненасытный „никаких двадцать“. Отдыхает и растет, все увеличиваясь в размерах среди соблазнов и удовольствий нашего жутко веселого житья. Он гуляет между нами, не обращая на нас никакого внимания…
Но пусть, на горе нам, прорвется какая-нибудь плотина, сломается что-нибудь в непрочных механизмах, охраняющих наши тела и спокойствие, и опять мы увидим у своих лиц, близко-близко, озверелую маску городского дикаря, гориллы в пиджаке, необузданной и дикой черни. — „Вечер“, 6.12.1918, № 50».
Григорий Кружков. Все изменяется, кроме палочки от эскимо… Стихи. — «Дружба народов», 2003, № 4 <http://magazines.russ.ru/druzhba>
Называется «Гамлет 2001».
«Гертруда, вливающая в уши сыну отраву; / Офелия, путающаяся с королем, его сыном и братом, / с кузеном и дядей, со стражниками на стене и / могильщиками в яме; / Гамлет, крадущий у отца шкатулку с письмами, чтобы / их подменить; / Череп Йорика, вспоминающий, как он тешил и веселил / неблагодарного принца; / Лаэрт, не желающий поднимать выбитую у него шпагу; / Три Горацио, беспрерывно удивляющихся».
Юрий Кублановский. Стихи. — «Вестник РХД», № 185 (2003, № 1).
Цитирую вторую строфу стихотворения, первоначально опубликованного в «Новом мире» (2003, № 5).
…Когда в приделе полутемном
вдруг поднял батюшка седой
казавшееся неподъемным
Евангелье над головой,
мне вдруг припомнился витии
ядоточивого навет:
заемный, мол, из Византии
фаворский ваш и горний свет.
Пока, однако, клен и ясень
пылают тут со всех сторон
в соседстве сосен,
источник ясен,
откуда он.
В современной поэзии, кажется, только у него, Кублановского, я встречаю этот целомудренный и одновременно зависающий по-над пропастью риск сопряжения: в предыдущей строфе — осенний пейзаж, слитый с более чем откровенным и чувственным портретом возлюбленной, и затем — через отточие — то, что вы прочитали. Вот написал и вспомнил, что еще более десяти лет тому назад покойный Семен Липкин говорил как раз о поэтической смелости Ю. К., но тогда речь шла о взгляде на купола храма Василия Блаженного и мысли о победе Востока над Москвой. Философия риска, в общем, та же, она «окупается» искренностью и неподдельным изумлением перед красотой и таинственной гармонией всего сущего.
