— Вот спасибо, мистер Перрьера. — Пол Чой протянул руку. Удивленный Перрьера протянул свою. Пол Чой горячо пожал её и ринулся к выходу, но остановился. — Скажите, мистер Перрьера... рынок ценных бумаг. Можно ли на нем заработать, пусть и с немалым риском? Как угодно? Чтобы хоть как-то туда протиснуться?
В шевелюре Мануэля Перрьеры уже серебрилась седина. У него были красивые руки и ярко выраженные китайские черты лица. Он смерил взглядом стоящего перед ним юношу, а потом тихо произнес:
— Вам ничего не мешает учредить компанию и создать свой собственный рынок ценных бумаг — китайский. Это вполне соответствует законам Гонконга — или их отсутствию. — Старые глаза сверкнули. — Все, что вам нужно, — это деньги, контакты, знания и телефоны...
— Мои деньги, пожалуйста, — хрипло прошептала старая ама. — Вот моя сберегательная книжка. — От жары, царившей в помещении абердинского филиала «Хо-Пак», лицо её раскраснелось. Было уже без десяти три, а ждала она с самого рассвета. На ветхой блузке и черных штанах выступили пятна пота, на спину свисала длинная и жидкая, как мышиный хвостик, косичка с проседью. — Айийя, не толкайтесь! — крикнула она стоявшим сзади. — Скоро подойдет и ваша очередь!
Молодая кассирша взяла книжку и снова взглянула на часы. «Айийя! Слава всем богам, в три мы закрываемся», — подумала она и, борясь с мучительной головной болью, стала беспокойно гадать, как закроют двери. Ведь перед забранными решеткой окошечками толпится столько раздраженных людей, а на них напирают те, что снаружи.
Сумма накоплений на книжке составляла триста двадцать три гонконгских доллара сорок два цента. Верная указаниям господина Суна не торопиться и быть аккуратными, кассирша прошла к папкам, стараясь пропускать мимо ушей поток нетерпеливых ругательств, не смолкавший уже часами. Она проверила правильность суммы, потом, подходя к своему высокому сиденью, снова посмотрела на часы, открыла ящик кассы и выдвинула его. Денег не хватало, поэтому она снова заперла ящик и пошла к офису управляющего. По очереди прокатилась волна ярости. Взгляды вкладчиков устремлялись то на эту низкорослую неуклюжую женщину, то на часы, то снова на неё.
Она постучалась в дверь и закрыла её за собой.
— Я не могу заплатить старой А Там, — беспомощно проговорила кассирша. — У меня только сто гонконгских долларов. Я тянула время, сколько...
Управляющий Сун вытер пот с верхней губы.
— Уже почти три, так что пусть она будет вашим последним клиентом, мисс Чо.
Он провел её через боковой вход в хранилище. Открылась массивная дверь. Увидев пустые полки, она остановилась, пораженная. Обычно в это время дня здесь было полно аккуратных пачек банкнот, рассортированных по сотням, тысячам и десяткам тысяч, и бумажных рулончиков с серебром. Ей больше всего нравилось сортировать деньги после закрытия, а также прикасаться к этим чувственным пачкам новых, хрустящих, только что полученных купюр.
— О, это ужасно, Досточтимый Сун, — проговорила она, чуть не плача. Толстые стекла её очков запотели, и прическа сбилась набок.
— Это лишь временное явление, временное, мисс Чо. Помните, что написал Досточтимый Хэпли в сегодняшней «Гардиан»! — Он очистил последнюю полку, пуская в ход остаток резервов и проклиная ту партию, что ещё так и не прибыла. — Пожалуйста. — Он выдал ей для видимости пятнадцать тысяч, заставил расписаться за них и взял ещё по пятнадцать для каждой из двух других кассирш. Теперь в хранилище не осталось ничего.
Когда он снова вошёл в главный зал, толпа загудела, как наэлектризованная, при виде большой суммы денег, наличных.
Он передал банкноты двум другим кассирам и опять исчез в своем кабинете.
Мисс Чо аккуратно складывала деньги в ящик кассы, и все внимательно следили за ней и за другими кассирами. Одну тысячную пачку она оставила на столе. Разорвав бандероль, методично отсчитала триста двадцать долларов, потом три по одному и мелочь, пересчитала и подвинула через стойку. Старая женщина запихнула все это в бумажный пакет, а вперед уже раздраженно протиснулся следующий в очереди, сунув сберегательную книжку в лицо мисс Чо.
— Вот, клянусь всеми богами, мне нужно семь тысяч...
В этот момент прозвонил трехчасовой звонок, и тут же появился господин Сун, который громко объявил:
— Прошу прощения, мы вынуждены закрыться. Всем кассирам закрыть свои...
Остальные слова утонули в злобном гуле.
— Клянусь всеми богами, я жду с самого рассвета...
— Цзю ни ло мо, а я здесь уже восемь часов...
— Айийя, ну заплатите мне, у вас достаточно...
— О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!..
Обычно в банке затворяли двери и обслуживали тех, кто оставался внутри, но на этот раз под рев толпы все три испуганных кассира послушно заперли свои кассы, повесили таблички закрыто и попятились от протянутых к ним рук.
И тут собравшиеся в банке люди превратились в неуправляемую толпу.
Стоявших впереди, у стойки, прижали к ней те, что старались войти. Какую-то девушку швырнули на стойку, она пронзительно закричала. К решеткам, которые служили больше украшением, чем защитой, тянулись руки. Все были взбешены. Старый моряк, оказавшийся ближе всех, просунул руку к кассе и попытался выдвинуть ящик. Старая ама, зажатая со всех сторон бурлящей массой из ста с лишним человек, пробивалась в сторонку, крепко сжимая костлявыми руками свои деньги. Молодая женщина упала, потеряв равновесие, и на неё наступили. Она пыталась подняться, однако ног было много, и у неё ничего не получалось. В отчаянии она вцепилась в чью-то голень зубами и, получив передышку, вскочила, охваченная слепым ужасом, с разодранными чулками, в порванном чунсаме. Её паника подхлестнула толпу ещё больше. Потом кто-то крикнул: «Убить безродного сына шлюхи!..», и толпа подхватила: «Уби-и-ить!»
После секундного колебания все как один устремились вперед.
— Стоять! — Это слово прозвучало как выстрел — на английском, потом на хакка и кантонском, потом снова на английском.
Все вдруг умолкли.
Перед ними, безоружный и спокойный, стоял старший инспектор полиции в форме с электрическим мегафоном в руке. Он прошел во внутренний офис через заднюю дверь и теперь окидывал их взглядом.
— Сейчас три часа, — негромко произнес он на хакка. — Закон говорит, что в три часа банки закрываются. Банк закрыт. Прошу разойтись по домам! Без шума!
Снова молчание, на этот раз злое. Вал ярости рос. Кто-то угрюмо пробормотал: «А как насчет моих денег, ети его?..» Остальные чуть было не подхватили эти слова в едином крике, но полицейский двигался быстро, очень быстро, прямо к тому человеку. Бесстрашно открыв дверцу в стойке, он направился через толпу прямо к нему. Люди расступились.
— Завтра, — мягко произнес офицер, возвышаясь над незадачливым вкладчиком. — Ты получишь свои деньги завтра. — Китаец потупился: холодный взор голубых рыбьих глаз и близость заморского дьявола были невыносимы. Он угрюмо отступил на шаг.
Полицейский обвел взглядом остальных, смотря всем в глаза.
— Вот ты, сзади! — произнес он тоном приказа, с той же спокойной уверенностью, мгновенно и безошибочно выбрав одного среди многих других. — Повернись и освободи дорогу остальным.
Человек послушно выполнил приказание. Неуправляемая толпа снова стала простым скопищем людей. Поколебавшись, ещё один повернулся и стал проталкиваться к двери.
— Цзю ни ло мо. Не могу же я торчать здесь целый день? Давайте быстрее! — мрачно процедил он.
И все стали выходить, все ещё злобно бормоча, но уже каждый сам по себе. Сун и кассиры вытерли пот со лба и, дрожа, сели в безопасной зоне за стойкой.
Главный инспектор помог дряхлой ама подняться. В уголке рта у неё была кровь.
— Вы хорошо чувствуете себя, Старая Дама? — спросил он на хакка. Ама смотрела на него непонимающим взглядом. Он повторил то же на кантонском.
— А, да... да, — хрипло ответила она, так же крепко прижимая к груди свой бумажный пакет. — Благодарю вас, Досточтимый Господин. — Она торопливо смешалась с толпой и исчезла из виду.
— Сержант!
— Да, сэр.
— Можете отпустить своих людей. Пришлите сюда наряд завтра в девять. Поставьте ограждения и запускайте этих ублюдков в банк только по трое. Вас и ещё четверых будет более чем достаточно.
— Есть, сэр, — отдал честь сержант.
Главный инспектор вернулся назад в банк. Запер входную дверь и улыбнулся управляющему Суну:
— Довольно влажно сегодня, верно? — Он говорил по-английски, чтобы не уронить достоинства Суна: все образованные китайцы в Гонконге гордились тем, что изъясняются на этом международном языке.
— Да, сэр, — нервно ответил Сун.
Вообще этот главный инспектор ему нравился, Сун даже восхищался им. Но сегодня он впервые увидел гуйлао с дурным глазом, который в одиночку встал перед толпой, как злой бог, и бросил ей вызов, чтобы она пришла в движение и дала ему повод изрыгнуть пламя и серу.
