— Да, сэр, — нервно ответил Сун.
Вообще этот главный инспектор ему нравился, Сун даже восхищался им. Но сегодня он впервые увидел гуйлао с дурным глазом, который в одиночку встал перед толпой, как злой бог, и бросил ей вызов, чтобы она пришла в движение и дала ему повод изрыгнуть пламя и серу.
Сун снова поежился:
— Благодарю вас, главный инспектор.
— Давайте пройдем к вам в кабинет. Я возьму у вас показания.
— Да, пожалуйста. — Сун приосанился перед своим персоналом, снова беря командование на себя. — А вы подбейте итоги и наведите порядок.
Он провел главного инспектора в свой кабинет, уселся в кресло и расплылся в улыбке:
— Чаю, главный инспектор?
— Нет, благодарю вас. — Главный инспектор Дональд С. С. Смит, светловолосый, голубоглазый, с худощавым загорелым лицом, был не очень высок — пять футов десять дюймов — и хорошо сложен. Вытащив кипу бумаг, он положил их на стол. — Это счета моих людей. Завтра в девять вы закроете их и выплатите деньги. Они придут через задний ход.
— Да, конечно. Почту за честь. Но это будет урон для моей репутации, если закроется столько ценных счетов. Банк так же надежен, как и вчера, главный инспектор.
— Конечно. Тем не менее завтра в девять. Наличными, пожалуйста. — Он передал управляющему другие бумаги. И четыре сберегательные книжки. — А на это я возьму банковский чек. Сейчас.
— Но, главный инспектор, сегодня случилось нечто из ряда вон выходящее. У «Хо-Пак» нет проблем. Вы, конечно, могли бы...
— Сейчас, — мило улыбнулся Смит. — Все заявления о закрытии счетов подписаны и готовы.
Сун посмотрел на них. Все имена были китайские, но он-то знал, что это подставные лица подставных лиц этого самого человека, известного под кличкой Змея. Всего на счетах лежало почти восемьсот пятьдесят тысяч гонконгских долларов. «И это только в моем филиале, — подумал он, немало впечатлившись сообразительностью Змеи. — А сколько ещё в „Виктории", „Блэкс" и всех других филиалах в Абердине?»
— Очень хорошо, — устало проговорил он. — Но мне очень жаль видеть, что столь много вкладчиков покидает банк.
— Но ведь «Хо-Пак» ещё не обанкротился, верно? — снова улыбнулся Смит.
— О нет, главный инспектор, — пролепетал пораженный Сун. — По официальным данным, наши активы составляют миллиард гонконгских долларов, а резервы наличности — многие десятки миллионов. Но эти люди... тёмный народ. Это всего лишь проблема доверия. Временная проблема. Вы читали колонку мистера Хэпли в «Гардиан»?
— Да.
— Ах. — Лицо Суна потемнело. — Злобные слухи. Их распространяют завистливые тайбани и другие банки! Если Хэпли заявляет об этом, то, несомненно, так оно и есть.
— Конечно! Тем не менее я сегодня немного занят.
— Да. Конечно. Сейчас же все сделаю. Я... э-э... прочитал в газете, что вы поймали одного из этих мерзких Вервольфов.
— У нас есть подозреваемый. Член триады, мистер Сун. Лишь подозреваемый.
Сун поежился:
— Дьяволы! Но вы поймаете их всех... Дьяволы, прислать ухо! Должно быть, это иностранцы. Могу поспорить, что иностранцы, точно. Вот, сэр, я выписал чеки...
В дверь постучали. Вошедший капрал отдал честь.
— Прошу прощения, сэр, на улице банковский грузовик. Говорят, что из головного офиса «Хо-Пак».
— Айийя, — произнес Сун с огромным облегчением, — и вовремя. Они обещали доставку в два. Это прибыли деньги.
— И сколько? — спросил Смит.
— Полмиллиона, — тут же ответил капрал, невысокий, смышленый, с бегающими глазками, передавая документы.
— Прекрасно, — одобрил Смит. — Ну, мистер Сун, теперь вам будет полегче, верно?
— Да-да, конечно. — Увидев, что оба полицейских смотрят на него, Сун тут же с чувством добавил: — Если бы не вы и ваши люди... С вашего разрешения я сейчас же позвоню мистеру Ричарду Квану. Уверен, что он, как и я, сочтет за честь сделать в знак благодарности скромный добровольный взнос в ваш полицейский фонд.
— Очень любезно с вашей стороны, мистер Сун, но в этом нет необходимости.
— Но если вы откажетесь, для меня это будет страшная потеря лица, главный инспектор.
— Вы очень любезны, — произнес Смит, прекрасно понимая, что если бы не он и не его люди на улице, Суна, кассиров и многих других уже не было бы в живых. — Благодарю вас, но в этом нет необходимости. — Он взял банковские чеки и вышел.
Мистер Сун стал упрашивать капрала, который в конце концов позвал своего начальника. Главный сержант Мок также отказался.
— Умножить на двадцать тысяч, — сказал он при этом.
Однако мистер Сун настаивал. Он знал, что делает. Ричарду Квану было тоже очень приятно и очень лестно одобрить этот дар, о котором никто не просил. Двадцать тысяч гонконгских долларов. С выплатой наличными.
— С величайшей признательностью от банка, Главный Сержант Мок.
— Благодарю вас, Досточтимый Управляющий Сун, — вежливо сказал Мок, кладя деньги в карман. Он был доволен работой на участке Змеи и поражен тем, насколько точно тот установил рыночную цену их послеполуденной работы. — Надеюсь, ваш великий банк останется платежеспособным и переживет эту бурю с обычной стойкостью. Завтра, конечно, будет больше порядка. Мы придем сюда за нашими деньгами утром, ровно в девять...
Старая ама по-прежнему сидела на скамье у стенки гавани, переводя дыхание. Болели ребра. «Но они болят всегда, — устало думала А Там. — Джосс». Она уже собралась вставать, когда к ней подскочил какой-то молодчик.
— Садись, Старая Женщина, я хочу поговорить с тобой. — Ему был двадцать один год, низкорослый и кряжистый, лицо в оспинках. — Что у тебя в пакете?
— Что? В каком пакете?
— В бумажном пакете, который ты прижимаешь к своим вонючим старым тряпкам.
— Это? Ничего, Досточтимый Господин. Это лишь мои скудные покупки, которые...
Он присел на скамейку рядом, придвинулся поближе и прошипел:
— Замолчи, Старая Карга! Я видел, как ты вышла из этого, ети его, банка. Сколько у тебя там?
Старуха отчаянно цеплялась за пакет, закрыв от ужаса глаза и хватая ртом воздух:
— Это все мои сбережения, Досто... Он вырвал у неё пакет и открыл.
— Айийя! — Банкноты были старые. — Триста двадцать три доллара! — с презрением воскликнул он, пересчитав купюры. — У кого ты ама — у нищего? Немногого же ты добилась в этой жизни.
— О да, вы правы, Господин! — согласилась она, не спуская с него маленьких черных глаз.
— Мой сян ю — двадцать процентов, — объявил он, отсчитывая купюры.
— Но, Досточтимый Господин, — тут же взвизгнула она, — двадцать это слишком много, но я почту за честь, если вы примете пять с благодарностью от бедной старой женщины.
— Пятнадцать.
— Шесть!
— Десять, и это мое последнее предложение. Не целый же день мне ждать!
— Но, сэр, вы такой молодой и сильный, ясное дело — 489. Сильные должны защищать старых и слабых.
— Верно, верно. — Он задумался, желая поступить по справедливости. — Хорошо, семь процентов.
— О, как вы щедры, сэр. Благодарю, благодарю вас. — Довольная, она смотрела, как он отмусоливает двадцать два доллара, потом лезет в карман джинсов и отсчитывает шестьдесят один цент. — Вот. — Он вернул сдачу и остаток её денег.
Она рассыпалась перед ним в благодарностях, довольная тем, как ловко сумела сторговаться. «Клянусь всеми богами, — возбужденно думала она, — семь процентов вместо, ну, по меньшей мере пятнадцати, это справедливо».
— У вас тоже лежат деньги в «Хо-Пак», Досточтимый Господин? — вежливо осведомилась она.
— Конечно, — важно произнес молодчик, словно так оно и было. — Счет моего Братства там уже многие годы. У нас... — Он умножил на два первое, что ему пришло в голову. — У нас больше двадцати пяти тысяч только в этом филиале.
— И-и-и, — застонала старуха. — Такой богатый! Я как только вас увидела, сразу поняла, что вы из 14К... и, конечно, Досточтимый 489.
— Бери выше, — туг же гордо заявил юнец, исполнившись бравады. — Я... — Он осекся, вспомнив призыв вожака вести себя осторожнее, и потому не сказал: «Я — Цзинь Сопмин, Рябой Цзинь, один из четырех знаменитых Вервольфов». — Беги, старуха, — велел он, устав от неё. — У меня есть дела поважнее, чем болтать с тобой.
Она встала, поклонилась, и тут её старые глаза углядели человека, который стоял в очереди перед ней. Этот человек, кантонец, как и она, толстый лавочник, держал, по её сведениям, ларек с птицей на одном из многолюдных рынков Абердина.
— Да, — хрипло проговорила она, — если вам нужен ещё клиент, я вижу одного, с кем легко сладить. Он стоял в очереди передо мной. Снял больше восьми тысяч.
— О, где? Где он? — тут же оживился молодчик.
— За долю в пятнадцать процентов?
— Семь, и больше никаких. Семь!
— Хорошо. Семь. Смотри, вон там! — прошептала она. — Вон тот жирный, пухлый, как мандарин, в белой рубашке. Вон, весь в поту, будто только что наслаждался «тучками и дождем»!
