Илья Стогов. Как компьютеры мир завоевали. СПб., “Азбука”, “Азбука-Аттикус”, 2011, 112 стр., 7000 экз.
Новая и неожиданная работа известного питерского прозаика — компактно и толково составленная книга об истории изобретения и внедрения в жизнь компьютеров, об идеях, легших в их основу, об ученых и конструкторах, об истории ведущих фирм-производителей (“IBM”, “Apple”), о возникновении и развитии мобильной связи и о просматриваемом уже сегодня будущем информационных технологий. Повествование свое Стогов начинает с “умных” машин, прапрадедушек компьютера — первой цифровой машины “Z1” немецкого конструктора Конрада Цузе, собранной им в 1938 году, ну а затем переходит к электронно-вычислительным машинам (ЭВМ), прообразам нынешних компьютеров, первым из которых следует считать машину “ENIAC” 1946 года американца Говарда Эйкена (работала “ENIAC” на вакуумных лампах, которых в том “компьютере” было восемнадцать тысяч, “весила машина тридцать тонн, занимала огромный зал, триста метров площадью, и потребляла электричества как небольшой город”); описаны в книге и советские ЭВМ, в изготовлении которых короткое время (начало 50-х годов) лидировали советские конструкторы. Повествование дополняет множество фотографий, схем, чертежей, отдельно набранных справок.
Андрей Тавров. Письма о поэзии. Статьи и эссе. М., “Центр современной литературы”, 2011, 176 стр., 1000 экз.
Московский поэт, прозаик и эссеист “предлагает рассуждения, посвященные как общим вопросам устроения поэтического высказывания и бытия поэта, так и отдельным именам и текстам. Здесь встречаются имена современников: Алексей Парщиков, Вадим Месяц, Александр Иличевский, но и в неменьшей степени — Мандельштам, Пушкин, Данте. Тавров предлагает метареалистическую утопию, но эта утопия вполне укоренена в самих основаниях поэтической речи” (“Книжное обозрение”).
Составитель Сергей Костырко
ПЕРИОДИКА
“Актуальные комментарии”, “Большой город”, “Взгляд”, “Завтра”, “Литературная газета”, “Настоящее время”, “НГ Ex libris”, “Новая газета”, “Новости литературы”, “Огонек”, “OpenSpace”, “ПОЛИТ.РУ”, “ПОЛIT.UA”, “Православие и мир”, “Русский Журнал”, “Седмица.Ru”, “SvobodaNews.ru”, “Файл-РФ”, “Фокус”, “Частный корреспондент”
Автономное инакомыслие искусства. Дмитрий Бавильский о бессилии колумнистов, величии Чорана, идеальном романе и арт-группе “Война”. Беседу вел Александр Чанцев. — “НГ Ex libris”, 2011, 2 июня <http://exlibris.ng.ru>.
Говорит Дмитрий Бавильский: “А может быть, я просто объелся литературы и недобрал симфонических концертов. Однако вы отчасти правы — на мой взгляд, передовые рубежи развития художественной мысли сейчас проходят не через литературу (и тем более не через кино), но через новую академическую музыку и некоммерческие пластические искусства. Сейчас же все тотально коммерциализируется (возможно, литературе больше всего как раз и мешает стремление любыми средствами вписаться в рынок), поэтому искусством в моем понимании становится прежде всего то, что труднее конвертируется в денежные знаки”.
“Как становятся любимыми авторами? Кто? Вероятно, те, с кем у тебя возникает максимальное количество совпадений и пересечений. Когда ты встречаешь в книгах других писателей собственные мысли. Чоран в этом смысле чемпион соучастия. Будь я наглее или экзальтированнее, я бы решил себя российской его реинкарнацией, настолько мне близко (под кожей) то, что он чувствует или пишет. Я даже не знаю, кого еще можно поставить с ним рядом — разве что Осипа Мандельштама и Лидию Гинзбург”.
Михаил Айзенберг. От силы десять. — “ OpenSpace ”, 2011, 10 мая <http://www.openspace.ru>.
“Идеальных антологий не бывает. И антология „Русские стихи 1950 — 2000 годов” не идеальна. Но это совершенно новый жанровый опыт, и к нему стоит отнестись очень внимательно. Во-первых, здесь отсутствует неизбежный, казалось бы, дефект любой антологии, где на малом пространстве сходство заметнее различий и стихи одного времени становятся удручающе похожи друг на друга. Объем книги под стать энциклопедии, но по типу она ближе к альманаху, то есть авторскому высказыванию составителей. Само прочтение русской поэзии второй половины двадцатого века превращается в своего рода текст — и текст достаточно цельный. Перед нами не свалка фрагментов, не клочки, выдранные из авторов разного рода и уровня, а какой-то особый корпус. Отсюда одно удивительное, даже загадочное, свойство двухтомника. Как правило, любая антология, даже небольшая, скорее справочный материал, и мало кому придет в голову читать ее от первой страницы до последней. Наша антология огромна, почти две тысячи страниц, но ее физически возможно прочесть и даже хочется это сделать, не откладывая в долгий ящик”.
Михаил Айзенберг. Лист и словарь. — “ OpenSpace ”, 2011, 31 мая.
“Есть несколько авторов — их, может быть, десять или немного больше, — в которых русская поэзия после двух десятилетий анабиоза началась заново и на других основаниях. К числу таких авторов безусловно принадлежит Михаил Еремин. Его поэтика как будто не имеет происхождения, вполне законченна и оригинальна начиная с первых вещей. Еще в 1957 году она вышла, как Афина из головы Зевса, совершенно взрослой и словно сияющей новым смыслом. Так с тех пор и существует — в двух состояниях одновременно: законченном и продолжающемся (постоянном и прирастающем)”.
Дмитрий Бавильский, Игорь Манцов. Помните Мандельштама? Диалог мая. Дмитрий Бавильский и Игорь Манцов о том, что нас держит на плаву. — “Частный корреспондент”, 2011, 16 мая <http://www.chaskor.ru>.
Говорит Дмитрий Бавильский: “С пишущими ныне людьми происходит какое-то чудовищное одичание, схожее с тем, что Лидия Гинзбург наблюдала „после революции”. Утрачиваются многие существенные навыки, люди перестают считывать смыслы, реагируют только на прямое высказывание и голую жанровую модель. Подтексты и сугубо художественные вторые-третьи планы радикально игнорируются, нынешнему читателю важен голый сюжет, не выдающий никакого сухого остатка и не дарящий забвенья. Тупая однозначность — вот что ныне в чести, и я не знаю, какие социологические причины могут быть у этой ласковой дикости”.
“Нынешняя литература похожа на кормовые помидоры, в которые для получения томатного привкуса следует добавлять немного кетчупа. Ну то есть они яркие и румяные, однако, когда начинаешь есть, кажется, что это влажная вата. Я перестал получать из нынешнего худла необходимые организму витамины (может быть, за немногими исключениями), оттого и перекинулся на симфоническую музыку. Она меня устраивает, поскольку предельно абстрактна и легко переводится на язык моих личных соответствий — и тогда, чтобы заполучить необходимую дозу кайфа, ты трудишься над этими соответствиями сам...”
Дмитрий Бавильский. Вишневое варенье. “Достучаться до небес — 16”. Роман Владимира Маканина “Две сестры и Кандинский” убеждает в том, что говорить о девяностых пока рано. — “Частный корреспондент”, 2011, 14 мая.
“Да, действие происходит в начале 90-х, Оля и Инна — дочери известного диссидента, умершего после возвращения из ссылки, диалогов в романе в разы больше, чем описаний, из-за чего „Две сестры и Кандинский” кажутся пьесой. Точнее, текст этот пьесой и является. Беглые описания превращаются в ремарки. Постоянно истончающийся маканинский стиль, похожий на рваный ритм ручной кинокамеры, доходит до логического завершения. Воздуха и пустоты в этой воздушной подушке, намекающей то на Чехова (подтекстами), то на Достоевского (страстями), а то на Розанова (варенье и чай), больше, чем текста. Постоянная смена ракурсов мучает, точно икота или заикание. Как физический недостаток”.
“Но почему именно Кандинский? Потому что автор трактата „О духовном в искусстве”? Или же из-за „синдрома Кандинского”, известного в медицине [синдром психического автоматизма, отчуждения, одна из разновидностей галлюцинаторно-параноидного синдрома; включает в себя псевдогаллюцинации, бредовые идеи воздействия (психологич. и физич. характера) и явления психического автоматизма (чувство отчужденности, неестественности, „сделанности” собственных движений, поступков и мышления)? Или же из-за рефрена про „случайности красок”, которые вычитаны в аннотации к развешенным по стенам богемного подвала репродукциям? Последнее к истине ближе всего. „Две сестры и Кандинский” построены таким образом, чтобы их можно было оборвать или продолжить в любом месте...”
