– Зачем люди пьют? Я пью, чтобы не думать.
– О чем? Тебя что-то мучает?
– Я сам себя мучаю. Никто человека не мучает больше, чем он сам. Вот ты любишь кого-нибудь?
Странный вопрос, учитывая время и место. Я поколебалась, думая, стоит ли отвечать. А что тут думать, с другой стороны – мне же все равно, что подумает он.
– Я – да. Люблю.
– Вот! Я об этом и говорю. Тогда какого черта ты едешь ночью к незнакомому мужику?! В кого это плевок – в себя или в него? Или в меня?!
Он вдруг разозлился.
– Не знаю. Может быть, я забыть хочу.
– Забыть?! Думаешь, поможет? Не надейся! И не надо, чтобы помогало. Лучше любить даже мудака, чем эта пустота. Ты знаешь, что такое пустота?
Я вспомнила Канторовича, его плач на Лазурном Берегу моря.
– Не знаю, наверное.
– И не дай бог тебе узнать! Говорят – чтоб тебе пусто было. Страшная вещь, никому так не говори. Вот мне пусто. Абсолютно.
– То есть скучно?
– Если бы скучно… Пусто – это значит мертвяк. Вообще. Мне даже трахаться неинтересно. Кончаю на бабу и думаю – зачем это делаю? Мне это надо разве? И почему с ней? Вот ты знаешь, зачем кончаешь?
Мне стало жутко. В этой пустой квартире, с пустым серым экраном телевизора. Его лицо казалось теперь желтоватым в ярком свете галогеновых ламп, беспощадных к возрасту. Печальный желтый демон.
Какой он жалкий и старый. Да, старый. И дело здесь не в возрасте. Мертвый – значит, старше меня на целую жизнь.
– Алена, иди ко мне. Иди сюда.
– Я пойду, Дима. Мне домой нужно.
– А я тебя не отпущу! – Он встал, сграбастал меня в медвежьих объятиях, навалился, прижимая к креслу.
– Отпустишь! – Я оттолкнула его, поднялась. Он остался сидеть на полу.
– Ты права. Отпущу. Потому что ты хорошая девчонка. Иди давай. Быстрее. Потому что я хоть и мертвый, а мужик. Я умер, представь, а х…й еще стоит. Пожить хочет. Смешно, да?
Смешно, что на моем пути попадались человеческие развалины. Я искала в мужчинах опору, а находила разграбленные крепости. Не врагами, а ими самими. Я дошла до ресторана, забралась в свою Бурашку и почувствовала себя счастливым человеком. Мне не скучно, мне не пусто, и я всего хочу. И все у меня будет хорошо.
Апрель – это ваш месяц. Месяц профессиональных дураков. Вы думали, что все контролируете. Что если купить помаду, как у Николь, то сразу получите Оскар, Тома Круза и под вашу юбку будут лазить голливудские режиссеры в поисках вдохновения? Неужели? Это золотая пудра Guerlain запорошила вам мозги? Плохо разглядели жизнь через темные очки в стиле Джеки Кеннеди? Ну да, немного глянца в холодной Москве – и вы планировали стать девушкой на миллион! Без комплексов, трудностей перевода и вредных привычек – верить, любить, надеяться, помогать людям и жрать на ночь. Помогать, кстати, вреднее, чем жрать.
Вы думали, что вас приняли без экзамена в интернационал глянцевых стерв, которые легко получают все, что захотят? Не смешите Бога, не рассказывайте ему об этих планах! Вам очень далеко до идеала. Чтобы легко скользить по глянцевым страницам, вам понадобятся набитая блестящими камнями башка, калькулятор, список магазинов на последней странице журнала Gloss (а лучше Vogue – там магазинов больше), несколько пластических операций, двадцать с лишним щенячьих лет, прописанных в паспорте на имя Ведерниковой Анастасии Андреевны, и сорок минут оплаченного телеэфира в день.
Если все это есть, вещи будут к вам добры, а богатые и сильные мужчины придут и сами все дадут вам. Выбейте из головы дурь, которой вас пичкали мама, батюшка из соседней с бутиком церкви, занудная русская лит-ра. У вас есть цель, и эта цель вам по средствам… Какая? Да просто надо идти вперед, по головам, по головешкам, по обугленным трупам, по дымящейся брусчатке Третьяковского проезда.
Глянец не прощает наивности. Нельзя усидеть в кресле главного редактора, опираясь только на мозги и каблуки. Светскую публику не обманешь, она все прочтет по глазам: высечена на твоей роговице алмазной гранью ядерная сумма, сделали тебе укол ботокса, разглаживающий морщины совести, используешь сыворотку, стимулирующую выработку коллагена, инфантилизма и подлости, замаскировала консилером глубокие дефекты собственной личности? Все получилось? Отлично! Придерживайся и дальше этой диеты, пожирая низкокалорийных соперниц, мажь антицеллюлитным кремом ляжки – он выведет токсины эмоций и шлаки сомнений. И не забывай про пилинг – использованные тобой люди сотрутся из жизни, как ороговевшие частички с морды.
А, не хватает бабла на средства красоты, представленные эксклюзивно в бутиках «Артиколи»?! Тогда – отъ…бись! Не клей блестки к жопе, не вешай на уши лапшу от Graff. И не покупай на последние деньги сумку Prada, которую носит дьявол. Плюнь в морду тому, кто тебя этому научил. Нацарапай слово из трех букв на холстине, с которой ты теперь пойдешь по миру. Это и есть твой бренд. Кстати, очень российский.
Но не делай тренда на бренд. Потому что все это бред.
Антиглянцевый редактор
Если бы я издавала альтернативный журнал, так бы и написала. Мечта всех журналистов, работающих в коммерческих проектах, – сделать журнал наоборот. Не для рекламодателей, а для себя и для тех, кто любит читать. В настоящем народном журнале были бы интересные темы: сколько реально стоит один миллилитр брендированных духов, каков процент прибыли производителей одежды со знаменитыми логотипами, есть ли хоть какой-то толк от крема, стоимость которого равняется годовому прожиточному минимуму гражданина России?
Но никогда не будет антиглянцевого журнала. И не потому, что рекламодатели такое издание в гробу видали…
Никто из читателей антижурнал бы не покупал. Потому что нет людей, которые хотят быть разочарованными. Я лично не хочу знать, сколько стоит моя сумка Prada: сколько в этой цене – именно сумки, а сколько пошло на пять букв.
И что в таком случае гуманнее – издавать журнал, который утешает, или плеваться людям в лицо правдой, от которой им не захочется жить?
В школе, когда мы разбирали пьесу пролетарского писателя Горького «На дне», позором был заклеймен утешитель Лука, хитрый дед, отвлекающий обитателей социального дна от классовой борьбы разговорчиками про то, что все будет хорошо. Образ деда, как утверждало официальное литературоведение, зашифрован в строчке Беранже: «Господа, если к правде святой мир дороги найти не сумеет – честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой». А я вот теперь думаю, что бомж Лука был идеологом глянца, буревестником российской буржуазной революции конца XX века. Предчувствовал великий пролетарский писатель, любитель гламурного Капри, что за победой кайла и сохи грядет реванш капитала. А с капиталом приходит глянец и покрывает толстым слоем двадцатичетырехкаратного золота все вокруг.
Это я так, болтаю всякую чепуху, упражняюсь в остроумии, соскребаю защитный слой на просроченном лотерейном билетике в поисках призовых символов. Но опоздала я к розыгрышу призов.
Мое настроение уже несколько дней находилось в состоянии маятника. Меня качало от «вот я дура!» (низовая отметка) до «эти дуры еще пожалеют!» (пик оптимизма). Когда я выскакивала в верхнюю точку, бросалась к телефону, мобилизуя весь запас позитива для бесед с потенциальными работодателями. Они же, как собаки, чуют страх и отчаяние. Я уже поговорила с Мишкой, он долго матерился, клеймил мое ренегатство, глумился, но обещал что-нибудь придумать.
– Сейчас вакансий нет. Попробую для тебя выбить. Но не быстро. Ты там пока не голодаешь?
– Нет, – я обещала Полозову продержаться на стратегическом запасе крупы до наступления лета. Но не дольше.
Сейчас я собирала агентурные сведения – кого кому где надо. Долбить отделы кадров издательских домов своими резюме неправильно. Работяга, ищущий работу, и профессионал, оказавшийся вовремя в том месте, где ищут ценного кадра, – это две разные особи. Я собиралась пополнить ряды элитных особей.
Задешево продаваться не собираюсь! Лучше поголодаю. Захотелось есть. Я открыла кухонный шкаф – гречка, овсянка на дне банки, макароны, соль, сахар, перец по вкусу. Макароны, что ли, отварить? Даже сыра у меня нет. Я постояла перед глубокой кулинарной пропастью и решила – а наплевать! Пойду в магазин и куплю суши.
Да, в супермаркете неплохие маркетологи. Прилавок с суши стоял возле касс, и по пути к цели я набрала кучу продуктов, в которых мой холодильник вообще не нуждался. Когда я балансировала с четырьмя пакетами наперевес, пытаясь отыскать в сумке ключи от машины, зазвонил телефон.
Я люблю свой телефон. Мне нравится говорить по мобильному, когда я сижу в пробке, вхожу в бутик (лучший способ избежать прямого контакта с продавцами, этого назойливого «вам помочь?») или стою в Шереметьево в очереди на паспортный контроль. Но такими моментами телефон меня не балует. Наоборот, он звонит тогда, когда руки заняты сумками, когда мне надо спустить воду в туалете, когда я пытаюсь припарковаться задом на улице с односторонним движением. Интересно, почему он так делает?!
