— Для начала тебе следовало бы определить, что ты подразумеваешь под термином «человеческая жизнь». Вспомни: эмбрион, о котором ты говоришь, в лучшем случае всего лишь бластула, чей возраст меньше недели. Комочек органического вещества величиной с булавочную головку. Всего-навсего. Некоторые в высшей степени уважаемые ученые считают, что «жизнь» начинается только после того, как младенец родится и будет установлено, что он нормален.
— Знаю. Знаю. Но я говорю не о том. Эти несколько клеток, или, как ты выразился, этот комочек органического вещества величиной с булавочную головку, возникший благодаря искусственному оплодотворению яйцеклетки, обладает потенциальной способностью развиться в нормального, полноценного человека. Другими словами, отвечает критериям твоих так называемых ученых. Как же ты можешь просто его уничтожить? Я хочу задать тебе еще один вопрос: что ты думаешь о бесполом размножении? О воспроизведении любого индивида любое заданное число раз, трансплантируя ядра его клеток?
— Я рад, что ты об этом упомянул, — вдруг оживился Филипп. — Ты игнорируешь самое главное. Возможно, высадка человека на Луну дала нам не так уж много, но гораздо более ценными оказались побочные результаты исследований, которые позволили нам доставить его туда. Уже методика слияния клеток, в которой ты видишь лишь способ создания человека-дубликата, открывает один из лучших путей определения генетической основы рака. Сейчас ученые во всем мире сливают раковые клетки с нормальными, чтобы выявить те хромосомы, которые ответственны за данную форму рака. Если ты обратишься к ученым и скажешь: «Прекратите подобного рода исследования» ввиду того, что дублирование одного индивида опаснее для человека, чем болезнь вроде рака, всякий мало-мальски разбирающийся в этих вопросах человек сочтет тебя безответственным.
Внезапно Деону расхотелось спорить.
— Ну, не знаю, — сказал он рассеянно и слез с письменного стола, на котором сидел. — Мне пора идти. Если хочешь, мы как-нибудь продолжим дискуссию.
Филипп жестом остановил ого.
— Я хотел попросить тебя еще кое о чем. Но если ты явно не одобряешь мою работу, не стоит затруднять тебя.
— Нет, погоди! — запротестовал Деон. — Откуда ты взял, что я ее не одобряю? Это было бы самонадеянностью с моей стороны.
Филипп покачал головой.
— Нет. Тебе же нужно идти.
— Перестань говорить глупости! О чем ты хотел меня попросить?
— Ты был абсолютно прав, Деон. Я хочу начать опыты с человеческой яйцеклеткой.
— Ну, что я говорил! — воскликнул Деон с озорной усмешкой. — И ты хочешь, чтобы я помог тебе раздобыть материал?
— Да. Профессор Глив пытался, но не сумел никого убедить. Возможно, ему недостает влияния и знакомств.
— А каково юридическое положение? — неожиданно спросил Деон.
Филипп развел руками.
— Довольно неясное. Мы так ничего точно не установили.
— Гм-м. Да. Это одна трудность. А другая состоит в том, что тебе нужны добровольцы. Ты думаешь получить материал с помощью лапароскопии?
— Конечно, это было бы идеально. Но слишком сложно. Для начала я был бы счастлив, если бы получал только что удаленные яичники или хотя бы их части. А извлечь из них яйцеклетки нетрудно.
— Это, может быть, я смогу устроить. У меня есть знакомые гинекологи, и я попрошу их. Но только… — Он скривил губы, колеблясь.
— Что? — быстро спросил Филипп.
— Я не стану им говорить, зачем мне яичники. Ты знаешь, насколько люди бывают ограниченными. — Деон увидел, как посуровело лицо Филиппа. — Слушай, я ничего не имею против работы, которую ведешь ты и многие другие, и не подумал бы возражать, но тем не менее, на мой взгляд, ее лучше держать в тайне.
— Естественно. Но если ты считаешь, что риск слишком…
Деон жестом заставил его замолчать.
— Не вставай на дыбы. Я устрою, чтобы ты получал яйцеклетки, которые тебе нужны. Просто все это нужно держать в абсолютной тайне. Даже Глив не должен знать. Так тебя устроит?
— Да, устроит, — сказал Филипп.
Деону удалось получить яйцеклетки, скрыв, для чего они предназначаются на самом деле.
По причинам, которые ему не хотелось анализировать, Деон позвонил по телефону у входа в пустой лекционный зал, чтобы не звонить через коммутатор клиники. Он набрал номер, который ему дала Триш, и, когда там сняли трубку, самым вежливым тоном попросил позвать ее к телефону.
— Мне нужно будет сходить за ней, — сказал женский голос. — Как мне сказать, кто ее просит?
Его раздражало любопытство, которое она и не пыталась скрыть.
— Скажите, что один ее знакомый, — отрезал он, но тут же сообразил, что эта таинственность может только разжечь любопытство соседки, и добавил: — Пожалуйста, скажите, что это Деон.
Прошло довольно много времени, прежде чем там снова взяли трубку.
— Я слушаю. — От этого низкого звучного голоса у него пересохло в горле.
— Здравствуй, Триш, — как сумел небрежно сказал он. — Это Деон.
— Я знаю.
Никаких общепринятых вежливых слов. Но их отсутствие не казалось ни обидным, ни грубым — ведь это была она. Деон решил быть столь же прямолинейным.
— Мне надо сообщить тебе кое-что важное.
— А именно?
— Мне не хотелось бы по телефону… Ты не собираешься в город?
— Завтра мне нужно побывать в транспортном агентстве.
— Ты не пообедаешь со мной?
— Спасибо.
Чуть запинаясь, он условился о том, когда и где они встретятся.
И когда он шел с Триш по Аддерли-стрит, он испытывал ту же неловкость. Была половина первого, и улицы кишели народом. Он радовался про себя этой толчее, которая избавляла его от необходимости вести разговор.
Когда они встретились, она сразу спросила:
— Что ты хотел мне сказать?
Но он покачал головой: «Не здесь, не на улице».
Он вел ее, чуть касаясь рукой ее локтя, в скромный ресторанчик. Они спустились по ступенькам и оказались в теплом и уютном уединении. Шумная улица осталась где-то далеко. Улыбаясь и кланяясь, подошёл метрдотель. Он узнал Деона, покосился на Триш и молча проводил их к столику.
Некоторое время они изучали меню и карту вин, так что все еще можно было обходиться общими фразами. Но в конце концов официанты ушли, неслышно ступая по устланному ковром полу, и они остались одни.
Триш наклонилась к нему через столик.
— Ну, вот. Теперь ты можешь мне сказать.
— Давай прежде выпьем.
Он сам себе не мог объяснить, почему он тянет, почему дразнит ее. Не из жестокости, хотя, возможно, какой-то элемент жестокости тут и присутствовал — стремление отплатить ей за ее отчужденность. Но главным образом это была потребность удержать ее интерес, пусть даже с помощью самой грубой уловки, оттягивая минуту, когда он расскажет ей о том, что для нее так невыразимо важно.
Несколько секунд она внимательно вглядывалась в его лицо. Затем слегка пожала плечами и принялась разглядывать ресторан. Зал был весь в бронзе, золоте и полированном дереве, казалось, он существует века.
— Я что-то не помню этого места, — заметила она весело.
Вероятно, она решила подладиться под его настроение, играть по правилам, которые предложил он. И, как ни парадоксально, ее покорность вызвала у него разочарование.
— Открылся в прошлом году, — сказал он ей с насмешливой улыбкой. — Все эти потемневшие от времени дубовые балки и старинные панели — одна видимость. Тем не менее кухню вполне могу рекомендовать.
Она засмеялась.
— Слава богу.
— Но в любом случае в те дни подобные заведения были нам не по карману.
Она ни словом, ни жестом не отозвалась на эту явную попытку установить между ними близость, опирающуюся на общие воспоминания.
— Да, — сказала она.
Воцарившееся молчание с каждой секундой становилось все более критическим. Триш разглядывала гравюры, изображающие сцены охоты, над огромным камином, в котором пылал, весело потрескивая, толстый дубовый кряж.
— Ты уже решила, когда возвращаешься в Италию? — Он страшился ответа, но не нашел, о чем еще ее спросить.
— В начале следующего месяца. Сегодня я приехала заказывать билеты.
Три недели. Меньше, чем три недели.
— Значит, ты не хочешь больше задерживаться?
— Нет. Отец теперь сам справится. Рано или поздно ему все равно придется привыкнуть. И потом, у каждого ведь своя жизнь.
— Пожалуй, ты права.
— И такая погода совсем не для Джованни. Он очень легко простужается.
Сказать ей сейчас?
Но он только спросил:
— Ты помнишь Филиппа Дэвидса? Цветной, который учился со мной в университете. Мы вместе кончали.
— Так, смутно. Но я про него слышала. Он ведь получил Нобелевскую премию за что-то там такое?
