Поэтому руководитель на производстве не только вырабатывает свои идеи, но и пропускает через свою голову тысячи чужих идей — от подчиненных, из научно-технической литературы и т. д. и т. п. — и это в первую очередь заслуга руководителя, если он остановится на такой идее, которую нужно и можно внедрить.
В жизни мне повезло — я человек спокойный в отношении самого себя, для того, чтобы чувствовать себя уверенно, чужое уважение мне требуется во вторую очередь, а в первую очередь мне нужно, чтобы я уважал себя сам. Помню, Парфенов меня учил, чтобы я немедленно подал заявление о приеме в партию, поскольку на 10 рабочих принимают одного инженера и ждать приема придется несколько лет, а без членства в партии карьеру не сделаешь. И мне как-то сразу стало не по себе. Ну, вот вступлю я в КПСС, чтобы сделать карьеру, и сделаю ее, так как я сам смогу узнать, что в моей карьере зависело от меня, а что — от членства в партии? Может, от меня — 0 %? Как это вычислить? И как после этого себя уважать? Нет, — решил я для себя, — что-что, а для карьеры я в КПСС никогда вступать не буду. Сделаю я карьеру или не сделаю, но сколько сделаю — все будет мое, все 100 %. Так и в работе. Передо мною, заводским исследователем, стояла абсолютно понятная задача — все поручаемые мне вопросы должны решаться максимально простым, т. е. самым эффективным способом, но эти способы редко бывают диссертабельны. И как быть? А так! Чтобы уважать себя, нужно добиваться, чтобы любая задача была решена красиво, а будет ли это решение диссертабельно — это второй вопрос. Будет — хорошо, не будет — и черт с ним! Уважение к себе дороже.
Разумеется, Бог не без милости, казак не без счастья, и мне удавалось находить красивые решения поставленных передо мною задач, порою на это уходила уйма времени, к примеру, поиск решения по электродам, столь же красивого, сколь и малодиссертабельного, как мне помнится, вряд ли занял менее 10 лет. Но самое красивое решение я нашел, когда уже оставил чисто инженерные дела и был заместителем директора по экономическим вопросам, т. е. это было хозяйственное решение. Если бы я над поиском этого решения помучился, если бы оно потрепало мне нервы хотя бы пару месяцев, я бы им гордился. Но я его нашел в считанные секунды: оно не только заводу, оно и мне ничего не стоило. Поэтому оно хорошо подходит только для того, чтобы перед другими похвастаться, самому же оно особого удовлетворения не доставляет, хотя это решение настолько блестяще, что годится в книгу рекордов Гиннеса. Дело было так.
Году, думаю, в 1990 звонит мне по прямому телефону директор и медовым голосом сообщает, что посылает ко мне двух товарищей и очень хочет, чтобы я решил их вопрос. Мы уже так давно работали вместе, что я не из сути разговора, а по тону сразу понял многое. В частности то, что эти товарищи сидели в это время в кабинете Донского и слушали это его указание.
Второе. Много лет спустя из американских детективных фильмов я узнал, что в американской полиции практикуется психологический прием работы с преступниками — «хороший и плохой парень». То есть один из полицейских бьет преступников, запугивает их, а второй относится к ним ласково, разговаривает по душам. Когда я примерил этот прием на свою прошлую работу на заводе, то чуть не засмеялся. Ничего не зная об этом, мы с Донским как-то автоматически играли в «хорошего и плохого парня». Само собой, что хорошим парнем был он, а я — плохим. Если бы вопрос, который поставили перед ним эти «два товарища», был решаемый, то Донской сам бы его решил и дал бы мне определенное распоряжение, а раз посылает ко мне, то вопрос, скорее всего, нерешаемый, но он ведь «хороший парень», посему отфутболить с завода просителей должен я. Однако тон, которым Донской говорил со мной, явственно предупреждал меня, чтобы я сделал это ласково, а не грубо.
Я понял, что на Донского откуда-то давят, причем со страшной силой. Дело в том, что шеф крайне не любил, когда на нас давят. И если он предупреждает меня своим тоном не делать резких движений, то, значит, на нас давят с такой высоты, что шеф не в силах сопротивляться. Как я понимаю, за этих «двух товарищей» хлопотал кто-то минимум из ЦК КПСС.
Итак, заходят ко мне двое мужчин и рекомендуются заместителем председателя правления и работником московского банка «Столичный», о котором я впервые тогда и услышал. Говорят, чего именно они хотят, и я сразу понял, почему шеф предупредил меня быть сдержанным: за такую просьбу мало было послать в традиционные места — это было слишком близко или мелко.
Поясню. Мы — госпредприятие, мы основную массу (около 80 %) своей продукции поставляли по госзаказу и госценам предприятиям СССР. Оставшуюся часть продавали на экспорт по мировым ценам, причем «ножницы» в то время были огромны. Если внутри СССР ФС-75 стоил где-то около 200 рублей за тонну, то на границе или в порту Венспилса — около 400 долларов, углеродистый феррохром в Союзе стоил 170 рублей, а на Западе — 1500 долларов. При этом уже существовал «компьютерный курс», по которому доллар стоил около 100 рублей. Так вот эти «два товарища» из банка «Столичный» просили продать им чуть ли не 30 % годового производства этих сплавов по госцене! Получалось, что мы должны были отдать им всю прибыль от экспорта, более того, еще и пойти на невыполнение госзаказа и остановку отечественных заводов. Предложение было наглым до изумления!
Но тон шефа! Я понял, что шеф не смог найти решение сам и надеется, что я найду такое решение, при котором мы бы и послали «Столичный» подальше, и при этом как бы и не виноваты были, что не исполнили «просьбу» тех, кто давил на Донского откуда-то очень свысока.
Я начал расспрашивать у посетителей, кто они были такие в своей прежней жизни, поскольку по их тону и спокойствию понял, что это по сути своей мелкие клерки, которые не представляют ничего — ни что они собираются покупать, ни как это выглядит, ни принципов банковского дела. Выяснилось, что один — какой-то ученый, кандидат, если не доктор, технических наук, второй — капитан ГРУ. (Я удивлялся, сколько в те годы возникло «выдающихся коммерсантов и финансистов» из числа советских разведчиков (само собой, говняных) и, почему-то, врачей-гинекологов.) Стало ясно, что мои собеседники совершенно некомпетентны, и решать с ними что-либо невозможно. Я спросил, собираются ли они эти пару сотен тысяч тонн ферросплавов продать за границу (для чего же еще он им нужен?), но, к своему удивлению, увидел, что этот вопрос они поняли, но прямо мне ответ тоже не дают. Меня это даже заинтриговало — что же эти сукины дети из «Столичного» задумали? И я им заявил прямо.
— То, что вы хотите, не решаемо в принципе. Как я понял, вы сами не понимаете, что вам нужно. Если не собираетесь продавать наш металл по мере его выплавки, то в СССР нет склада, на котором вы смогли бы разместить то количество, которое хотите купить. Как я понимаю, эта сделка является частью проекта, суть которого вы нам не сообщаете, либо не знаете ее. И я не знаю, смогу ли я вам помочь, даже если узнаю суть, но сейчас точно помочь ничем не могу. Посему рассказывайте нам все до конца или прощайте.
Они вышли, но прошло несколько минут, и снова звонок по прямому телефону от Донского — они снова оказались у него, и он их не послал! Да, дело серьезное — на шефа давили как никогда! Я спросил, снял ли шеф трубку (чтобы мои слова не были слышны в кабинете), он подтвердил, и я, обрисовав ему ситуацию, сказал, что завод может оправдаться тем, что «Столичный» не объясняет нам суть дела, а без этого мы банку не можем помочь. Это, конечно, хилая «отмазка», но все же хотя бы что-то для разговора Донского с теми, кто нас насиловал. Шеф понял, повесил трубку, и я решил, что мы от этих нахалов избавились, но через час они снова были у меня, однако теперь уже с сообщением, что они разговаривали с председателем правления (надо думать — со Смоленским), и он им разрешил ввести меня в курс дела.
Суть вот в чем. Предавшие СССР Правительство и ЦК КПСС начали разворовывать страну, создавая себе будущие кормушки и каналы перекачки денег, так называемые коммерческие банки. По идее, внедряемой в мозги советским людям, эти банки должны были убедить население нести к ним свои сбережения и из этих денег выдавать кредиты под высокоэффективные проекты и т. д. Но как много дураков доверило бы свои деньги этим завлабам и гинекологам? Поэтому, под прикрытием болтовни о том, что коммерческие банки задействуют ресурсы населения, Госбанк СССР начал выдавать этим банкам государственные ресурсы. Преступление было уже в том, что это были наши деньги — деньги, заработанные народным хозяйством СССР, и выдавать их надо было нам — предприятиями, а Госбанк выдавал их этим прощелыгам для спекуляций! В том числе он выдал огромные деньги и «Столичному».
Тот, само собой, задумал элементарную по тем временам спекуляцию — оплатить сделку по закупке на Западе чего-либо типа персональных компьютеров. В то время, если покупать на Западе промышленное оборудование (делать инвестиции, о необходимости которых все вопили), то рубль стоил от 4 до 10 долларов, а вот если покупать барахло, то доллар стоил и 20 и 30 рублей, но особенно выгодна была перепродажа компьютеров — здесь цена доллара доходил до 150 рублей. Это был так называемый «компьютерный» курс рубля и на него все спекулянты и ориентировались. Но чтобы оплатить компьютеры, «Столичному» нужны были не рубли, а доллары. И с этим проблем не было: какой-то банк на Западе сходу предложил «Столичному» кредит в 100 млн.
