Хунцзянь не сказал жене об этом разговоре. Он уже знал, что стоит поделиться с ней своими планами, все начинает идти не так, как было задумано. На сей раз он будет действовать совершенно самостоятельно… Приняв такое решение, он вдруг почувствовал себя мальчишкой, озорничающим за спиной взрослых. А Жоуцзя решила: если муж не отвечает Синьмэю, значит, ее воспитательная работа принесла свои плоды.
В день зимнего солнцестояния Хунцзянь напомнил жене, собиравшейся на службу, что их ждут на праздничный ужин — вчера отец сам звонил, приглашал. Жоуцзя недовольно наморщила нос:
— Ладно, поедем. «Нелюбимая невестка является к свекру и свекрови». Но если считаться визитами, я могла бы и не ходить. Ты же не собираешься со мной к тетке на рождественский ужин!
Хунцзянь сказал, что она опять из сахара делает уксус.
— Я нарочно помянула об этом, чтобы ты не думал, будто всегда можешь рассчитывать на мою уступчивость. Только тебе придется заехать за мной после работы — одна я туда не пойду.
— Ты же не на смотрины идешь! Зачем мне делать такой крюк?
Жоуцзя ничего не ответила и ушла. Сразу после этого позвонил Ван и попросил его незамедлительно приехать в редакцию. Что-то стряслось, подумал Фан; сердце его заколотилось от любопытства и тревоги.
Ван встретил его с горькой усмешкой:
— Вчера правление агентства утвердило мою отставку. Я могу покинуть редакцию в любой момент — преемника мне уже подыскали. Завтра буду сдавать дела, о чем и ставлю вас в известность.
— В таком случае прошу сегодня же освободить меня от должности, поскольку вы и назначали меня. Нужно письменное заявление?
— Может быть, вы сначала посоветуетесь с тестем?
— Это его не касается.
Ван, который в данном случае страдал за правое дело, хотел уйти из агентства с шумом, а не как беглец-одиночка; этим он хотел компенсировать себя за горечь неудачи. Будучи человеком достаточно опытным, он знал, что незаменимых работников нет и что служебное кресло пусто не бывает. Если служащий, надувшись, отказывается от места, плохо бывает служащему, а не месту. Не хочешь сидеть в кресле — стой, пока ноги не заболят, а ножки кресла могут выдержать сколько угодно. Но если пустых кресел станет слишком много, это, конечно, произведет впечатление на начальство! Поэтому Ван был доволен, когда Фан, не принадлежавший к числу близких ему лиц, подал в отставку вместе с редакторами отделов внутренней информации, международного, экономического, а также двух приложений к вестнику. Но правление предвидело такую возможность, и претендентов на эти посты у него было достаточно. Зная же, что эти отставки имеют политическую подоплеку, руководство стремилось поскорее избавиться от несогласных и замять дело, тем более что зарплата за текущий месяц уже была выдана. Все прошения об отставке были немедленно удовлетворены, предложили остаться лишь редактору экономического отдела. Первым был освобожден от должности Фан, поскольку заменить заведующего справочным кабинетом не представляло никакого труда. Узнавший об этом после обеда, тесть сразу поспешил к Хунцзяню и спросил, заручился ли он согласием Жоуцзя. Тот ответил, что да, но тесть не поверил.
Хунцзянь решил сдать сегодня все дела, чтобы завтра можно было не являться в контору. Он позвонил Жоуцзя и сказал, что задерживается, пусть она не ждет его. По голосу жены он понял, что та недовольна, но, поскольку тесть был неподалеку, вдаваться в объяснения не стал.
Хунцзянь приехал в родительский дом около семи. Уже по дороге он выругал себя за то, что не заехал за Жоуцзя — очень могло статься, что она не захотела идти одна. Едва он вошел, начались расспросы, почему он без жены. Мать с каменным лицом бросила:
— Твоей барыне надо было слать письменное приглашение? Просто так она не снисходит?
Не успел Хунцзянь раскрыть рот, как вошла Жоуцзя. Младшие невестки устремились навстречу со словами: «Вот уж редкая гостья!» Свекровь улыбнулась через силу, как будто улыбка доставляла ей боль.
Жоуцзя стала говорить о своей занятости. Младшая невестка поддержала ее — ходить на службу, конечно, тяжелее, чем хлопотать по дому. А средняя сказала:
— Наши мужья тоже служат, но вечерами сидят дома и отдыхают. А сестрица и служит, и домом занимается — где ей взять время ходить к нам!
Понимая, что здесь все говорится неспроста, и не желая лишний раз расстраиваться, Хунцзянь поднялся наверх к отцу. Через минуту туда пришла и Жоуцзя. Справившись о здоровье Дунь-вэна и произнеся несколько незначительных фраз, она повернулась к мужу и с обидой в голосе сказала:
— Теперь я знаю, почему ты не заехал за мной. Как ты мог уволиться из редакции, не посоветовавшись со мной? А если уж ты считаешь меня совсем бестолковой, надо было приехать сюда, переговорить с отцом.
Дунь-вэн издал возглас удивления — он, естественно, еще не знал об отставке сына. Тот смущенно проговорил:
— Я как раз хотел сообщить папе… А ты откуда узнала?
— Отец позвонил! И еще рассказал, как ты его обманул. Он же не ушел с работы, а тебе куда было торопиться? Подождал бы, посмотрел, как пойдет дело…
Хунцзянь принялся излагать свои мотивы. Дунь-вэн тоже подумал, что сын поступил опрометчиво, но не хотел порочить его перед женой, да и исправить уже ничего нельзя.
— Коли так, ты решил правильно, — сказал отец. — Мы не должны поступаться любовью к родине ради грошовой выгоды. Именно поэтому я покинул свой дом, стал беженцем. Я был не очень доволен, когда ты устроился в редакции. По-моему, работать там еще хуже, чем преподавать. Приходи завтра утром, посоветуемся, я подскажу тебе, где надо искать выход.
Жоуцзя сидела молча с вытянутым лицом — сейчас она походила на красивую ослицу. Госпожа Фан все уговаривала сына есть побольше:
— Ты совсем исхудал, в лице ни кровинки! Чем тебя кормят дома? Жоуцзя занята на службе, ей некогда следить за тобой, так приходил бы поесть к нам! Всю жизнь ел мою стряпню и ничего — не отравился.
Она бросила взгляд на Жоуцзя: та ничего не ела и сидела, опустив голову, явно стараясь сдержать себя. Свекровь поняла, что пора перестать играть с огнем, но все же была довольна уже тем, что невестка не посмела спорить с ней.
На обратном пути Хунцзянь несколько раз извинялся за мать. Но Жоуцзя ответила:
— Ты позволил ей говорить все, что вздумается, и ни разу не заступился за меня. Что ж, запомню.
Дома она сразу же потребовала грелку. Нянька забеспокоилась, решив, что Жоуцзя съела что-нибудь плохое. Но та сказала, что не проглотила ничего, кроме обид. Хунцзянь не решился упрекнуть няньку, что лезет не в свои дела, и Жоуцзя в тот вечер больше с ним не разговаривала. Молчание царило и на следующее утро. За завтраком нянька спросила хозяина, что ему приготовить на обед. Он сказал, что вряд ли будет обедать — у него есть дело в родительском доме.
— Няня, теперь у тебя хлопот поубавится. Хозяин больше не станет есть дома, мамаша внушила ему, что ты травишь его!
— Ну, зачем ты с ней об этом!
Жоуцзя топнула каблуком:
— С кем хочу, с тем и говорю! Пусть няня будет свидетелем: хочешь бей, хочешь режь, но впредь ноги моей у вас в доме не будет! Вы люди благочестивые, так вот знай: если после моей смерти задумаете устроить жертвоприношение, мой дух на него не явится.
Слезы выступили на ее глазах. У Фана кольнуло сердце, он встал, чтобы приласкать жену, но она оттолкнула его:
— Я не кончила! Отныне мы будем жить сами по себе, как речная вода и колодезная. Можешь мне о своих делах не рассказывать. Ведь мы, Суни, готовы стать предателями, а у вас даже собаки большие патриоты.
Она направилась к выходу. Спускаясь по лестнице, она запела английскую песенку, чтобы продемонстрировать свое хорошее настроение.
Расстроенный, Хунцзянь не пошел к своим. Отец сам позвонил ему и долго рассуждал на разные темы, но ничего толкового так и не сказал. Фан еще больше рассердился и выбежал на улицу. Сначала он зашел к управляющему транспортной конторой, чтобы справиться о цене билета, но не застал его. Не оказалось на месте и редактора Вана. В это время начался час пик, он не смог сесть в трамвай и потащился домой пешком, думая по дороге, чем бы порадовать жену и заставить ее забыть про обиду. Недалеко от дома его обогнала машина Лу; он почувствовал себя так, словно в горле у него застряла кость.
На кухне няньки не оказалось — на плите булькала и переливалась через край вода, в которой разогревалась банка с консервами. Вдруг из-за полуоткрытой двери в гостиную донесся громкий голос тетки Жоуцзя. Не желая ее видеть, Хунцзянь сразу остановился, как будто его прибили к полу.
— Можешь мне не рассказывать, я и сама знаю, что у Хунцзяня большие амбиции и никаких талантов. Но ты, Жоуцзя, слишком подчиняешься ему, а ведь мужчин, как детей, нельзя spoil[153].
