Пользующиеся протекцией капрала или его родственников низшие чины, достигшие высших званий, повсюду выискивали крамолу и уничтожали ее, невзирая на лица, тем обеспечивая себе новые звания и должности.
Оставшиеся в живых после неудачного заговора высшие офицеры почитали за долг перед принятием всякого решения, будь то перегруппировка войск или оптовая закупка сапожных игл, советоваться с капралом.
Несколько раз капрал от скуки посещал линию фронта. Он прохаживался по склонам особо важной высоты № 6725, которую в бытность свою простым капралом защищал, не щадя живота. Он вздыхал и вдыхал знакомые запахи войны. Капрала одолевала ностальгия по недавнему прошлому. Он находил свой бывший окоп, на стенах которого армейские подхалимы успели понавесить мемориальные позолоченные доски: «Здесь с… по… героически отразил атаку противника…» или: «В этом месте с 17 часов 12 минут до 17 часов 27 минут капрал наблюдал в бинокль за противником».
Случалось, капрал сбрасывал с плеч шитый серебром китель, облачался в полевую капральскую форму и долго-долго сидел на точной копии армейских блиндажных нар, изготовленных из особо ценных пород красного дерева. Или играл с заместителем командующего в карты на щелчки. Или пил неразбавленный солдатский одеколон, закусывая присыпанной солью коркой хлеба. Или требовал принести живых вшей и с удовольствием забавлялся с ними, давя ногтем большого пальца.
Или спрашивал:
— А что, жив еще наш столетний лейтенант?
— А как же, жив! Лежит в своем блиндаже, ждет императора! — докладывали капралу.
— Да-а! — вздыхал капрал. — Он настоящий воин! Вот что, ребята, наградите-ка его еще одной медалью «За оборону».
И на ляжку лейтенанту, потому что свободное место в низу живота, предназначенное для императорского ордена, занимать не решались, цепляли очередную медаль.
Даже золотой блеск генеральских погон командующего мало-помалу тускнел в ослепительном сиянии капральской славы. Уже никто не слышал рыкающий глас командующего, распекающего подчиненных. Приказы заместители командующего бегали визировать к капралу.
Входящие циркуляры адресовались вначале — «Командующему. Дубликат капралу», потом — «Капралу. Дубликат командующему», потом просто — «Капралу».
Генералитет, поняв, что реальной властью командующий не обладает, обращаться к нему перестал и сносился напрямую с капралом. Скоро командующего перестали приветствовать даже лейтенанты. Он бродил по штабу, никем не замечаемый, никому не нужный. Пробегающие курьеры толкали командующего плечами, раздраженно кричали: «А ну, не мешай!» — и бежали дальше.
Единственное, что осталось неизменным в отношениях командующего с армией, это генеральский оклад с полевыми, боевыми надбавками, выслугой лет и т.п. накрутками. Наверное, именно это обстоятельство не позволяло боевому генералу принять волевое решение покончить с собой и выпавшим на его долю позором.
Иногда казалось, что капрал сравнялся ростом с самим императором!
На фронтах, в тылу, в столице, в генеральном штабе и даже при дворе упорно распространялись слухи, что, возможно, капрал — это и не капрал вовсе, но бог в образе капрала, сошедший на землю, чтобы вразумить свою изверившуюся паству.
Великий кардинал, пытаясь усилить позиции церкви, объявил капрала святым. Синодальные мастерские получили оптовый заказ на изготовление ста тысяч алюминиевых солдатских нательных образков с ликом «Святого Капрала» и тысячи фресок «Святой Капрал, благословляющий солдатскую братию на бой на склонах высоты № 6725» — для полевых молелен. Свечные заводики сотнями выпекали двухпудовые свечи, которые предполагалось запалить в честь утвержденного Священным Синодом нового церковного праздника «День святого Капрала».
Синодальные магистры, описывая родословную нового святого, вдруг обнаружили, что его мать совершенно не знает, кто мог быть его отцом. На настойчивые расспросы магистров пожилая женщина только разводила руками, ссылаясь на ослабевшую память.
Магистры проявили настойчивость.
— А может, и не было никого, — наконец призналась престарелая родительница. — Может, ветром надуло! Бог его знает!
Фраза «Бог его знает» повергла магистров в величайшее изумление. Они стояли, вылупив глаза на мать капрала, мысленно сличая ее морщинистое лицо с гладкими ликами многочисленных мадонн.
Святейший Синод созвал экстренное совещание по поводу вновь открывшихся фактов…
И всем и вся казалось, что ничто не может поколебать могущества капрала. Казалось, не было силы сильнее капральской силы. И назначено ему быть на небесах богом, а на земле вторым после императора лицом, а по смерти императора и первым… Так казалось всем.
Меж тем закат капральской карьеры был удивительно близок…
* * *
В это время главнокомандующий войск противника испытывал временные затруднения — он не мог наскрести десять тысяч солдат для очередной ложной атаки на позиции врага.
— Вы срываете важнейшую операцию! — выговаривал главнокомандующий начальнику отдела стратегических резервов. — Из-за вашего разгильдяйства мы можем проиграть войну! И слушать не желаю! Что значит не осталось солдат? В государстве не может не остаться солдат, если осталось население! В стране осталось население?
— Так точно!
— Значит, есть солдаты!
— Но невозможно поставить под ружье все население поголовно!
— Это еще почему? — искренне удивился главнокомандующий.
— Кто-то должен сеять хлеб, пасти скотину, иначе наступит голод! Кто-то должен ковать оружие!
— Вы говорите вздор! Сытость регулируется не наличием или отсутствием продуктов, а наличием или отсутствием едоков! Если уменьшить количество ртов, автоматически возрастет урожайность на душу населения! А что касается оружия, это меня волнует меньше всего. Согласно моей концепции, война выигрывается артиллерией, а не количеством винтовок. Что у нас с артиллерией?
— Артиллерийский парк развернут в боевые порядки! Артиллерийская прислуга получает усиленное питание!
— Прекрасно! Господа, мы сильны как никогда! Победа близка! А вы, — обратился главнокомандующий к начальнику стратегического резерва, — если не хотите попасть в штрафной батальон, обеспечьте пополнение!
— Будет исполнено! — ответил начальник стратегического резерва.
А что ему было еще ответить?
И потянулись к фронту свободные инвалидные, женские и детские батальоны.
Безрукие топали здоровыми ногами. Безногие делали отмашку уцелевшими руками. Глухие громко командовали. Немые молча исполняли. Слепые, ощупывая неровную дорогу подошвами ботинок, двигались на шум впереди шагающих батальонов. Парализованные катились на инвалидных колясках ровными механизированными колоннами. Буйнопомешанные браво маршировали в полосатых смирительных рубахах, яростно скрежеща зубами. Тихие сумасшедшие семенили бочком, блаженно улыбаясь. Умирающих от внутренних телесных болезней и собранных по обочинам надорвавшихся инвалидов валили в телеги и катили вперед ногами к фронту.
Женщины, затянутые в полевую форму, передвигались, как всегда, бесформенной толпой, громко судачили, боевые аркебузы несли на плечах как коромысла. На привалах грызли семечки, штопали армейские чулки, подшивали кружевные воротнички, сплетничали и говорили, что лучше помереть среди мужиков, чем жить среди одних баб.
Одни только детские батальоны шли как положено — плотно сомкнутым строем, печатая шаг. При каждом впечатанном в пыль шаге у каждого молодого солдата вздрагивали оттопыренные прозрачные уши и стальные шлемы съезжали на глаза. Маленькие капралы искусственным басом командовали:
— А ну, шире шаг! Мать вашу!
Дети играли в войну серьезно, потому что были дети и любили играть.
Все и вся двигалось к передовой, затыкать брешь в обороне.
Самыми последними брели 150-летние согнутые, сгорбленные подслеповатые деды — ветераны былых сражений. За ними по земле волочились тяжеленные мечи, кавалерийские пики и мушкеты. Старцы шумно кряхтели, хрипели, кляли судьбу и портили воздух. Из десяти тысяч стариков, отправившихся на войну, до фронта добрались лишь четверо, и те погибли от случайного фугаса, упавшего вблизи полковой кухни.
Но цель была достигнута. Всеобщая мобилизация обеспечила продолжение кампании еще на 17,5 месяца.
* * *
Инвалиды, женщины, и дети ожесточенно лезли на колючую проволоку, под кинжальный огонь пулеметов. Они сотнями повисали на железных колючках с пробитыми черепами, и густая шрапнель терзала и шевелила их мертвые тела.
Некоторые добегали почти до самых окопов противника. Очень близко. Уже можно было различить над черными дулами винтовок испуганные зрачки пехотинцев. Уже можно было достать их штыком. Но командиры свистели в ротные свистки отступление. Войска откатывались на исходные позиции, перебинтовывали раны, перезаряжали мушкеты и вновь бросались на приступ, отрешенно шагая по телам и костям погибших ранее. Войска накатывали на бруствер противника, как волны прибоя на песчаный пляж — сильно, равномерно, бесконечно и безнадежно…
