Я лежала на мягком брюхе матраса и смотрела, как отец глядит на мать, которая наполовину высунулась из окна. Окно отрезало ее голову, кисти, руки и плечи, затем она высунулась еще дальше, выгнув спину и прижав бедра к подоконнику, и отец придержал ее, похотливо, как я понимала уже тогда. Время от времени он проводил рукой по ее бедру. Раз или два мне показалось, что я различила в ее голосе улыбку, а не только увещевание.
Снаружи донеслось шуршание листвы, затем низкий кошачий рык. Шалунишка отгонял другого кота от границы наших владений.
Я снова встала и подошла к кухонной раковине, чтобы вылить воду и набрать новой. А сколько неприбранных тел разбросаны по улицам и полям Руанды и Афганистана. Тысячи сыновей и дочерей хотели бы оказаться на моем месте. Знать точное время смерти своих матерей и оказаться наедине с их телами до того, как вломится мир.
От деревьев рядом с рабочим сараем доносился прерывистый мяв. Когда я была маленькой, к нам во двор прилетала полосатая неясыть и садилась на дуб. Отец, взяв меня на закорки, вставал во дворе и ухал сове. Если смеркалось, а мы не шли домой, мать присоединялась к нам с лимонадом для меня и неразбавленным виски для себя и мужа.
Надо закончить поскорее. Зазвонил телефон, и я уронила поддон. Горячая мыльная вода расплескалась по полу.
— Алло? — тихо сказала я, словно в доме все спали.
— Ты здесь!
— Джейк, — удивилась я, — как ты узнал?
— Я не смог дозвониться к тебе домой, а номер твоей матери еще записан у меня в книжке. Как поживаешь?
Тело матери почти светилось в темной кухне.
— Хорошо? — предположила я.
— Эйвери только что позвонил мне. Он сказал, что у тебя, возможно, неприятности.
— И ты позвонил сюда?
— Казалось разумным начать отсюда, — ответил он. — Что случилось, Хелен? Что-то с девочками?
— Моя мать умерла.
На другом конце линии повисло молчание. Он вместе со мной боролся с ней все восемь лет наших отношений.
— Ах, Хелен, мне ужасно жаль.
Я обнаружила, что не могу говорить. Только громко сглотнула.
— Я знаю, как много она для тебя значила. Где ты?
— Мы на кухне.
— Кто — мы?
— Мать и я.
— О господи! Ты должна кому-нибудь позвонить, Хелен. Что случилось? Ты должна повесить трубку и набрать девять-один-один. Ты уверена, что она мертва?
— Абсолютно.
— Тогда набери девять-один-один и сообщи об этом.
Мне хотелось бросить трубку и вернуться в ничто, в котором я только что пребывала, в котором никто ничего не знал и мы с матерью были наедине. Непросто сказать то, что предстояло сказать.
— Я убила ее, Джейк.
Молчание было достаточно долгим, чтобы мне пришлось повторить:
— Я убила свою мать.
— Опиши, что ты имеешь в виду, — сказал он. — Расскажи мне все, и помедленнее.
Я рассказала Джейку о звонке миссис Касл, о миске «Пиджин-Фодж» и о маминой неприятности. Когда я произнесла «с ней случилась неприятность», он остановил меня и с надеждой в голосе переспросил:
— Какая именно неприятность, Хелен?
— Она непроизвольно облегчилась.
— О господи. До или после?
— А потом назвала миссис Касл сукой и начала орать, что люди у нее воруют.
— А они воруют, Хелен?
Его голос осторожно уводил в смежное помещение, где мог обитать здравый ум.
— Нет, — ответила я. — Она лежит прямо передо мной на полу. Я сломала ей нос.
— Ты ударила ее?
Я понимала, что шокировала его. Прекрасно.
— Нет, надавила слишком сильно.
— Хелен, ты сошла с ума? Ты слышишь, что говоришь?
— Она все равно умирала. Весь последний год она сидела и умирала. Разве лучше, если бы ей пришлось отправиться в богадельню, лепетать и сдохнуть в луже собственных испражнений? По крайней мере, я забочусь о ней. Мою ее.
— Ты — что?
— Я на кухне, мою ее.
— Минутку, Хелен. Только никуда не уходи.
Я слышала возню собак Джейка. Эмили сказала, что всякий раз, когда навещает его с детьми, всю следующую неделю Дженин лает как собака.
— Хелен, послушай.
— Да.
— Я хочу, чтобы ты прикрыла тело матери и оставалась дома, пока я не приеду, хорошо? Я найду кого-нибудь присмотреть за собаками и позвоню тебе из аэропорта.
— Миссис Касл придет утром.
— У нее есть ключ?
— Вряд ли. Несколько месяцев назад сюда вломился парень, который делает мелкую работу по дому. Мы сменили замки, и, думаю, миссис Касл так и не получила новый ключ.
— Хелен?
— Да.
— Внимательно меня послушай.
— Хорошо.
— Никому больше об этом не говори и никуда не выходи. Сиди в доме со своей матерью, пока я не приеду.
— Я не глухая, Джейк.
— Ты только что убила свою мать, Хелен.
Псы скулили на заднем фоне.
— Сколько времени там, где ты? — спросила я.
— Еще достаточно рано, чтобы вылететь сегодня вечером.
— Откуда?
— Из Сайта-Барбары. Работаю над одним заказом.
— Для кого?
— В частном владении. Ни с кем не встречался. Хелен?
— Да.
— Сколько у вас градусов?
— Не знаю. Я закрыла все окна.
— Тело еще… гибкое?
— Что?
— Прости. Я хотел спросить, твоя мать уже окоченела? Как давно ты… Извини.
Мгновение мне казалось, что Джейк повесил трубку, но нестройный звон собачьих ошейников разубедил меня.
— Когда она умерла?
— Незадолго до темноты.
— А сколько у вас времени?
Я подняла взгляд на часы.
— Без пятнадцати семь.
— Хелен, у меня второй звонок. Я должен ответить. Я тебе перезвоню.
В трубке раздались гудки. Мне хотелось смеяться.
— У художников суете нет конца, — сказала я, повернувшись к матери.
Кратчайшее из мгновений я ожидала ответа.
Я ждала у телефона и смотрела на нее. Лицо, должно быть, мокрое под полотенцем, и это беспокоило меня. На четвереньках я подкралась к ней. Не глядя, поскольку не была готова увидеть ее лицо, быстрым росчерком запястья сдернула полотенце. И услышала, как она кричит. Зовет меня по имени.
Я вскочила и вылетела из комнаты через задний коридор в гостиную, где мой день начался во второй раз миллион лет назад.
Что я делала до звонка миссис Касл? Ходила по городскому рынку. Купила волокнистую фасоль у пожилой армянской пары, которая продавала всего три сорта овощей из багажника пикапа. Сходила на урок танцев.
Рядом с камином стояла медная урна. Я встала над ней. Жаль, меня не стошнит.
Нелепо рассчитывать на чью-то поддержку. Что может сделать Джейк, сидя в богатом доме за три тысячи миль отсюда? Он принял второй звонок, пока я стояла на кухне со своей мертвой матерью!
«Сама ввязалась, сама и выбирайся».
Когда же это стало моей философией?
Джейк спрашивал меня о температуре, о времени и об окоченении, и, очевидно, его беспокоило гниение. Он высек довольно ледяных скульптур в холодных столицах мира, чтобы знать то, о чем я и не подумала бы. Не могла бы подумать. Я мельком попыталась припомнить сюжет фильма, который смотрела прошлой осенью с Натали. Он вращался вокруг того, было убийство непредумышленным или нет. Я помнила лицо актрисы, ее невинную красоту в тот миг, когда она потеряла самообладание, выступая в суде, но больше я не помнила ничего.
Мать умерла слишком давно, чтобы легко это скрыть, и я сломала ей нос — роковая улика. Теперь, покинув кухню с ее телом, я четче видела, в какой беде оказалась.
У меня никогда не получалось выполнять упражнения Джейка для медитации. Я сидела на крошечной круглой черной подушечке и пыталась тянуть «о-о-о-м-м-м», пока мои ступни и руки колюче покалывало. В голове появлялись и исчезали странные фигуры, словно мозг был популярным кафе.
Я вышла на крыльцо и расставила ноги. Через мягкую влажную кожу джазовок чувствовались соломинки циновки. Я представляла, как рушится старый викторианский дом. Десять раз вдохнула и выдохнула, считая очень медленно и издавая шум, над которым насмехалась на уроках йоги. То, что я намерена сделать, невозможно истолковать превратно. То, что я намерена сделать, не оставит мне пути назад.
Стемнело; цикады гудели в деревьях. В нескольких милях по кромке шоссе тарахтели грузовики. Я знала, что, несмотря ни на что, не смогу остаться сегодня ночью дома. Не смогу часами ждать приезда Джейка. Кроме того, время шло, а он так и не перезвонил.
Я дышала и считала, широко распахнув глаза, смотрела в дом и видела передний коридор, лестницу, что вела в три маленькие спальни, и толстый подбитый ковер, который сын Натали настелил, чтобы предотвратить падение.
— Чтобы с вами не случилось того же, что и с вашим мужем, — довольно глупо заявил Хеймиш.
Он знал о случившемся со слов Натали — что мой отец умер, упав со ступенек из твердого дерева. Я тихо стояла рядом в тот день, кивала и была не в силах заглянуть в глаза матери.
