Отец сказал:
— Сколько раз тебе повторять, Кристофер?
Бобы, брокколи и ветчина были холодными, но я не обращал на это внимания. Я ем очень медленно, и потому моя еда почти всегда успевает остыть.
Отец сказал:
— Я велел тебе не соваться в чужие дела.
Я ответил:
— Я думаю, Веллингтона мог убить мистер Ширз.
Отец промолчал.
А я сказал:
— Он основной подозреваемый. Я думаю, что Веллингтона могли убить для того, чтобы огорчить миссис Ширз. А преступник, как правило, оказывается кем-то из своих…
Тут отец ударил кулаком по столу так сильно, что тарелки, нож и вилка подпрыгнули, а моя ветчина разлетелась в разные стороны, и один ломтик упал на брокколи. Так что я больше не мог есть ни ветчину, ни брокколи.
Потом он закричал:
— Я не желаю слышать это имя в своем доме!
Я спросил:
— Почему?
А он сказал:
— Потому что этот человек — злой.
Я спросил:
— Разве это не значит, что он мог убить Веллингтона?
Отец схватился руками за голову и сказал:
— Боже ты мой!
Я видел, что отец сердит, и потому сказал:
— Я знаю, что ты велел мне не соваться в чужие дела, но миссис Ширз — не чужая. Она наш друг.
Отец ответил:
— Она нам больше не друг.
А я спросил:
— Почему?
Отец сказал:
— Так, Кристофер, я говорю это в последний раз и больше повторять не стану. Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, ради всего святого! Смотри на меня! Ты больше не будешь спрашивать миссис Ширз, кто убил ее треклятую собаку. Ты не будешь никого расспрашивать о том, кто убил эту треклятую собаку. Ты не будешь лазать по чужим садам. И ты прекратишь эту идиотскую игру в детектива.
Я промолчал.
Отец сказал:
— Я собираюсь взять с тебя слово, Кристофер. И ты знаешь, что это означает.
Я знаю, что такое дать слово. Это когда ты обещаешь кому-то, что больше не будешь делать то или это. И потом ты никогда этого не делаешь, поскольку иначе слово будет ложью. Я ответил:
— Знаю.
А отец сказал:
— Дай слово, что ты перестанешь всем этим заниматься. Дай слово, что отныне ты прекратишь свою идиотскую игру. Ну?
И я сказал:
— Даю слово.
Я думаю, из меня получился бы очень хороший космонавт.
Для того чтобы стать хорошим космонавтом, нужно быть умным, а я умный. Еще нужно разбираться в том, как работают разные машины, и я разбираюсь. А еще такой человек должен быть готов оставаться один в крошечном помещении в тысячах и тысячах миль от поверхности Земли и не запаниковать, не подвергнуться клаустрофобии, не затосковать по дому и не сойти с ума. А мне очень нравятся по-настоящему маленькие помещения, пока там нет никого, кроме меня. Иногда, когда я хочу побыть один, я залезаю в сушильный шкаф в ванной, забираюсь под котел и закрываю за собой дверь. Я сижу там часами и думаю о разных вещах, и от этого мне делается очень спокойно.
Так что если я стану космонавтом, то полечу на космическом корабле, и там не будет никого, кроме меня. И еще там не будет ничего желтого и коричневого.
Я смогу разговаривать с людьми из Центра управления полетом, но мы будем общаться при помощи радиосвязи или телевидения, а это совсем не то, что реальные незнакомые люди рядом со мной, а скорее похоже на компьютерную игру.
Еще я не стану тосковать по дому, потому что вокруг будет множество разных вещей, которые мне нравятся, — вроде машин и компьютеров. А за стенами корабля будет безвоздушное пространство. И я буду выглядывать в маленькое окошко корабля и знать, что в тысячах и тысячах миль от меня больше никого нет. Именно это я иногда воображаю летом, когда лежу ночью на траве, поставив ладони по бокам от лица, и смотрю в небо. Тогда мне не видно ни забора, ни дымовой трубы, ни веревки для белья, и я представляю, будто я в космосе.
И все, что я вижу, — это звезды. А звезды — это места, где миллиарды лет назад появились молекулы и зародилась жизнь. Например, все железо, которое содержится у человека в крови и препятствует возникновению малокровия, образовалось на звездах.
И еще мне бы хотелось взять с собой в космос Тоби. Я думаю, что мне даже могли бы это позволить, поскольку животных иногда берут в космос для разных экспериментов. И если я сумел бы придумать хороший эксперимент, который можно провести в космосе с крысой так, чтобы не навредить ей, то я бы убедил всех позволить мне взять с собой Тоби.
Но если б даже и не позволили, то я бы все равно полетел. Потому что это будет то, что называется воплощение мечты.
На следующий день в школе я рассказал Шивон, что отец запретил мне заниматься расследованием, а это означает, что моя книга окончена. Я показал ей страницы, которые уже написал, — с изображением Вселенной, планом улицы и таблицей простых чисел. А Шивон ответила, что это не страшно. Она сказала, что моя книга очень хорошая и я могу ею гордиться. И существуют короткие книги, которые тем не менее хороши. Например, «Сердце тьмы» Конрада.
Но я ответил, что моя книга не настоящая, потому что у нее нет окончания, Я ведь так и не выяснил, кто убил Веллингтона, так что преступление осталось нераскрытым.
А Шивон сказала, что у меня всё как в жизни. Потому что в жизни многие преступления остаются нераскрытыми и не всех преступников ловят. Например, Джека Потрошителя.
Но, сказал я, мне не нравится, что преступление не раскрыто. И еще мне не нравится думать, что человек, убивший Веллингтона, возможно, живет где-нибудь поблизости, и не исключено, что я столкнусь с ним, когда выйду ночью на прогулку. А это вполне возможно, поскольку преступление обычно совершается человеком, который был знаком с жертвой.
И я сказал:
— Отец велел мне больше никогда не упоминать в нашем доме имени мистера Ширза, потому что это злой человек. И я думаю, что он мог убить Веллингтона.
Шивон сказала:
— Может быть, твой отец просто не очень-то жалует мистера Ширза.
А я спросил:
— Почему?
И она сказала:
— Не знаю, Кристофер. Я не могу ответить, потому что ничего не знаю о мистере Ширзе.
Я объяснил:
— Мистер Ширз был женат на миссис Ширз, а потом оставил ее, как бывает, когда люди разводятся. Но я не знаю, действительно ли они разведены.
И Шивон сказала:
— Ну, вы дружите с миссис Ширз, не так ли? Ты и твой отец. Может быть, поэтому твой отец не любит мистера Ширза, раз он бросил миссис Ширз. То есть сделал что-то плохое по отношению к вашему другу.
А я ответил:
— Отец сказал, что миссис Ширз нам больше не друг.
И Шивон сказала:
— Мне очень жаль, Кристофер. Я бы рада была ответить на все эти вопросы, но я просто-напросто ничего не знаю.
А потом прозвенел звонок к окончанию уроков.
На следующий день по пути в школу я увидел четыре желтые машины, что означало черный день, так что я не стал есть свой ланч и весь день просидел в углу комнаты, читая книги по математике для подготовки к экзамену. А на следующий день я опять увидел четыре желтые машины, что означало еще один черный день, и я снова ни с кем не разговаривал, а сидел в библиотеке, уткнув голову в угол, и от этого чувствовал себя в безопасности. На третий день держал глаза закрытыми, пока мы не вышли из автобуса. После двух черных дней подряд я имел на это право.
Но моя книга на этом не заканчивается, потому что пять дней спустя я увидел пять красных машин. Это означало очень хороший день, и потому я знал, что должно случиться нечто особенное. В школе ничего особенного не случилось, значит, оно должно было произойти после школы. И по дороге домой я зашел в магазин в конце улицы, чтобы купить лакричных палочек и молочную плитку на свои карманные деньги.
А когда я купил лакричных палочек и молочную плитку, я обернулся и увидел миссис Александер, старую леди из дома № 39, которая тоже была в магазине. На этот раз на ней не было джинсов. Она была в платье, как и положено нормальной старой леди. И от нее пахло едой.
Миссис Александер сказала:
— Что с тобой случилось в прошлый раз?
Я спросил:
— В какой раз?
Она ответила:
— Когда я вышла из дома, тебя уже не было, и мне пришлось съесть все печенье самой.
Я сказал:
— Я ушел.
А она ответила:
— Это я поняла.
Я сказал:
— Я подумал, что вы можете позвонить в полицию.
Она сказала:
— Боже, с какой стати?
А я ответил:
— Потому что я суюсь в дела других людей, а отец сказал, что я не должен выяснять, кто убил Веллингтона. А полисмен сделал мне предупреждение, и если я опять попадусь, то из-за этого предупреждения у меня будут серьезные неприятности.
После этого леди за прилавком спросила миссис Александер:
— Что вам угодно?
