София привязала к ногам куски брезента и могла теперь вставать на колени на землю.
Сначала она подумала, что наткнулась на стену, но, по мере того как она убирала грунт, прилипший к неровной поверхности стены, выяснилось, что камень уходил вниз. Она покрылась потом и на какое-то время подставила лицо прохладному ветру, дувшему с Геллеспонта. Одежда мешала работать, дыхание сбивалось, а пальцы болели от упорного копания. Но ее радовало то, что она была частью работы в Трое, частью пения рабочих.
Этим утром один из рабочих протянул ей небольшую чашу с орнаментом из зигзагообразных линий, прекрасно сохранившуюся в земле. Муж предупреждал ее, что рабочие иногда собственноручно выцарапывают ножами линии на найденных предметах, чтобы повысить их ценность. Оберманн однажды застал турецкого рабочего-поденщика за тем, что тот подделывал узор на блюде, нанося солнечный диск с лучами, но был так доволен "дополнением", что включил блюдо в каталог. София ужаснулась двойному жульничеству, но муж расхохотался.
— Ты не понимаешь морали этой истории, София. Этот человек случайно в точности повторил символ, который использовали троянские гончары! Просто чудо. На мой взгляд, сам гений Трои действовал через него. Эту вещь следует сохранить для грядущих поколений, даже если тайну будем знать только мы с тобой. Разумеется, я оштрафовал его. Чтобы было неповадно.
Так постепенно она осваивалась с археологией Оберманна.
Небольшая чаша показалась Софии подлинной, и она дала турецкому рабочему за нее десять пиастров.
Ее собственная работа двигалась медленно, пока она не заметила, что камень идет вниз, а затем снова продолжается горизонтально. Она подозвала нескольких человек и попросила лопатами расчистить место. Не прошло и часа, как они раскрыли три каменные ступени.
— Генрих! Здесь лестница! — Стоя рядом с траншеей, она позвала мужа. — Генрих! Сюда!
Оберманн, стоявший в неглубокой яме неподалеку, немедленно направился к ней.
— Видишь? — спросила его София. — Ступени.
— Именно. — Он спустился в траншею и осмотрел камень вблизи. — Чудесно, София. Как только я вижу появляющиеся из земли ступеньки, я испытываю странное ощущение. Я будто воспаряю. Восторг! Это троянские ступени! — Он встал на ступеньку и потопал каблуками по ее выщербленной поверхности. — Нам нужно копать глубже. Все время.
Оберманн направил восемьдесят мужчин копать рядом с лестницей, и к вечеру они частично раскрыли большое здание, которое, к явному удовольствию Оберманна, когда-то уничтожил ужасный пожар. Внутри помещение было заполнено черной, красной и желтой древесной золой и обуглившимися остатками множества предметов.
Софии удалось обнаружить неизвестную ранее часть города.
— Надо будет назвать это место кварталом Софии, — предложил Оберманн. Но Софию эта идея ужаснула.
— Я уверен, что знаю, что здесь произошло, — сказал он вечером. Они ужинали чикагской солониной, консервированным говяжьим языком и турецкими сырами. — В домах за дворцом укрылись семьи троянцев после атаки греков. Приама убили у алтаря Афины, который мы скоро найдем. Его жена, Гекуба, стала рабыней Одиссея. Его дочь. Поликсену, принесли в жертву на могиле Ахилла. Его внука, Астианакса, сбросили с городской стены. Понимаешь, София? Кассандру взял силой Аякс в святилище Зевса Гераклиона, которое, по мнению мсье Лино, к его вящей славе, находится… — Лино воздел руки в жесте покорности. — Вскоре статуя бога лежит навзничь и смотрит в небо. Все в смятении. Оставшиеся члены семьи — Дейфоб с братьями — убегают в дом, который нашла моя жена. Здесь они оказались окружены огнем. Продвинувшись глубже, мы найдем человеческие скелеты. Я в этом уверен.
Кадри-бей пристально наблюдал за ним.
Если там есть тело, герр Оберманн, значит, оно должно быть погребено. По турецким законам…
— Троя не знала законов, Кадри-бей.
— Если это тело павшего воина, ему следует воздать соответствующие почести.
— Ему воздадут больше почестей после смерти, чем когда-либо при жизни. Его триумфально пронесут по всему миру!
— Его могила должна быть здесь. В родной земле.
— Мы еще ничего не нашли, — спокойно заме тип Леонид. — Споры бессмысленны. Можно мне затронуть другую тему? Один рабочий сказал, что две деревенские женщины носят странные украшения из крученого золота. Они имели наглость вчера вечером надеть украшения и хвалиться перед другими женщинами. Я думаю, вы знаете, откуда они взялись?
Оберманн громко расхохотался.
— Их мужья нашли украшения здесь и принесли женам. Чудовищно! Ты должен вернуть драгоценности, Телемак, и отругать женщин за такую дерзость.
— А мужей?
— Очевидно, у них острый глаз. Оштрафуй их. Но оставь работать. Мне нужны такие люди.
— Нет, герр Оберманн. — Кадри-бей аккуратно разрезал американский консервированный персик. — Если это воровство, следует сообщить властям в Чанаккале. Иначе воровству конца не будет.
— Значит, не будет.
— Воровство должно быть наказано.
— В этом случае я согласен с вами, Кадри-бей. Вы совершенно правы. Воровство не следует поощрять.
София не смотрела на мужа. Она обратилась к Лино с вопросом. Он уже изучил сосуд, который Генрих нашел накануне у стены дворца? Она заметила на нем такие же удивительные клейма — крест или колесо, — что на чаше сегодня утром.
— Совсем не удивительные, фрау Оберманн. Они происходят из древней Индии. Называются "саувастика" или "свастика". Они часто встречаются в буддийских рукописях и надписях.
— Но как они попали в Трою?
— Спросите мужа. Это выше моего понимания. Но этот знак встречается повсюду в древнем мире. По-моему, это изображение солнца в движении. Большое колесо, фрау Оберманн. Огненное колесо, — произнося это, Лино возвел незрячие глаза к небу, так что" стали видны молочно-белые глазные яблоки.
— Все время, пока я здесь нахожусь, у меня из головы не выходит картина. — Оберманн обращался к Леониду и Кадри-бею, а теперь повернулся к Софии. — Я говорил тебе об этом?
— О колесе, Генрих?
— Нет, нет. О чем ты только думаешь? Была такая гравюра в каком-то из моих школьных учебников. Эней уносит на спине своего отца Анхиса от пылающих развалин Трои. Лицо Анхиса выражает страх, но Эней спокоен, и это спокойствие человека, имеющего высшую цель. Он не теряет величия и среди горящего города. С тех пор, как я увидел эти высокие башни, падающие на землю, вокруг них дым и языки пламени, я мечтал их найти. И вдруг моя жена обнаруживает здание, разрушенное пожаром! Она находит один из больших каменных домов с гравюры, которую я чту с детства. Разве это не судьба? Понимаете ли вы, как одно взаимодействует с другим? В жизни случаются удивительнейшие совпадения, которых не допустило бы самое разнузданное воображение.
В этот вечер София спросила мужа о клеймах на сосуде и на чаше.
— Лино говорит, что это своего рода символ.
— Это могут быть просто клейма, София. Не все имеет смысл.
— То есть, они бессмысленны?
— Это орнамент. Простой узор. Подобные узоры то и дело встречаются в природе. У них нет высшей цели.
София села на постель. На мгновение она почувствовала слабость. Если нет высшей цели, что тогда? Каков узор их собственных жизней?
— Ложись, София. У нас завтра много работы. Кто рано встает, того удача ждет, как говорят англичане.
На следующее утро рабочие продолжали расчищать дом и лестницу. Потеплело, и часть рабочих предпочитала спать в траншеях, а некоторые даже заползали в большие керамические сосуды, пифосы, лежавшие на одном из участков раскопок. Оберманн собирался устроить там хранилище античных находок, но место это превратилось в спальню.
Сосуды из обожженной глины, темно-красные, с тонким слоем блестящего красного покрытия, потрескались и оббились под тяжестью земли и мусора, но при длине в пять-шесть футов служили убежищем и давали прохладу рабочим, которые в них спали. Оберманн называл их "джиннами из лампы", поскольку они по приказу появлялись из своих удивительных убежищ. И в это утро по его распоряжению они начали раскапывать сгоревшую комнату, которую обнаружила София.
Дело двигалось медленно, поскольку приходилось аккуратно удалять кучи мусора, накопившиеся за столетия, — здесь попадались керамические черепки и маленькие бронзовые вещицы, каждую из которых Леонид и мсье Лино тщательно описывали.
Оберманн настаивал, чтобы в половине десятого рабочие делали перерыв на завтрак, состоявший из хлеба, оливок и кофе. Он справедливо полагал, что, поев и отдохнув, они станут работать с большим энтузиазмом. Поэтому он скомандовал: "Paidos!", и его крик был подхвачен копавшими.
Оберман сел рядом с Софией на огромный камень, слишком тяжелый, чтобы убрать его с места, где он был обнаружен: на камне была вырезана фигура, но очертания ее настолько стерлись, что почти не различались.
