Коротко стриженный молчаливый гигант справа от Артура оказался сыном Лючии. Все ласково называли его Берто. Как выяснилось, полное имя его было Бартоломео.
Ничего особенного не было и в пышноволосой девушке. Маша объяснила Артуру, что её зовут Мимоза, что она — беженка из Албании, живёт здесь пока нелегально. В ближайшее время собирается выйти замуж за Бартоломео.
После мидий была подана паста — макароны под вкуснейшим соусом из помидоров и базилика. Потом Лючия с Мимозой стали обносить всех тарелками с жареным мясом и запечённой в духовке картошкой. Это было уж слишком. Артур категорически отказался от соблазна. Он попивал ароматное вино, наслаждался звуками быстрой итальянской речи и все пытался понять, чем же таким особенным поразил его этот дом.
Лючия внесла поднос с ломтями красного, сверкающего сахаристой изморозью арбуза. Потом был подан кофе, и к нему несколько сортов нежнейшего сыра.
«Не зная о нас ничего, принимают, как царей» — думал Артур.
Прошло семь дней.
Солнце ещё только взошло над Грецией, Югославией, над Адриатическим морем. Раннее утро только входило в комнату, наполняя её белым, призрачным светом. Артур Крамер сидел за письменным столом, быстро покрывал строчками страницы записной книжки. У ног стояла наготове дорожная сумка.
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
«22 августа. Позавчера поссорился с Машей. Каждый раз заставляет таскаться то на мессу, то на собрание местной общины. Чтоб я распевал с ними псалмы на непонятном мне языке, слушал проповеди и так далее.
Умный, проницательный Донато ни к чему подобному меня не призывал, никогда не оказывает никакого давления. Между тем, позавчера Маша совсем отравила мне жизнь, сказав, что я пользуюсь его добротой, добротой Лючии, окружающих… Да ещё сказала это при Рафаэле, когда мы были у него в гостях. Правда, он ничего не понял, надеюсь. А вчера вечером в специальном зале при церкви (очень красивом, с баптистерием в полу), на собрании всех восьми общин, во время Евхаристии я по просьбе Донато рассказал всем о моём убитом духовном отце Александре. Маша переводила. Несколько сот человек слушали, затаив дыхание. Потом многие подходили ко мне. Плакали. Целовали. Называли «фрателло» — брат.
Было по–настоящему трогательно. Но при этом я не смог не думать о словах Маши.
В самом деле, ежедневно пирую у Лючии, каждый день самые разные люди возят на пляж и обратно, иногда по два раза. Денег никто ни за что не берет. Пытался через ту же Машу передать деньги за обеды, но вмешался Донато, сказал, что нет никаких проблем. Несколько дней назад, когда я увязался вместе с Лючией и Машей утром на рынок, Лючия не позволила мне заплатить ни за барабулек, ни за креветок, лангустов.
Мало того, когда на обратном пути Маша завела меня в магазин обуви, чтоб я смог купить себе лёгкие летние туфли, Лючия уплатила за них, сказала — так велел Донато, специально дал деньги.
Действительно, получается так, что меня носят на руках, а я не при — соединяюсь к их церковной жизни, а если порой присоединяюсь, то только из уважения к Донато и чтоб ещё больше не злить Машу. И вовсе не потому, что я такой уж православный христианин, что настроен против католиков. Не понимает Маша, что мои личные взаимоотношения с Богом совсем иные.
Кому‑то это может показаться смешным, мне не до смеха. Опять я оказался в положении отщепенца, одинокого человека, противопоставляющего себя всем.
Как это бывает с фанатиками, Маша жаждет спасти мою душу, вместо того, чтоб заниматься спасением собственной. Впрочем, во всём остальном она ведёт себя в высшей степени по–товарищески. Если б не фанатизм, не было бы лучшего спутника. Особенно для меня в моём нынешнем положении.
Ухитрилась обгореть в воскресенье, в первый свой день пребывания на пляже. Боится медуз, а также проблематичного появления акул. Углядела какого‑то мошенника с длиннейшей жердью на плече, с крючков которой свисало множество барахла. Купила себе дешёвую чёрную маечку и была счастлива.
«Культурный» пляж, где мы тогда купались воскресным утром оказался полон народа. Мамаши и бабушки, закармливающие детей пиццей, чипсами, виноградом и персиками. Многие, такие как полицейский Нардо, с которым нас познакомил Донато, имеют здесь кабинки, где можно переодеться, хранить ласты, раскладные столики и стулья. У этого Нардо — жена, двое милых детишек. Стройный человек, лет сорока. Прекрасно плавает. Сходу обогнал меня в море, и тут же развернулся обратно, чтоб я не закомплексовал.
Итак, Маша обгорела. И все остальные дни я опять проводил на пляже один. В будни на море никого. Несмотря на ласковое солнце, очень тёплую воду.
Нога словно очнулась. Может быть, сказывается и эффект новых лёгких туфель.
Вчера дон Донато возил на своей машине по скоростной автомагистрали на юг — в Бари, где нужно было зарегистрировать наше пребывание на итальянской земле.
Слева вдоль побережья тянулись с разрывами пять — шесть небольших городков, справа то оливковые рощи, то виноградники, за которыми вдалеке виднелись заводские трубы — промышленная зона.
Всю дорогу Донато рассказывал интереснейшие вещи об истории Италии с точки зрения христианства. Жалею, что не взял с собой записную книжку.
Бари — это южное солнце, пальмы на площади Гарибальди, широкие проспекты со сверкающими витринами магазинов. Увидел в одной из них замечательную синюю куртку. Купил взамен выброшенной Машей, ухитрился уплатить сам, поскольку Маша в этот момент выбирала на уличном лотке серебряные серёжки, советуясь с Донато.
Есть в Бари что‑то французистое, непохожее ни на Римини, ни на несколько сонную Барлетту.
Посетили мощное, как средневековая крепость, здание квестуры — полицейского управления. Долго валандались там среди деловитых полицейских и чернокожих людей из близкой отсюда Африки, стремящихся получить вид на жительство.
Отделавшись от формальностей, выпили в ближайшем баре по чашечке «капуччино». Подъехали к главному местному собору, построенному, сколько я понял, крестоносцами. Огромный. Внутри поразили две вещи. На вершине купола вместо изображения сидящего на облаках Бога, просто круглое отверстие, откуда видна синь небесной бездны, и вделанный в мрамор пола золотой герб — лев и лучистая звезда.
Прошлись по средневековой части города. Царство камня и тишины. Множество грозных соборов, пустых и мёртвых. Их наверняка больше, нем верующих людей. Резкие перепады глубокой тени и солнечного света. Почему‑то на уровне лопаток было ощущение опасности.
Вышли к базилике, где внизу, в подземелье за решёткой, в окружении лампад, покоится святитель Николай Мирликийский. Мощи его в своё время были выкрадены у греков, и теперь он лежит здесь, в городе, в котором никогда не был.
Надпись «Томба дель санто» — могила святого. А вокруг русская и украинская речь. Фотовспышки. Это фотографируются на фоне надписи совершающие круиз туристы из Одессы. Нувориши с жёнами и откормленными отпрысками. Бедный святитель Николай!
Втайне я думал помолиться ему, попросить, чтоб заступился за меня перед Богом. Куда там! Жужжали кинокамеры, дети чавкали жвачкой.
Когда мы ехали обратно в Барлетту, я заявил — просто вырвалось — что устал от пляжа, хотел бы увидеть Неаполь. Денег должно хватить.
В наших планах ничего такого не было. Маша свела дружбу с Лючией, включилась в жизнь местной общины. Я ждал, что она взорвётся. В крайнем случае, решил пуститься в дорогу сам, хотя почти не различаю расписаний нй вокзальных табло, номера платформ, не знаю языка.
Донато опередил её, сказал — «Увидите всю Италию. Если Бог захочет.» И улыбнулся так весело и хорошо, что у меня отлегло от сердца.
В результате прямо сейчас, утром мы с Машей»…
Артур не успел дописать, поставить точку, как в коридоре послышался весёлый голос дона Донато:
— Артуро, андиамо — идём!
Внизу, в нежащемся под утренним солнцем дворе, уже ждала Маша. Бойко разговаривала с немолодым, грузным мужчиной и очень толстой женщиной. Они стояли у сверкающей серебристым лаком роскошной автомашины.
— Дон Донато! — раздалось сверху. — Маша, Артуро! — это на своём балконе показалась на миг Лючия.
Пока ждали Лючию, Артур понял, что вчера вечером за его спиной Донато и Маша разработали план поездки по Италии. Первым этапом должен был стать Неаполь, куда эта тучная чета взялась доставить их на машине.
Как всякому самолюбивому человеку, Артуру стало обидно, что с ним не посоветовались. Хозяева машины, которых звали Пеппино и Амалия, показались ему самодовольными буржуями из книг его детства.
— Этот Мистер Твистер довезёт до Неаполя, а что потом? — спросил он Машу. — Тоже хочется быть в курсе.
