— Это был очень неудобный куст, — вдруг сказал Эразм.
— Это был очень неудобный куст!!!! — от волнения Мартин повторил слова хомячка так громко, что все аж подскочили, а Патрик от неожиданности открыл глаза.
— Это был чертовски неудобный куст, — продолжил Мартин вслед за Эразмом, — и в нем были какие-то мерзкие насекомые, честное слово. Но это неважно. Уж сейчас я так летаю, ты бы видел. Хоть вообще безо всякого змея. Арнольд бы от зависти сдох.
— Рыжий, — медленно сказал Патрик. — Рыжий. Здравствуй, рыжий!!!
— Я так скучал, — сказал Патрик. Казалось, что он гладит рукой воздух, все время водя ладонью по одному крошечному пятачку, но Ида, Марк, Джереми, Лу и Дина знали, что Патрик гладит своего рыжего хомячка.
— Скажите мне, что он перестал есть гортензию, — пробормотал зажмуривший от удовольствия глаза ангел по имени Эразм.
Мартин тактично промолчал, но подумал, что, кажется, настало время для щекотливого вопроса.
— У меня щекотливый вопрос, — сказал он.
— Какая разница, девочка я или мальчик?? — возмущенно сказал мертвый хомячок. — Положим, девочка. Но если Патрик считал, что я мальчик, то кому какое дело?!
Ошеломленный Мартин быстро сказал:
— Я совсем не про это. То есть да, ничего себе, но неважно. То есть важно, но неважно. Я про то, что это. Правильно ли я понимаю, что ты не исчезнешь? Раз ты не привидение, а ангел. А ангелы не улетают? Или не исчезают? Словом, ну.
— Сложный вопрос, — осторожно сказал Эразм.
— Сложнее, чем про девочку? — восхищенно поинтересовался Мартин.
— Сложнее, — сказал Эразм. — Я не исчезну, а уйду.
— Он не исчезнет, — сообщил всем присутствующим Мартин, — но уйдет.
— Куда? — упавшим голосом спросил Патрик.
— А к тебе, — сказал мертвый хомячок. — Я же твой ангел, естественно. Просто ты меня знать не хотел. Ангелы — они или живут с хозяином, или застревают по месту прописки. Лет так на шестнадцать.
— Прости еще раз, — виновато сказал Патрик.
— Да нет, — сказал Эразм, — я не к тому. Просто… — он повернулся к Мартину. — Ну, я теперь не смогу больше тут жить. Если ты понимаешь.
Мартин медленно кивнул.
— То есть у нас теперь больше не будет ангела-хранителя, — сказал он.
— Прости, пожалуйста. Есть правила, мы же говорили, — сказал Эразм. — Хотя я тоже… как никак, дом родной. Не то чтобы я…
— Да нет, — сказал Мартин, — чего, все понятно.
— Не лазьте туда больше, — строго сказала Ида.
— Послушай, — сказал Мартин, — на самом деле ничего не изменилось. С нами ничего не случится, вот увидишь.
— А потолок в кухне? — напомнила Ида.
— Такое бывает раз в жизни, — сказал Мартин. — И, знаешь, мне кажется, что какой-нибудь ангел как раз оказывается поблизости. Может, просто мимо пролетает.
— И все равно я попросила бы вас не лазить на крышу, — вздохнула Ида. — И надо поставить еще один замок. И запирать окна. И еще, наверное, что-то делать, я сейчас ума не приложу…
— Ида, пожалуйста, успокойся, — сказал Марк. — Мартин, Дина, вы собирались лезть на крышу? Давайте, вперед. Нам с Идой надо поговорить. Через полчаса ужинаем, чтобы я вам не орал снизу, хорошо?
* * *
— Знаете, о чем я думаю, Мартин? — сказала Дина.
— Я надеюсь, что обо мне, — вздохнул Мартин. — «Какой он прекрасный», — думаете Вы. — «Я, конечно, совсем недавно отказалась выйти за него замуж, но ведь это решение можно пересмотреть в любой момент, правда? А вдруг этот момент настал?» — думаете Вы. — «Тогда я прямо сейчас могу броситься ему на шею и…»
— Я и в самом деле думаю о Вас, Мартин, — мягко перебила Дина. Дине было всего семь лет, но женской мудрости ей было не занимать. — Но еще я думаю о Марке, Иде, Джереми и Лу. Я беспокоюсь.
— Я понимаю, — медленно сказал Мартин. — Но мне кажется, знаете, что нам просто, ну, надо лучше теперь присматривать друг за другом. Может, Лу придется отучиться ставить подножки, что в целом глупо и опасно, а в случае, когда у оппонента четыре ноги, и вовсе бессмысленно, скажем прямо. Может, Джереми надо начать мыть яблоки перед тем, как тащить их в рот, а Иде — всегда пользоваться прихваткой, когда она перемешивает еду на сковородке, а Марку — не разбрасывать по дому булавки, которыми драпируют манекенов. А мне, наверное, надо реже играть на волынке. Процесс этот доставляет мне наслаждение, но вряд ли полезен окружающим, будем смотреть правде в глаза. Теперь-то я понимаю, чьей милостью у волынки так часто забивались трубы, но с сегодняшнего дня придется, что ли, забивать их самому.
— Один раз Лу засунул туда кусочек печенья, — сказала Дина. — Только я Вам этого не говорила.
— Систематичная травля, — тяжело вздохнул Мартин, — уж что поделаешь.
— Еще я думаю про Алису, — сказала Дина.
— Вы думаете, Белый Кролик был ангел? — удивился Мартин.
— Нет, не про ту, — сказала Дина, — про эту, — и она показала рукой вниз, во двор, где ее рыжая кошка Алиса устало смотрела с ветки невысокой вишни на скачущего внизу Лу. В руках у Лу была пищалка, подаренная тетей Анджелой на день рождения: если в нее подуть, из пищалки высовывался длиннющий красный язык. Вот этим языком Лу и пытался достать Алису. Алиса притиснулась к стволу и изображала муку во взгляде на манер княжны Таракановой. У Лу с Алисой были сложные, запутанные отношения.
Мартин тоже посмотрел на Алису.
— Я думаю, еще очень нескоро, Дина, — сказал он.
— Я не хочу ангела-хранителя, если это происходит… так, — сказала Дина.
— У Вас есть я, — сказал Мартин. — Я, положим, не ангел, — волынка и все такое, — но я ваш рыцарь и боевой слон. Я тут, Дина, честное слово.
— Спасибо Вам, Мартин, — сказала Дина. — Я не представляю себе, что бы я без Вас делала. — И она осторожно подергала старый шерстяной носок, обмотанный у Мартина вокруг шеи.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МАРТИН НЕ ПРИЗНАЕТСЯ
— По раааазным страааанам я бродиииил —
И мооой сурооок со мноооою!
И весел был, и счааастлив быыыыл —
И мооой суроооок со мноооою!
И мооой — всегда!
И мооой — везде!!!
И мой!!! Сурок!! Со!!! Мнооооооооою!!!!
Раздался грохот, затем протяжный вой, затем испуганный взвизг, затем стук, затем топот ног, затем топот еще нескольких пар ног, а затем звонкий женский голос яростно завопил:
— Мааааартииин!!!
А затем песня прервалась тяжелым вздохом.
В Доме С Одной Колонной начиналось обычное воскресное утро.
Дом С Одной Колонной вообще-то был очень тихим, чинным и добропорядочным домом. В нем жила немного странная, но исключительно симпатичная семья — Марк, Ида, Джереми, Лу и Мартин. Марк, Ида, Джереми и Лу были братьями (и сестрой), а Мартин был слоном.
Не подумайте, что Дом С Одной Колонной был таким уж огромным, — нет, просто Мартин был очень маленьким слоном, — размером примерно с кошку. Если, конечно, не волновался и не начинал стремительно расти от волнения. Это было одним из множества удивительных свойств говорящего слона Мартина. Который, кстати, до появления в Доме С Одной Колонной носил имя «Пробирка Семь» — потому что мама и папа Марка, Иды, Джереми и Лу вывели Мартина в генетической лаборатории, а потом отправили детям «Федексом». Мама и папа жили и работали в Индии — они были учеными-генетиками и почти никогда не видели своих отпрысков. До сих пор никто из обитателей Дома С Одной Колонной (включая Мартина), не знал, почему мама и папа прислали Мартина своим детям в Англию. Сами же мама с папой по неизвестной причине отказывались раскрывать эту тайну в своих очень, очень частых письмах к детям.
Словом, вся история появления Мартина на свет и его прибытия в Дом С Одной Колонной была окутана тайной. Но, так или иначе, маленький говорящий слон Мартин давно стал полноправным членом семьи Смит-Томпсонов.
Песня про сурка, а также грохот, протяжный вой, испуганный взвизг, стук, топот ног и звонкий женский вопль объяснялись очень просто. Дело в том, что Мартин очень любил играть на шотландской волынке и петь при этом русские романсы. Шотландская волынка — вообще инструмент на любителя. Его обычно не рекомендуют слушать слабонервным, больным, детям, беременным женщинам, а также тем, кто имеет дело с опасными приборами или очень горячими предметами. К сожалению, этим воскресным утром, когда Мартин решил усладить слух близких своей мастерской игрой на волынке, а также исполнением бодрой и жизнеутверждающей песни про сурка (музыка Бетховена), Ида — старшая сестра Джереми и Лу — имела дело с опасным прибором и с очень горячим предметом, а именно — с плитой и сковородкой. Она готовила завтрак на всю семью, и на очередной руладе Мартина рука ее дрогнула. Сковородка полетела на пол (раздался грохот), горячий омлет вывалился Иде на ногу (последовал вой), шестилетний Джереми очень испугался за свою сестру (и взвизгнул), он вскочил со стула в гостиной (стул немедленно упал, произведя при этом громкий стук), со всех ног бросился на кухню (как следует топоча), столкнулся в коридоре со своими старшими братьями (тоже спешившими Иде на помощь и тоже топотавшими) и застал разъяренную Иду со сжатыми кулачками, изо всех сил вопящую:
