Астрономы и чиновники, работающие в отделах Международного соглашения единиц измерения (SI) под Парижем, сообщили нам эту новость, и человечество сначала в Сиднее, а потом в Дели и Москве, через два часа в Варшаве, Франкфурте, Париже и Милане, а через три часа в Лондоне (а как же иначе, ведь им там скучно плыть в общем европейском потоке) и семь часов спустя в Нью-Йорке запустило петарды, наполнило свои бокалы этанолом, содержащимся в жидкостях с французскими названиями, и зажило новой надеждой. Новой, то есть под очередным номером. Недели две-три мы будем ошибаться, записывая 2007 вместо 2008, но уже через месяц вместо «Новый год» станем писать «новый год», но этот «новый» будет таким же новым, как случайно найденный в холодильнике среди баночек хрена и майонеза просроченный йогурт. Ставка по ипотечному кредиту, по всей вероятности, не изменится; мы снова начнем потихоньку покуривать втайне от всех, а к наступлению февраля придем к выводу, что покупка велосипеда, который должен был бы помочь похудеть, была не самой удачной из покупок. Бегать по улице в специально купленном спортивном костюме мы перестанем уже в ближайшую пятницу, решив, что вся эта беготня слишком опасное дело для наших суставов. Годовой абонемент в бассейн мы хорошенько запрячем в самое дальнее отделение бумажника, чтобы он не колол нам глаза, напоминая о потраченных впустую деньгах. В марте мы с нетерпением будем ожидать весну, по телевизору нам напомнят о том, что пора заполнять декларацию о доходах за прошлый год, который мы к тому времени уже успеем забыть; в мае нам предстоит первый уик-энд и первый гриль, в августе, после отпуска, надо будет купить детям школьные учебники и потихоньку начать присматривать новогодние подарки. Подарки на новый, 2009 год.
Несмотря на то что новый год — это всего лишь астрономическая условность и что опыт подсказывает нам, что все повторится по знакомой схеме и мы прекрасно забудемся в магии начала, в эту исключительную новогоднюю ночь нам все еще кажется, что начинается не только новый год, но что начинается буквально все. Мы устраиваем себе внутренний переучет, подсчитываем грехи, добрые дела, неисполнившиеся мечты и допущенные ошибки, исповедуемся перед самими собой, сами себе отпускаем грехи и даем обещание быть лучше. Главным образом для себя и наших близких. Очень новый год. Время обещаний и веры, что утром к полудню все начнется с «нова» более счастливым, более удачным образом. Довольно будет только подчиниться магии начала, установленного физиками и астрономами, обнулить счетчик и переписать список обетов и клятв. Я написал себе такой…
С новогодними пожеланиями,
ЯЛ, Франкфурт-на-Майне
Варшава, вечер
Януш,
вот уже несколько лет вечер, венчающий один год и начинающий другой, я провожу со своими родителями. Мы ужинаем, а потом, как и миллионы людей на планете, обмениваемся новогодними пожеланиями. Какими? Чтобы мы могли поздравить друг друга по крайней мере еще раз. Через год. Вот уже несколько лет я не чувствую потребности быть в эту ночь в компании людей, с которыми меня ничего не связывает, кроме необходимости присутствовать на новогоднем балу. А их в моей жизни было немало. Если порыться в памяти, можно вспомнить встречу Нового года… на лесной поляне в горах или в конюшне, где мне впервые было сделано предложение, или бал, на котором я, уже будучи женой, была в платье с неприлично глубоким декольте. На спине. Нет, оно не стало причиной развода, но он и так вскоре случился. Есть и другие воспоминания. Когда я была маленькой девочкой, я всегда с восторгом наблюдала за приготовлениями родителей к новогодним безумствам. Они были прекрасной парой, а мама, к удовольствию отца, носила декольте, о которых говорили, что они настолько глубокие, что не видно платья, которое на ней надето. Помню, я считала годы, которые отделяют меня от взрослой жизни, точнее, от первого новогоднего выхода в свет. Тогда я отмечала Новый год с бабушкой и дедушкой. Они когда-то тоже очень любили веселиться. Их с нами уже нет.
С Новым годом ассоциируется — и это вовсе не шутка или преувеличение — страх почти всех женщин провести эту ночь в одиночестве. Словно именно в эту ночь женщине обязательно нужно быть вместе с мужчиной. Не важно, что мужчина давно ее не любит, что завтра даже не посмотрит в ее сторону, потому что она, мягко говоря, ему надоела. Я так часто слышала от своих подруг: «Я сыта им по горло, но, если мы сейчас расстанемся, с кем я проведу новогоднюю ночь?» Невероятно, правда? Я почти уверена в том, что такая логика совершенно чужда мужчинам. Не знаю, что ты желаешь себе в новогоднюю ночь, но я всегда радуюсь тому новому, неизвестному и удивительному, что может преподнести жизнь. И не собираюсь с ней, с жизнью, в этом соревноваться. Я не навязываю судьбе собственные пожелания и планы, которые она, как самый лучший сценарист, и так выстроит по-своему.
С уважением,
М.
P. S. Кстати, что касается женщин, боящихся одиночества, то за океаном гораздо чаще говорят о замужних женщинах, имеющих за плечами многолетний брак и мечтающих о свободе так же, как наркоман мечтает о героине. Каждый день они жаждут иного сценария жизни и, словно в состоянии наркотического голода, ищут того, кто мог бы сделать его реальностью. Порой за любую цену.
Франкфурт-на-Майне, вторник, вечер, 1 января 2008
Малгося,
сменилась дата. Сегодня особенно, потому что сменились и цифры года. Вроде бы только условность, но чувствуешь себя как-то иначе. От позиции часто многое зависит…
Слушаю новогодний концерт оркестра Венской филармонии и смотрю на панораму Франкфурта. Но думаю о Торуни. Я сегодня должен там быть. Так мне подсказывал какой-то внутренний голос. Может, совесть, а может, генόм? Важные даты должны быть связаны с самыми важными местами. Но не всегда это удается связать. Для меня Торунь была и остается самым главным местом. И наверняка так будет до конца, где бы я ни жил. В Торуни я бываю редко, но это моя «малая родина», как говорят немцы. Я с ними не согласен. В который уж раз. И никакая не малая. А очень даже большая, самая большая.
Это необычный феномен, что люди больше всего привязываются к тем местам, которые каким-то таинственным образом географическими координатами обозначили их родители. Даже если мы не знаем этих координат, мы чувствуем, что это место наше. Впрочем, нечто подобное происходит и с другими приматами. Может, и не со всеми, но с шимпанзе наверняка происходит. Когда я читал недавно статью в «Current Biology» (февраль 2007 года) о привязанности к «малой родине» у шимпанзе, я подумал, что у меня с ними много общего. Самцы шимпанзе во взрослом возрасте остаются в пределах тех территорий, которые предпочитала их мать. Даже если их мать уже давно умерла. Это подтвердил своими многолетними исследованиями доктор Карсон Мюррей из университета в Сент-Поле (Миннесота, США). Вместе со своими коллегами он наблюдал группу из пятидесяти взрослых шимпанзе в Национальном парке Гомбе в Танзании в период между 2001 и 2004 годами. На огромном пространстве в несколько тысяч квадратных километров. Когда ученые определили район пребывания шимпанзе, то с удивлением обнаружили, что приматы оказались отнюдь не в самом выгодном с точки зрения размножения месте (а ведь именно это главное для сохранения вида). Вместо этого они решились остаться на тех территориях, которые знали по своей жизни с матерью в детстве и юности. Причем большинство из попавших в поле зрения шимпанзе потеряли матерей уже более двадцати лет назад. То есть получается, это не привязанность к матери. Во всяком случае, так подчеркивали на каждом шагу ученые из Миннесоты в своей статье. Главное здесь, считают они, привязанность к территории. Для меня — тоже, и моя территория называется Торунь.
У каждого есть свой Вифлеем, который он без колебаний называет, когда его спросят, откуда он. Оказывается, это черта, которую может воспитать в себе не только исключительно homo sapiens. Это нечто гораздо более глубинное…
Сердечный привет,
ЯЛВ, Франкфурт-на-Майне
Варшава, вечер
Януш,
я тоже, как и каждый год, слушала новогодний концерт из Вены и снова не могла понять, почему зал тамошней филармонии на экране телевизора кажется таким огромным. Когда я оказалась там впервые, то поразилась тому, насколько он мал. А великолепная техника венских филармонистов, безупречная в каждой музыкальное фразе, вместо того чтобы восхитить, разочаровала своей предсказуемостью. Возможно, поэтому оживление в зале вызвало появление дирижера, руководителя Бостонского оркестра, который споткнулся на лестнице. Наконец хоть немного жизненности и естественности, присущие ошибкам. Но это так, на полях.
