Разговор был Альваро не по душе, и он направился к единственному свободному столику.
— А ты, — крикнул ему вслед корреспондент агентства Рейтер, — все еще снимаешь решетки и балконы?
— Да, снимаю.
— Дело, мой мальчик, — с покровительственным самодовольством изрек корреспондент. — Желаю успеха.
А ведь действительно, надо быть идиотом, чтобы в то время, когда все вокруг него, вся страна готовится к отражению американской агрессии, коллекционировать фотоснимки старинных решетчатых дверей, кронштейнов и балконов. Он сказал об этом Саре, добавив, что приказ о мобилизации имел для него одно неожиданное последствие: открыл ему глаза на бессмысленность и ненужность работы, которой он так было увлекся.
— Это примерно то же самое, что заниматься отделкой кают, когда корабль идет ко дну. Ты согласна со мной?
— Нет, это просто значит, что надо работать быстрее, — ответила она.
На противоположном конце бара пел под аккомпанемент джаза мулат. Голос был приятного, мягкого тембра. Сара покусывала соломинку, опущенную в бокал с дайкири. Ее глаза блестели, она глядела на Альваро в упор.
— Я счастлива, Альваро, — сказала она, проведя рукой по его волосам. — Когда ты выпьешь, ты делаешься ласковей со мной… Сколько порций рома тебе нужно, чтобы влюбиться в меня?
— Еще столько же.
— Тогда пей, очень тебя прошу. Любить такого обаятельного умного пьяницу, как ты, — это восторг… Приду домой и обзвоню всех подруг, пусть знают, что ты все-таки полюбил меня.
— Да, самое удобное время звонить им, конечно, сейчас.
— Сперва я всегда кажусь надоедливой, что верно, то верно. Но только на первый взгляд. Характер у меня легкий. Со мной знаешь как хорошо, я совсем неплохая. Вот увидишь. И в один прекрасный день ты вдруг поймешь, что не можешь без меня жить.
— Ты в этом абсолютно уверена?
— Абсолютно. Ты останешься на Кубе и будешь счастлив со мной.
— А как ты этого добьешься? Дашь мне приворотного зелья?
— Не все ли равно. Ты будешь мой, так или иначе.
Холл «Свободной Гаваны» был пуст. Портье передал ему две телефонограммы: приглашение от УНЕАК и записочку Лидии. Из Европы ничего на его имя не поступало. Он написал телеграмму Долорес: «Задерживаюсь жди письма», — и вручил рассыльному пять песо, прося передать листок телефонистке, как только откроется телефонная станция. Лифтер, работавший в ночную смену, читал «Моби Дика» в дешевом издании; зевая, он нажал на кнопку двадцать третьего этажа. Альваро почувствовал, как на него вдруг навалились все долгие часы напряжения и усталости, голова закружилась, веки налились сонной тяжестью. Ночной бриз шевелил оконные занавеси. Не раздеваясь, он бухнулся на постель и тут же уснул.
Телеграмма явилась для всех полнейшей неожиданностью семейный конклав заседал в сумрачной гостиной дядюшки Сесара а потом всю неделю судили и рядили.
это сын Флориты двоюродной сестры Эрнесто
в Калифорнии умерла не Мерседес это Антоньито там умер
когда Аделаида овдовела она вторым браком вышла за Форнэ но у нее был сын от первого мужа
кто-нибудь из Сьенфуэгосов это боковая ветвь
сына тети Лусии звали Алехандро
до прибытия парохода оставалось несколько минут и общее волнение невольно передалось тебе
при слове «Куба» в твоей памяти всплывают никогда не виденные пейзажи которые однако хорошо знакомы тебе по рассказам дяди Эулохио и других о богатстве чудесно убереженном твоими прадедами и дедами от всех превратностей судьбы поскольку богатство единственное твое утешение и прибежище когда ты думаешь о грозящей миру мрачной опасности киргизах с их легендарными женщинами которые рожают детей не покидая седла
трансатлантический лайнер медленно приближается к пристани и тобой все сильнее овладевает незнакомое дотоле нетерпение пассажиры машут вам с палубы платочками
на пристани собралась вся семья
дядя Сесар тетя Мерседес Хорхе кузины
одетые подобающим образом для столь торжественного из ряда вон выходящего случая счастливые что вновь восстанавливаются родственные узы нарушенные долгими годами блокады и непрерывных войн довольные что после разлуки длившейся четверть века после всех огорчений потерь страданий смертей отыскались другие Мендиола более состоятельные чем Мендиола испанские
стоят они на открытой террасе на втором этаже морского вокзала и тоже машут платочками и сверлят глазами лица пассажиров и эмигрантов прибывших из Гаваны
до палубы рукой подать
тот
нет не тот
вон тот солидный
вот этот в шляпе
нет это не он
стоит сзади
предположения
догадки
вас разделяло каких-нибудь двадцать метров и пока пассажиры спускались по сходням на пристань где их ожидали полицейские формальности и таможенный досмотр дядя Сесар показал полицейскому свое удостоверение муниципального советника и вас провели за ограду где обычно встречают почетных гостей
пассажиры выходили через стеклянную дверь и вы каждый раз вздрагивали
не этот нет не этот и не этот и не этот
в очереди осталось совсем мало людей и кузины начали перебирать их показывая пальцем
белокурый господин
молодая пара
две пожилые особы судя по всему старые девы
супруги с детьми
молодая девушка
инвалид
негр
никто из них не подходил под предположительные приметы человека приславшего телеграмму
никто из них не был отмечен
непреложными чертами
стигматами
некогда процветавшей и жившей на широкую ногу а впоследствии изрядно оскудевшей мелочной и богомольной
семьи
нет его здесь нет
он не приехал
а может быть этот белокурый
нет
нет не он
он уже уходит
не понимаю
ты и не заметил как негр подошел к вам и робко спросил
вы Мендиола
да сударь мы Мендиола
и этот разбогатевший потомок какого-то раба твоего прадеда протянул вам руку
простите сказал он
я думаю мы родственники
не было излияний родственных чувств не было речей подарков званых обедов ничего не было и только тетя Мерседес оскорбленно сморщила свой могучий нос
в тот вечер
(шел голодный 1946 год отощалый оборвыш)
в самом дорогом ресторане Барселоны печальный негр сидел за одиноким ужином.
Он очнулся с ощущением, что спал всего несколько минут. Требовательно звонил телефон, сквозь занавеси просачивался дневной свет. Он снял трубку.
— Альваро? — Он еще не совсем стряхнул с себя сон и усталость, но сразу узнал: говорила Сара. — Это я.
— Какого черта? Что случилось?
— Мне хотелось, чтобы первый голос, который ты сегодня услышишь, был мой. Ты спал?
— Конечно.
— Я не смыкала глаз всю ночь. Нарисовала по памяти несколько твоих портретов и написала стихотворение во вкусе Альфонсины Сторни — с клятвами в верности и с угрозой покончить жизнь самоубийством. Что ты сегодня утром делаешь?
— Иду в лабораторию проявлять пленку.
— А знаешь, у меня свободный день. Если хочешь, я за тобой зайду.
— Сара, я тебе сказал, что иду в лабораторию. Позвони мне перед вторым завтраком.
— Ты рассердился на меня?
— Да.
— А я продолжаю прежнюю тактику, понимаешь? Пытаюсь взять тебя измором.
— Вижу.
— Хорошо, в час я тебе позвоню. Но скажи, что ты хоть капельку меня любишь.
— Я и не думаю тебя любить.
— Это неважно, — парировала она. — Я люблю и за себя и за тебя.
Он попытался снова уснуть, но нервы были взвинчены, и, пролежав минут десять, он встал. С похмелья в голове шумело. Он раздвинул занавеси и вышел на балкон. Серый, облачный день, ветрено. Море все исчерчено белыми бороздами, высокие волны разбиваются о парапет Пасео. На площади перед отелем несколько сотен гражданских проводят строевые занятия, командует инструктор в зелено-оливковой военной форме. По улицам мчатся крохотные, юркие машины, наполняя воздух смутным шумом моторов, вплетая вскрики клаксонов в мерный прибой человеческих голосов; издали кажется — это тяжело дышит, постанывая во сне, какое-то исполинское животное. На границе территориальных кубинских вод темнеют, впаянные в линию горизонта, корабли американского военного флота, отсюда совсем маленькие — и грозные.
Он не спеша принял горячую ванну, тщательно побрился, надел вместо хлопчатобумажной шерстяную серую рубашку навыпуск. Выглядел он как всегда, и только красные белки глаз напоминали о множестве выпитых накануне «куба-либре». В лифте он купил экземпляр «Революсьон». Русско-американские переговоры не продвинулись вперед. Кастро отвергает инспекцию ООН как неприемлемую для Кубы. Слухи о «вето» Кеннеди на поставки нефти Кубе. Лифтер рассказал, что рано утром в Мирамаре зенитчики береговой обороны открыли огонь по самолету-разведчику.
