Закончив с этим, Свердлов позавтракал и пошел допрашивать Каплан. Он все любил делать по порядку. Но то, что Фанни сказала на допросе, повергло его в смятение. Он не знал, что предпринять, и решил посоветоваться с Дзержинским. Ведь тот уже однажды оказался прав с Романовыми. Наверное, он и теперь дурного не посоветует.
— ...Что за вздор! — воскликнул Феликс Эдмундович, выслушав по телефону рассказ Свердлова.
— Вздор, конечно. Не может она быть дочерью Владимира Ильича. В ней еврейку за километр видно. Но она-то, похоже, в это верит. Как вы считаете, Феликс Эдмундович, — должен я сказать об этом Владимиру Ильичу?
— Ни в коем случае, друг мой. Это его расстроит. А он еще слаб после ранения. (На самом деле у Ленина лишь чуть-чуть побаливало плечо.)
— Что же делать?
— Выведите ее в расход. И чем скорее, тем лучше. Нельзя огорчать Владимира Ильича. Пусть он думает, что она политическая.
— Да, но тут вышла одна закавыка... — горестно вздохнул Свердлов.
— Какая опять?! — Тут Дзержинский рассердился уже непритворно. — Вечно у вас, Яков Михайлович, какие-то закавыки выходят...
— Надежда Константиновна говорила с этой Фанни...
— О Matka Boska! — простонал Дзержинский в отчаянии и гневе. — Зачем же вы, идиот, допустили ее к арестованной?!
— Да, понимаете, пока я завтракал... Вы же знаете Надежду Константиновну. Она прорвалась к ней в камеру, и охранники не посмели ее не пустить. Она сперва накинулась на эту Каплан с кулаками и выдрала ей чуть не все волосы, а потом они разговорились и обе сидели обнявшись и хныкали...
— Проклятое бабье! А Крупская уже передала эту информацию мужу?
— Нет, не думаю, — отвечал Свердлов. — У него сейчас врачи.
— Задержите ее любым способом! И быстренько расстреляйте эту сумасшедшую. А тело сожгите, чтоб чего не вышло.
— Вы думаете, так будет лучше? Не получится как с Екатеринбургом?
— Уверен, друг мой.
— А как там у вас с убийцей Урицкого? — поинтересовался Свердлов, вспомнив о вежливости.
— С ним все ясно, — небрежно ответил Дзержинский. — Мы с Григорием Евсеевичем мгновенно во всем разобрались. Каннегиссер — типичный террорист. Мы его уже расстреляли. — Феликс Эдмундович не стал распространяться о том, каким невообразимым пыткам и надругательствам, коих он сам был свидетелем, подвергли несчастного поэта по приказу Зиновьева перед расстрелом, справедливо полагая, что сухаря и зануду Свердлова это вряд ли могло заинтересовать. — Можете порадовать товарища Ленина, когда он очухается...
«Задержать, задержать... — волнуясь, думал Свердлов. — Легко сказать — задержать Крупскую! Она кому хочешь глаза выцарапает и хай подымет на весь Кремль... Кто с этим справится?» И тут его осенило...
— Коба, дружок... Товарищ Сталин!
— Таварищ Сталин слюшает.
— Коба, ты знаешь Надю? — Никогда нельзя было до конца быть уверенным, что Коба понимает, о чем или о ком идет речь.
— Коба знает Надю, да. Старый дура, жена Ленин, рыбий глаз.
— Коба, найди Надю и задержи ее, чтоб она не ходила к Ленину и не беспокоила его. Долго, долго держи, понял?
— Коба понял, да. Коба сдэлает. Коба хороший?
— Хороший, хороший... — пробормотал Свердлов, с отвращением глядя вслед удалявшемуся идиоту.
«С полоумного и взятки гладки. Если он кому-нибудь скажет, что я приказал ему силой удерживать жену Владимира Ильича, никто не поверит в этот бред». Свердлов предпочел перед самим собою притвориться, что не заметил промелькнувшей на бугристом лице Кобы садистской ухмылочки, ибо не знал, вызвана ли сия гримаса какими-то мыслями или же ее надобно отнести на счет бессознательных инстинктов маленького крокодила.
Однако когда Дзержинский вернулся в Москву, то узнал, что Фанни Каплан уже выпущена на свободу: оказывается, Надежда Константиновна, которую Коба пытался запереть в чулан со швабрами, огрела его по голове, вырвалась и, прямиком помчавшись к мужу, все ему рассказала, а тот, расхохотавшись, велел накормить «террористку» хорошим завтраком и отпустить на все четыре стороны... «Вздор, у Малечки не могло быть никакой дочери от меня — надо знать Малечку... — подумал тогда Владимир Ильич. — Глупенькая девчонка, но прехорошенькая, чорт побери! А кретина Кобу нужно гнать взашей...» Конечно, Феликс Эдмундович мог бы разыскать и снова схватить Фанни. Но зачем? Пост председателя ЧК ему и так уже вернули. Это была бы бесполезная трата драгоценного времени.
7
1919 год начался тоскливо. Поначалу Ленин радовался переселению в кремлевские палаты — казалось, что это приближает его к заветному царскому трону. Но теперь средневековый лабиринт узких переходов и изрядно обветшавших дворцов не вызывал ничего, кроме глухого раздражения. От скуки он попробовал отыскать библиотеку Ивана Грозного, о которой ему рассказал Луначарский, но непривычка к физическому труду сделала свое дело, — углубившись примерно на метр в дворцовом подвале, он наткнулся на чьи-то давным-давно закопанные кости, ужаснулся и постановил поиски прекратить. Почти все большевики разъехались — одни на фронт, другие за границу, якобы затем, чтобы разжечь там пожар мировой революции. На самом деле они со вкусом проводили время в казино и ресторанах, тратя то, что было отобрано у буржуев. В лучших отелях Европы швейцарам была дана команда: едва завидев человека в черной кожанке, широко распахивать перед ним двери. Эти «новые русские», как их называли, делали сбор парижским увеселительным заведениям, воскресшим после Мировой войны.
Ленин и сам бы с удовольствием присоединился к ним, но слишком много дел требовали его ежедневного присутствия. Свердлов раз за разом отказывался отпустить его хотя бы на недельку в Монте-Карло, проявляя несвойственную ему прежде твердость. Яков вообще сильно изменился — голос его, когда-то тихий и словно извиняющийся, погромыхивал теперь стальными митинговыми обертонами, манеры стали резкими и бесцеремонными. Отчасти в этом виновато было тесное общение с Дзержинским, с которым Свердлова накрепко связала история с расстрелом Романовых. Отчасти — сама власть, которая особенно сильно бьет в голову непривычным к ней евреям. Из-под пера Свердлова выходили резолюции одна кровожаднее другой. Он требовал «беспощадно истребить» то попов, то бывших офицеров, то всех до одного казаков. Правда, в стране царил такой бардак, что эти требования выполнялись через пень-колоду, но кровь все равно лилась рекой.
Терпение Ленина переполнилось, когда на стол к нему легла бумага с предложением расстрелять Горького, который якобы «проводил контрреволюционную линию» в Петрограде. Судя по грамматическим ошибкам, бумажку написал Гриша Зиновьев, у которого с «буревестником» были застарелые контры. Ходили слухи, что Горький приватно обозвал питерского наместника «мешком говна», чего самолюбивый Гриша простить не мог. Правда, Горький не лучше отзывался и об остальных большевиках, не исключая своего бывшего друга Ильича, но Ленин зла на него не держал. Хитроватый и вместе с тем по-детски наивный писатель был ему симпатичен. Но как его спасти? Без сомнения, Дзержинский ухватится за шанс избавиться от Горького — тот слишком много знал о его делишках. А Свердлов уже поставил на бумаге свою резолюцию — «раздавить гадину немедленно». В конце подписи стояла жирная клякса — без сомнения, знак радости от предстоящего уничтожения очередного русского таланта. Ленину уже не раз казалось, что Свердлов готов завершить свою деятельность циркуляром о беспощадном истреблении вообще всех, кто не принадлежит к его любимому «избранному народу».
И тогда у Ленина созрел хитрый план. В один из дней, когда робкие лучи мартовского солнца заглядывали в кремлевские окна, он постучался в комнату-келью Железного Феликса. Ее хозяин редко бывал дома, проводя дни и ночи в пыточных подвалах ЧеКа, но сегодня Ильичу улыбнулась удача.
— Ну что, Эдмундыч, колечко-то нашли? — спросил он с деланным равнодушием, осторожно присаживаясь в жесткое кресло, больше напоминавшее очередное орудие пыток.
— Ищем, Ильич, ищем, — отозвался Дзержинский, лицо которого от недосыпа и передоза выглядело совсем уж вампирским. На губах его блуждала странная улыбка, при виде которой Ленина чуть не передернуло от отвращения. Он вспомнил, что в подмосковном Болшево открыли колонию для беспризорных и Железный лично занимается отбором для нее перспективных девочек-сироток.
— Смотрите, как бы вас не опередили. Тут еще один претендент в цари выискался, — и Ленин кратко передал содержание давнего своего разговора со Свердловым, не без радости наблюдая, как лицо его собеседника от злости пошло накось. Феликс был вне себя. Евреи, которых он считал своим послушным орудием, сплели за его спиной целый заговор! И во главе заговора — Яшка, это ничтожество, который только и умеет, что драть глотку на митингах под видом Троцкого. Как он мог согласиться на его избрание президентом? Теперь дело поправить трудно... но можно. Поправить можно все.
