Поезд подъезжал уже к Гуляй-Полю; виднелись крепкие, хорошие избы, крытые железом, сады, ометы соломы... Погода стояла великолепная; Владимир Ильич, облокотясь о раму спущенного окна, жадно вдыхал свежий воздух и вспоминал обстоятельства своего знакомства с Махно. Сколько он с тех пор ни слушал аппетитные рассказы большевиков, навещавших батьку, ему все не верилось в эти гаремы и оргии: ведь Нестор Иванович поначалу был совсем, совсем другой человек...
Их встреча состоялась больше года тому назад в Кремле; у Ленина только что выдалась редкая минута спокойной работы в одиночестве, но Фотиева, его секретарь, вошла в кабинет и доложила, что к нему пришел посетитель. Владимир Ильич проворно убрал в нижний ящик стола фляжку с коньяком, стакан, две колоды карт, складную шахматную доску, пилочку для ногтей, связку старых любовных писем, завернутый в бумажку шмат сала, журнал «Дом и усадьба», стопку пикантных парижских открыток, початую банку с консервированными персиками и сказал:
— Просите.
Фотиева повернулась и вышла, всем своим видом демонстрируя неодобрение. Она была для Ленина постоянным источником раздражения и досады: он мечтал о секретарше стройненькой и вместе с тем пухленькой, большеглазой и разбитной, с пикантной родинкою на щеке, как у Троцкого, но Дзержинский со Свердловым навязали ему эту каракатицу, утверждая, что она прекрасный работник и всякое такое; со всех сторон окруженный некрасивыми женщинами, Ленин задыхался... Он услыхал через закрытую дверь, как Фотиева кому-то что-то говорит своим противным занудливым голосом; затем послышался звук робких, шаркающих шагов, дверь приотворилась, и на пороге возник посетитель.
Это был низкорослый человечек в потертом синем костюме, ничем внешне не примечательный; более всего он был похож на провинциального учителя гимназии. Манеры его были робки, почти жеманны, и двигался он скованно, как будто его ручки и ножки были привинчены к туловищу сильно заржавевшими шарнирами. Ленин подумал, что маленький человечек станет просить о какой-нибудь должности или материальном вспомоществовании, и уже прикидывал, сколько можно будет ему дать, не вызвав гнева кремлевской бухгалтерии. Он учтивым жестом пригласил посетителя садиться; тот опустился осторожно на самый краешек стула в позе, создающей впечатление, что, ежели хозяин кабинета сделает хоть одно резкое движение, — гость сразу вскочит и упорхнет, как напуганная птичка. Владимир Ильич улыбнулся ему ободряюще-ласково и спросил:
— Чем могу быть вам полезен, милостивый госуда... товарищ?
— Видите ли, я... я пришел сказать вам, что желаю уничтожить вас и ваше государство...
— Что-о?! — Ленин расширившимися от изумления глазами оглядел посетителя. Бомбы при нем явно не имелось. Тогда Ленин немножко успокоился и спросил:
— Что же дурного, почтеннейший, вам сделали я и мое государство?
— Ничего; просто я считаю государство преступным аппаратом и полагаю, что его следует уничтожить, — отвечал посетитель. — Ликвидировать власть, капитал, банки, школы, фабрики, заводы, возвратить людям природное состояние свободы... Я надеялся, что большевицкая революция даст народу свободу, но вы меня жестоко разочаровали. Я по своим убеждениям анархист, за это и в тюрьме сидел...
— А, вот оно что! — сказал Владимир Ильич, не слишком, впрочем, удивленный. Он знавал нескольких анархистов, и все они были похожи на этого: тщедушные, в очочках, интеллигентные люди, хотя некоторые из них и бывали с ног до головы увешаны револьверами; мужчин здоровых, разбитных и крепких анархические идеи почему-то мало привлекали. — Ну хорошо, а я-то вам чем могу помочь?
— Вот ежели б вы дали мне какой-нибудь мандат... и средства выделили...
— На то, чтоб вы меня укокошили?
— Нет, что вы, — смутился посетитель, — об этом покамест речь не идет... Для начала я бы желал создать этакую, знаете, народную армию, вольницу, наподобие Запорожской Сечи... Где-нибудь на юге, в черноземных районах... Я бы стал вождем, народным трибуном, как Пугачев... Атаманом... Потом я с моей армией вас свергну... Вы производите впечатление умного человека; вы должны признать, что это будет справедливо и разумно...
Владимир Ильич смотрел на сидевшее перед ним крохотное, тщедушное существо в потертом костюмчике и положительно недоумевал: как оно может рассчитывать сделаться народным героем и атаманом? Потом он вспомнил, как покойный Бауман рассказывал ему о «комплексе Наполеона», коим нередко страдают мужчины маленького роста. Тут ему стало неприятно: он и сам был росточку небольшого. «Ну, я — другое дело, — решил он, — а у этого с головою не все ладно».
— Так-так, — сказал он, — разумеется, по большому счету я с вами не могу не согласиться. (Тот же Бауман говорил, что с сумасшедшими спорить ни в коем случае не следует.) Однако, милостивый государь, вы же видите, что у нас сейчас делается: если вы свалите меня, то к власти тотчас придут генерал Корнилов или Колчак.
— А чем они хуже вас?
— Ничем, — признал Владимир Ильич. (Он не лукавил.) — Но их-то вам потрудней будет свалить. Они кадровые вояки.
— И что вы предлагаете?
— Для начала помогите нам разбить белых. Бейте их, пока не покраснеют. А потом уж поступайте, как вам ваша совесть подскажет.
— Пожалуй, вы правы, — сказал маленький человек.
Владимир Ильич вызвал к себе Свердлова, и военный союз Нестора Ивановича Махно с красными был закреплен документально и официально. Правда, Нестор Иванович честно предупредил Ленина и Свердлова, что как только разобьет белых, то немедленно примется за красных. Но Ленин и Свердлов не очень испугались этой угрозы: во-первых, Нестор Иванович был просто безобидный чокнутый, а во-вторых, в восемнадцатом году абсолютно все были уверены, что белых не разбить никому и никогда, а дни красных сочтены. (Ленин тоже был уверен в этом, но надеялся, что успеет до победы белых надеть на палец волшебное кольцо и стать законным императором, и ничуть не сомневался, что белые и красные сразу же после этого прекратят вести эту никому не нужную братоубийственную войну и все вместе радостно припадут к подножию его трона.)
Получив желанный мандат, Нестор Иванович ушел восвояси, и Ленин тотчас забыл о нем: он принимал на дню до сотни посетителей, и каждый второй был не в своем уме. Однако через несколько месяцев до Кремля начали доходить сведения — пока что обрывочные и противоречивые — о том, что «батька Махно» твердой рукою правит в Гуляй-Поле; «батька Махно» разбил немцев; «батька Махно» разбил гетмана; «батька Махно» разбил петлюровцев... Ленин и Свердлов ушам своим не верили; они послали одного надежного сотрудника с командировочным предписанием в Гуляй-Поле, и тот, вернувшись, сообщил, что все чистая правда: Нестор Иванович носит каракулевую папаху, смазные сапоги и штаны с казачьими лампасами, ездит верхом, говорит с ужасным малороссийским акцентом, с утра до вечера пьет водку и руководит огромной, прекрасно вооруженной армией бандитов, которая бесстрашно бьет всякого, кто попадается ей на пути; закрома его ломятся от награбленного добра, а все окружающие пред ним трепещут и зовут батькою.
— Как же это может быть? — удивлялся Ленин.
— Сдается мне, — отвечал командировочный, — что всем этим г-н Махно обязан своему комиссару.
— А кто его комиссар?
— Писатель какой-то. Говорят, он имеет на Махно большое влияние.
— Ладно, — сказал Ленин, — все это нам покамест на руку. Напишите батьке, пусть бьет Корнилова и Деникина, но не очень сильно. (Владимир Ильич втайне от своих подчиненных обожал Деникина и рассчитывал, взойдя на трон, сделать его военным министром.)
С тех пор многие большевики посещали Гуляй-Поле, рассказывая Ленину все более и более удивительные вещи: батька позабыл русский язык... у батьки все бойцы целыми днями едят омаров и черную икру... батька завел гарем... Ленину страшно хотелось посмотреть на эти чудеса своими глазами, но все недосуг было. И вот наконец он ехал в Гуляй-Поле и с наслаждением предвкушал, как ему протопят баньку, накормят до отвала, нальют прозрачного самогону, а, быть может, и французского коньячку.
Поезд остановился; Владимир Ильич вылез и, держа в руках чемоданы, стал искать глазами встречающих. Странно, но ни автомобиля, ни пролетки не было; только конный отряд, окутанный клубами пыли, несся к платформе. Было жарко; Ленин опустил тяжелые чемоданы на землю и утер лицо платком. Конники стремительно приближались, и уж видно было, что передний из них машет кривою шашкой, а замыкающий ведет еще одного оседланного коня в поводу. Владимир Ильич приветливо заулыбался им и крикнул:
— Товарищи! Я Ленин! Не подскажете, как пройти в штаб к Нестору Иванычу?
Тут серый в яблоках конь едва не сшиб его грудью; Владимир Ильич поспешно отпрыгнул в сторону, всадник натянул поводья, и конь нервно затоптался на месте. Замыкающий спешился и подвел к Ленину другого коня — вороного, с белыми бабками.
