У плотины я развернулся. Мои волосы слиплись от пота, который стекал по лицу, попадал в глаза и высыхал на губах, оставляя на них горький соленый налет. Низкое солнце мешало смотреть. «Нет человека, который был бы как остров…» Напрягая силы, я выгребал против течения и рассекал спиной ветер, пытавшийся замедлить мое движение. Прошло три часа – и я вернулся к берегу, до предела вымотанный, но очистившийся.
На берегу я увидел Энни. Она была в шляпке, и ветерок раздувал за спиной ее желтые ленточки. С помощью Чарли она спустилась с холма, и теперь оба стояли на берегу, склонившись над садком для сверчков. Вскоре после операции Чарли и Термит привезли его из затопленного Сахарного домика и поставили на лужайке под окном спальни Энни. Нам казалось, после всего, что она пережила, после всех страданий и переезда на новое, незнакомое место, со сверчками ей будет уютнее. Мы были правы, но сегодня Энни попросила Синди и Чарли вынести садок на берег. Как только Чарли поставил его на песок, девочка открыла крышку, и сверчки начали выбираться на свободу. Они выползали и выскакивали сначала по одному, потом вдруг хлынули всей массой. Спустя считаные минуты в сетчатом ящике не осталось ни одного насекомого, зато берег вокруг кишел сотнями этих тварей, которые, подпрыгивая, словно капли воды на раскаленной сковородке, двигались к безопасным убежищам в листве кустов и деревьев.
Я наклонил голову и прислушался. Энни лукаво улыбнулась и сделала то же самое.
– Тс-с!.. Слышишь?..
Добравшись до деревьев, сверчки мигом взобрались наверх и запели. Энни закрыла глаза и снова улыбнулась, а потом затанцевала как балерина, стараясь, однако, смотреть под ноги, чтобы нечаянно не раздавить никого из отставших. Опустив глаза, я увидел рядом на песке два следа – маленький и большой, ее и мой.
Чарли с наслаждением потянулся и двинулся к «Субурбану».
– Кто последний доберется до машины, тот платит за обед, – бросил он через плечо.
Энни взяла Синди под руку, и они тоже пошли к внедорожнику. Похоже, платить за обед – за пять больших «Трансплантов» – предстояло мне. За пять – потому что я не сомневался: когда мы доберемся до «Колодца» и сделаем заказ, Термит тоже туда подтянется.
А Чарли уже уселся на водительское место и, высунув голову в окошко, заорал:
– Эй, Портняжка, пошевеливайся, иначе я сам поведу твою колымагу, и тогда ты пожалеешь!..
– Сейчас!.. – Прежде чем сделать шаг, я обернулся, чтобы бросить еще один взгляд на озеро: сегодня мне очень не хотелось расставаться с ним даже ненадолго.
В следующую минуту кто-то потянул меня за рукав. Это оказалась Энни, которая вернулась за мной.
– Риз, ты идешь?..
Я кивнул, и несколько секунд мы стояли и смотрели, как рябит под ветром вода. Энни привстала на цыпочки и шепнула:
– Ты обещал, что скажешь сегодня…
Я снова кивнул и крикнул Синди и Чарли, что мы скоро вернемся, взял Энни за руку, и мы уселись рядом на стене, свесив ноги.
– Пересадить человеку сердце не так сложно, – начал я. – Труднее всего снова заставить его работать… – Я замолчал, не зная, как лучше выразить то, что я собирался сказать. В конце концов Энни похлопала меня по колену.
– Это ничего, Риз, мне ты можешь сказать. Я уже большая: на будущей неделе мне исполнится восемь.
«И сердце тигра в хрупком, как у фарфоровой куклы, теле», – мысленно добавил я.
– Понимаешь, – продолжал я, – сколько бы я ни учился, сколько бы ни готовился, каким бы талантливым врачом ни считали меня коллеги, на самом деле я не могу заставить пересаженное сердце забиться вновь. Каждый раз, когда оно оживает в груди пациента, это настоящее чудо, и я не могу объяснить, как и почему оно происходит. И никто не может.
Прислонившись ко мне, Энни внимательно слушала. Солнце, отражавшееся от поверхности воды, золотило светлый пушок у нее на ногах и делало ее улыбку еще лучезарнее.
– Тогда… – Я показал пальцем куда-то себе за спину. – Той ночью я никак не мог заставить твое новое сердце забиться. Мы все перепробовали – все известные медицинские средства, но ничего не помогало. Ройер, этот медведище, рыдал как ребенок, когда объявлял время наступления твоей смерти – одиннадцать часов и одиннадцать минут вечера.
Энни серьезно кивнула, и я догадался, о чем она подумала – девочка вспомнила сон, который приснился ее матери.
– Он ждал, когда я с ним соглашусь. По правилам, когда кто-нибудь умирает, смерть должны установить несколько врачей, к тому же в ту ночь я был главным, но я… Я просто не мог этого сделать! Или не хотел. Я знал: ты не должна умереть, то есть не должна умереть сейчас, на операционном столе. Я бы скорее сам умер, чем допустил это… – Я легонько постучал Энни по груди. – И тогда я наклонился к тебе, прямо к твоему сердцу, и сказал ему одну вещь, которую не говорил уже много, много лет. И твое новое сердечко меня услышало!
Энни улыбнулась и прижала ладони к груди.
– Мне даже показалось, – продолжал я, заново переживая те удивительные и страшные минуты, – будто оно специально дожидалось, пока я произнесу эти слова вслух, произнесу громко, чтобы все слышали… пока я напомню ему, что оно должно делать. Я по-прежнему не знаю и, наверное, никогда не узнаю, почему это произошло, но, как только я сказал эти слова, твое сердце вдруг наполнилось алой, живой кровью и забилось спокойно и ровно, словно и не останавливалось на долгих четыре часа, пока Ройер вез его тебе из Нэшвилла.
Энни молчала, глядя на озеро, которое лежало перед ней, как вся ее жизнь – будущая жизнь. Наконец она спросила:
– Как ты думаешь, оно… может снова остановиться?
Я кивнул.
– Оно остановится, но это произойдет не раньше, чем ты закончишь свои земные дела. Все сердца рано или поздно останавливаются, Энни, но это не имеет почти никакого значения. Гораздо важнее, что́ ты успеешь сделать, пока твое сердце еще бьется.
Энни обхватила меня руками за пояс и прижалась щекой к моей груди. Удивительно, но за несколько недель, прошедших со дня операции, ее руки заметно окрепли, и через них мне передавалась бурлящая в ней жизнь.
– Сколько мне еще осталось?
Я смотрел на Энни, на ее большие круглые глаза и нежную улыбку и видел за ними свет разгорающейся надежды. Убрав с ее лица отросшие волосы, я улыбнулся.
– Думаю, ты еще успеешь поседеть.
Энни быстро оглянулась на «Субурбан» и снова потянула меня за рукав.
– Риз! А что ты сказал моему сердцу?
Я достал из-под рубашки медальон Эммы и, подняв над головой, некоторое время смотрел, как он покачивается из стороны в сторону и блестит на солнце. Я положил его на ладонь и провел кончиками пальцев по стершимся буквам. Слеза выкатилась из уголка моего глаза и побежала по щеке. Я расправил цепочку и надел медальон Энни на шею – поверх шрама на ее худенькой груди.
Я хотел бы выразить признательность всем, кто читал мои книги, а потом рекомендовал их друзьям или просто останавливался, чтобы поговорить со мной. Ваши истории неизменно трогают меня, и я продолжаю хранить их в сердце даже в дни, когда мне не пишется – а такое со мной тоже бывает. Я бесконечно благодарен вам за ваши рассказы, потому что лучшие сюжеты – это те, которые создает сама жизнь.
Особую благодарность мне хотелось бы выразить следующим людям:
Моему дальновидному издателю Аллену Арнольду, моему терпеливому редактору Дженни Баумгартнер, моему литературному редактору Л. Б. Нортону.
Хедер Эдамс, Кэролайн Крэддок, Аманда Бостик и другие сотрудники «Томаса Нельсона» – я снимаю перед вами шляпу!
Отдельное спасибо Кэрол Фицджеральд за ее юмор, энтузиазм и неугасающий интерес к моим книгам. Работать с таким человеком легко и приятно.
Спасибо Крису, моему агенту и другу. Ты – лучший!
Стив и Элейн, о вас мои наилучшие воспоминания. Без вас у меня ничего бы не получилось.
Я благодарю также доктора медицины Джона Трейнера – моего друга и талантливого врача. Без его помощи и советов я бы не смог написать эту книгу. Спасибо тебе за твою заботу обо мне, о моей семье и о моей книге. Ты настоящий врач, причем во всех смыслах. Какое счастье, что в свое время ты бросил юридический колледж и занялся медициной!
Спасибо и тебе, Дейв. Ты, наверное, даже не представляешь, как сильно ты помог мне закончить эту книгу. Спасибо за телефонные звонки – и за всю твою жизнь.
