– Страшный у вас взгляд на это.
– На Сахарова и его деятельность политическую или на народ?
– На его политическую борьбу.
– Джон. Это не борьба. Фикция. Ссылка эта тоже ерунда. Его в тюрьму не посадили, в лагерь тоже, как других многих не сослали. Дали в Горьком квартиру, ну, и приглядывали за ним, почту его перлюстрировали, выезжать запрещали. Тоже мне герой века. Да о такой квартире полстраны мечтает, как о манне небесной, а вы о борьбе.
– Резонанс ведь большой был.
– Раскачивать устои государства, пусть империи, призывами к западу, с той стороны, так сказать, у русского народа в чести не были. Ты изнутри качни, вот тогда ты – Пугачёв. Здесь без крови не понимают, привычки нет. А по поводу резонанса, так ведь один хороший терракт больше даст, чем вся его многолетняя возня. Русские люди слов не воспринимают. Нет, они могут в первой стадии поверить, но ненадолго. Они верят лишь реальному действию. Ага, вот напали на нас, значит, война, айда отчизну защищать. А шумят, болтают и пусть себе, нас не касается, нам жить надо, пахать да сеять. Вон Горбачёв на всю страну байку рассказал, что к двухтысячному году каждой советской семье отдельную квартиру построят. И что? Народ наш ушастый, только смеётся и всё. Ибо многие дожидаются в бараках отдельной квартиры по тридцать лет, и уже их-то такими сказками не накормить, они сыты ими по горло.
– Я когда сюда приехал, поражался. Психика не работала. Не мог понять окружающих вещей, элементарных. Спросить ведь ни у кого нельзя. Года три впитывал, пока обвыкся, но до конца, видимо, так и не понял. Вот вы мне сейчас открыли то, что где-то во мне формировалось, но не оконтурилось.
– Тебе легче во сто крат. Ты владеешь русским. Живёшь уже десять лет в нашем народе. Иди, попробуй объясни это элементарное кому-нибудь там, на западе. Это просто невозможно. Уровень восприятия и понимания у граждан развитого мира другой, мы и они – абсолютно разные планетные цивилизации.
– Это, наверное, и есть загадочная русская душа.
– Меня другое удивляет. Почти в каждой развитой стране при президенте или при премьере есть целый отдел советников по вопросам Союза. Я для интереса просмотрел, что эти гаврики готовят для своих "бонз". Пять дней хохотал. Нет, я не имею ничего против того, чтобы каждый зарабатывал, как может, это тоже надо уметь. Но чтобы так нагло и такой белибердой? Читал и думал, вот умру от смеха, ржал до коликов. Чарли Чаплин, великий комик и актёр величайший – карлик по сравнению с этими бакалаврами и докторами. Комедианты ещё те.
– Саш,- вступил в разговор молчавший всё это время Игнат.- Чарли Чаплин и так мал ростом был, зачем его до карлика опускать.
– Чарли Чаплина обидеть не хотел, не рост его имел в виду, а его талант комедийного актёра и сценариста-режиссёра. Возьми на улице любого московского барыгу, дай ему тысячу долларов, и он тебе всю правду-матку расскажет, всю подноготную выложит и сделает это прекрасно. Лучше любого советника. Но понять её, горькую, не сможет никто. А эта борзописная орда составляет за большие деньги справки-отчёты о том, чего никогда им не дано понять. Мы тут сами порой затылок чешем, не понимая, что же такое случилось.
– Почему же вы, русские, способны понять и очень быстро ко всему привыкнуть, а западные – нет?
– В этом вся соль. Запад живёт выработанными в веках, худо ли, бедно ли, но законами, и ещё национальным менталитетом. Мы же живём в условностях, и они, что не десять лет, меняются. Законы же при этом в стороне, где-то там, в кювете. И это – большая свобода в выборе, чем у зажатого со всех сторон жёстким законом западного человека. Там можно говорить, болтать что угодно, но в пределах закона. Выйдешь за рамки – будешь отвечать. У нас наоборот. Болтать нельзя – накажут, а делать можно, что хочешь, только не попадайся. Втихаря. И у нас не болтают. Вся страна занята одним промыслом, все воруют. Всё подряд. Тащат то, что надо и что не надо. Берут впрок. Свобода. Но без словоблудия. Болтать для простых – табу. Высшим можно и поболтать, для них помощники воруют.
– В такой ситуации, которую вы мне нарисовали, с теми данными, что открыли, мне теперь пути отрезаны все. Я до конца дней останусь в нелегале.
– Так ведь, Джон, я вас не готовил и не посылал никуда, у меня голова за вас не болит. Проблема эта ваша, личная, и потому я вас изначально на все четыре стороны пустил, сами решайте, как вам быть.
– Вы не боитесь меня пускать? После того, что мне сказали, ну, вот о банках.
– Я плевать на них хотел. Они, конечно, могут меня выследить и даже, возможно, убить, хоть я этого не допущу. Но шанс такой у них есть. Задачи своей они таким образом не решат. Им, чтобы обезопаситься, надо всё наше дело ликвидировать. Нам, собственно, нечего терять, мы не так богаты, конечно, кое-что есть, но, по сравнению с ними, крохи. Мы сильны общностью своей, мозгами и умением работать. В такой войне с нами, если они её начнут, они обречены на поражение. Мы их разнесём в пух и прах, замордуем взрывами и налётами. Акты террора – плохо, но на войне, как на войне. Есть у нас и другие способы воздействия, о которых я умолчу. Так что при первой же их попытке встать мне на мозоль или кому-то из наших мы их так отделаем, что до десятого колена будущим потомкам оставят наказ таких, как мы, не трогать и обходить десятой дорогой.
– Я в этот сектор безопасности не попадаю?
– И по причине простой. Вы – "чужак". Нет, у нас есть люди со стороны, без этого и мы не обошлись. Но они привязаны к нам наглухо. И мы их привлекали исключительно для работы, каждый из них – талант в своей узкой области. Мы их так надёжно прикрыли, что с их голов не упадёт ни единого волоска. А чего мы стоим в этом уже, наверное, увидели и поняли.
– Мне понятно, почему вы не берёте "чужих". Играть в две, а то и в несколько игр не хотите. Этот риск вы просто отсекли. На контакты вы охотно идёте, но не более. Так?
– Именно. Нет, вас мы не бросим на произвол. Это не наш метод. Поможем устроиться там, где захотите. Если согласитесь довериться – сделаем новое лицо. Снабдим всем необходимым на первое время. Контакт будем поддерживать, может даже предложим что-то для нас выполнить, за плату, но не очень важное, на уровне обычного сбора данных. Но взять в дело – нет. И покупать, и перекупать вас не будем. Этого мы не делаем.
– Значит, у меня есть возможность стать вольным разведчиком, отойдя от своих? По найму?
– Примерно так. И не обязательно разведчиком. Скажем, роль личного телохранителя вам, при вашей подготовке, больше подходит.
– От этого я уже отказался. Слишком сильное впечатление оставили ваши методы работы, они будут преследовать меня постоянно. Охранять кого-то, зная, что есть люди, превосходящие тебя по всем параметрам, я уже не смогу. Достигнуть же вашего уровня мне уже не дано. Так понимаю, вы с рождения готовите. Мне же уже почти тридцать.
– Определённая истина есть в ваших рассуждениях, но не вся. По мировым стандартам ваш уровень подготовки – высший класс, даже на голову выше.
– Всё равно психологически будет давить, сковывать. При проверке этого, конечно, видно не будет, а вот в экстремальной ситуации начнутся сбои. Ведь во всех я буду видеть вас, в любом, кто попадётся, а зная ваше превосходство, начну делать ошибки. Вы же деморализуете.
– Эту психологическую болезнь можно вылечить. Трудно, но можно. Игнат, составь ему программу по приезду в Европу. Выбери, что там нового подкопилось, подкорректируй некоторые пробелы видимые, выяви невидимые. Поработай с ним в свободное время.
– На каком языке с ним работать? Боюсь, на русском не пойдёт. Он запутается окончательно,- Игнат отвинтил колпачок у фляги.- У тебя родной язык какой, на каком ты думаешь?- и стал разливать в кружки спирт.
– Немецкий. Всё же я в Австрии родился.
– Тогда на нём можно попробовать. Ну что? Ещё по одной и спать,- Игнат поднял свою кружку.- Надо заканчивать. В ночь завтра идти.
Все трое выпили и, закусив, встали из-за стола.
– Пойду пройдусь,- Сашка накинул куртку.- Подышу,- и вышел из домика.
– Игнат. Он вообще-то спит когда-нибудь?- спросил Ронд-Смит.
– Спит. Но очень мало. За трое суток часов восемь. А может вообще неделю не спать, только потом двое суток не добудишься. Укладывайся спать. Дорога неблизкая.
– Надо. Сморило,- Ронд-Смит стал располагаться на нарах, бормоча вполголоса:- нет, вы все сумасшедшие.
– Привычка просто такая. Втягиваешься долго и тяжело, но потом уже не замечаешь,- пояснил ему Игнат.
– Нет. Всё-таки вы ненормальные,- укрываясь сказал Ронд-Смит.
Игнат ему не ответил.
Сашка вышел из пещеры. Раздумья его были об одном. О Джоне Смите-Штроне. "Джон Смит-старший – опытнейший разведчик, немец, человек Канариса, долгое время после войны просидевший в консервации, женившийся на польской еврейке, которая родила ему четверых детей (один умер, не дожив до года), был личностью незаурядной,- вспоминал Сашка скупые строки досье.- В Бейруте в предвоенные годы он ведал почти всем по линии сбора информации. Великолепный аналитик, он никогда не принимал участия в реальных событиях и операциях. Это был чистый скрытый внешник. Да, Канарис готовить умел. Шеф Абвера обладал даром правильного подбора людей. Почти все они после войны отошли к спецслужбам США, и те использовали их и их опыт до недавнего времени, играя через них со спецслужбами своих союзников по военным блокам в добротный покер. Сам Смит числился в разведках шести государств: Израиля, Германии, Швеции, Австрии, Японии и, собственно, с США. И кругом успевал. Японцы купили Смита ещё в тридцать шестом, хитрый Канарис сбрасывал им свои витиеватые данные. Так где искать руку, двигавшую Смита-младшего здесь? Выпадают из числа предполагаемых хозяев японцы, шведы. Остаются… Пожалуй, и Австрию можно списать. Значит, три: США, Израиль, Германия. Кто был сам Смит? Что он тянул? Моссад – это его легенда, то бишь, туда он попал в силу обстоятельств уже после войны. Абвер – это материнская крыша. США – это надёжный партнёр в послевоенной его работе, то есть хозяин, который платит. Так кого он нам подсунул? Выходит, сам Ронд не знает, кто его хозяева. Смит-старший, проводя его по линии подготовки, ему сказать об этом не мог. Ронд не соврал нам только в одном. В том, что его садили сюда на долговременную работу. И это точно. Этот Ронд мог быть и не родным сыном Штрону, а был взят, скажем, в обучение со стороны, более того, таких сыновей могло быть и два, и три, даже четыре, из которых только один – родной".
