— Пока нет. — Адам знал, что месячная отсрочка, которую он предоставил Смоки, прежде чем его сестра продаст акции «Стефенсен моторс», скоро истечет. Но Адам ничего не сообщил Терезе. — Я не очень уверен, что так уж необходимо советовать моей сестре избавляться от акций, — сказал он.
Смоки Стефенсен внимательным взглядом окинул лицо Адама. Это был проницательный взгляд, от которого, Адам понимал, мало что ускользает. Именно эта проницательность и побудила Адама в последние две недели пересмотреть свое мнение о фирме «Стефенсен моторс». Дело в том, что в системе торговли машинами давно уже пора было многое менять. Но Адам считал, что Смоки выживет, ибо борьба за жизнь была для него естественным делом. Учитывая это, Адам не видел более выгодных возможностей для помещения капитала Терезы и ее детей.
— Думаю, сейчас самое время для постепенной распродажи акций, — заметил Смоки. — Поэтому я не стану нажимать — просто буду ждать и надеяться. Но в одном я нисколько не сомневаюсь. Если вы все же передумаете, то будете действовать прежде всего в интересах Терезы, а не моих.
— Тут вы абсолютно правы, — с улыбкой заметил Адам.
— А ваша жена оправилась? — поинтересовался Смоки.
— По-моему, да, — ответил Адам.
Судя по реву моторов, темп гонки нарастал, и оба вернулись в ложу компании.
* * *
Автогонки, как ви́на, бывают удачные и неудачные. Для «Талладега-500» этот год оказался сверхудачным — состязание развивалось быстрым темпом и было захватывающе интересным, начиная со стремительного старта и кончая блистательным финишем. На протяжении ста восьмидесяти восьми кругов, то есть немногим более пятисот миль, лидерство неоднократно переходило от одного гонщика к другому. Уэйн Онпэтти и Бадди Андлер, фавориты фирмы, где работал Адам, неизменно шли впереди, но у них было с полдюжины сильных соперников, в том числе победитель субботней гонки Головорез, почти все время возглавлявший состязание. Хотя такой свалки, как накануне, не произошло и ни один гонщик не пострадал, с десяток машин из-за технических неполадок сошли с дистанции, а еще несколько получили повреждения. Желтые предупредительные флажки, требующие снижения темпа, редко взвивались в воздух — подавляющая часть гонки проходила на предельных скоростях, при зеленых флажках.
В самом конце между Головорезом и Уэйном Онпэтти разгорелась ожесточенная борьба за лидерство. Онпэтти все время шел чуть-чуть впереди и вдруг свернул в бокс — в ложе компании так и охнули. Оказалось, он решил в последнюю минуту сменить колеса, это стоило ему целых полкруга, а Головорезу обеспечило солидное преимущество.
Однако, как выяснилось, замена колес вполне себя оправдала: Онпэтти получил дополнительную устойчивость на виражах и в результате на дальней прямой последнего круга нагнал Головореза и некоторое время шел с ним вровень. И тем не менее, даже когда оба они стрелой пронеслись по ближней прямой и перед ними уже замаячил финиш, никто еще не взялся бы с уверенностью предсказать имя победителя. Но вот фут за футом Онпэтти стал обходить Головореза и на полкорпуса впереди первым пересек линию финиша.
За два-три круга до финиша почти все, кто сидел в ложе компании, вскочили с мест, истерически скандируя имя Уэйна Онпэтти, а Хаб Хьюитсон и еще несколько человек прыгали от радости, словно дети.
Когда же объявили результат, на мгновение воцарилась тишина, а затем раздался оглушительный рев.
Раскатистые крики радости смешались с возгласами бурного ликования. Сияющие сотрудники компании и их гости хлопали друг друга по спине, обменивались рукопожатиями. В проходе между рядами два почтенных вице-президента отплясывали джигу. «Наша машина выиграла! Наша!» — победоносно звучало в ложе. Кто-то горланил неизменное: «В воскресенье — побеждай, в понедельник — продавай!» Под громкие крики и оглушительный смех все больше поющих вовлекалось в импровизированный хор. Шум нарастал с каждой минутой.
Эрика смотрела на все сначала безучастно, а затем — не веря глазам своим и ушам. Конечно, она могла понять охватившую всех радость; она сама сначала хоть и была бесстрастна, но под конец не выдержала и стала с интересом наблюдать за происходящим и даже вместе с другими наклонилась вперед, чтобы увидеть финиш. Но это… Подобное безумие и полное забвение всего на свете — это уже совсем другое.
Ей вспомнилось вчерашнее — боль и горечь утраты. Тело Пьера еще везут хоронить, а здесь уже все забыто. Так быстро и бесповоротно. «В воскресенье — побеждай, в понедельник — продавай!»
— Это единственное, что вас волнует! — чеканя каждое слово, ледяным тоном произнесла Эрика.
Тишина наступила не сразу. Но голос Эрики все же перекрыл голоса стоявших рядом, и они умолкли. Стало немного тише, и Эрика отчетливо повторила:
— Я сказала: «Это единственное, что вас волнует!»
Теперь ее слова уже дошли до всех. В ложе смолкли и разговоры, и шум. Во внезапно наступившей тишине кто-то спросил:
— А что тут дурного?
Такой реакции Эрика не ожидала. Она произнесла ту фразу вдруг, по наитию, вовсе не желая привлекать к себе внимание, и сейчас инстинкт подсказал ей: надо уходить, и немедленно, чтобы не ставить Адама в неловкое положение. И тут ее охватила злость. Злость на Детройт, на царящие в нем нравы, многие из которых так наглядно проявились здесь, в ложе, злость на то, что сделал этот город с Адамом и с ней. Не станет она стандартной куклой, не допустит, чтобы ее превратили в послушную жену высокопоставленного чиновника.
— А что тут дурного? — повторил кто-то.
— Да все, — сказала Эрика, — ведь вы живете — мы живем — только ради автомобилей, прибылей и победы над конкурентами. Этому посвящается если не все время, то большая его часть. А остальное предается забвению. Только вчера здесь погиб человек. Мы все его знали. А у вас в мыслях лишь одно: «В воскресенье побеждай!..» Он же для вас — вчерашний день! Вот вы уже и забыли о нем… — Она умолкла.
Эрика почувствовала на себе взгляд Адама. И удивилась, заметив, что лицо его не выражало иронии, а уголки рта даже немного подергивались.
Адам с самого начала слышал каждое ее слово. Казалось, теперь слух его обострился, и до него стали доходить и другие звуки, связанные с завершением гонок: финиш отставших машин, новые взрывы приветствий в честь Онпэтти, направлявшегося к боксам и к кругу победителей. Одновременно Адам увидел, как насупился Хаб Хьюитсон; остальные чувствовали себя неловко и не знали, куда смотреть.
Тут Адам понял, что пора вмешаться. Объективно говоря, все сказанное Эрикой было сущей правдой, но он сомневался, что она выбрала для этого подходящий момент: нельзя не считаться с тем, какое раздражение это вызвало у Хьюитсона. И вдруг Адам обнаружил, что ему абсолютно наплевать! Пошли они все к черту! Он понимал лишь, что любит Эрику как никогда прежде.
— Адам, — сказал вице-президент довольно спокойным тоном, — лучше бы вы увели отсюда свою жену.
Адам кивнул. «Так будет лучше и для Эрики», — подумал он.
— А почему, собственно?
Все оглянулись: голос раздался из глубины ложи. Кэтрин Хьюитсон с вышиванием в руках стояла в проходе и, поджав губы, смотрела на них.
— А почему, собственно? — повторила она. — Потому что Эрика сказала то, что собиралась сказать я, только у меня не хватило мужества? Потому что она выразила словами то, что здесь думают все женщины, только первой заговорила самая молодая из нас? — Она обвела взглядом лица людей, которые молча стояли перед нею. — Эх вы, а еще мужчины!
Внезапно Эрика почувствовала на себе взгляды других женщин — они смотрели на нее без смущения, но и без враждебности; теперь в глазах их было одобрение.
— Хаббард! — решительно окликнула мужа Кэтрин. В автомобильной компании Хаб Хьюитсон был на положении кронпринца — он и держал себя соответственно. Но для своей жены он был всего лишь муж, который знал свои обязанности и знал, когда и как к ней подойти. Перестав хмуриться, он кивнул и, подойдя к Эрике, взял ее за руки.
— Моя дорогая, — произнес он громко, чтобы было слышно всем в ложе, — иногда в суете, за делами или по каким-то другим причинам мы забываем некоторые простые, но важные истины. И тогда кто-то должен нам на это указать. Я благодарен вам за то, что вы сегодня здесь и что вы напомнили нам о нашем долге.
Напряжение в ложе сразу разрядилось, и все стали выбираться из нее на солнышко. Кто-то сказал:
— Пойдемте поздравим Онпэтти…
Адам и Эрика шли под руку, сознавая, что между ними произошло нечто значительное. Позже они, возможно, еще поговорят об этом. Но в данный момент слова были излишни: куда важнее было то, что лед отчуждения между ними начал таять.
— Мистер и миссис Трентон! Подождите, пожалуйста!
Сотрудник отдела по связи с общественностью, с трудом переводя дух, перехватил их возле автомобильной стоянки. Тяжело дыша, он проговорил:
