— А сколько ты получаешь?
— Две двести.
— Чего?
— Рублей, конечно.
— В месяц?! — изумилась Алена.
— Ну да…
— Как же вы живете?
— А вот так.
— Нет. Так не бывает.
— Бывает…
— Едут, товарищ майор, — сообщил дозорный.
Дугин выглянул из пещеры. Оказывается, уже светало — блекло, как перед рассветом.
— Вон их сколько! — Дозорный показал вниз, в долину, по которой катили джип, «Волга» и грузовик с вооруженными чеченцами.
— Ладно, выступаем, — сказал Дугин. — Хуцилаеву подъем.
Собровцы разбудили Хуцилаева, вывели его из пещеры к микроавтобусу. Алена хотела занять свое место на переднем сиденье, но Дугин приказал:
— Нет, теперь ты назад.
Хуцилаев и два собровца тоже сели на задние сиденья, один из собровцев, глядя в окно, заметил:
— Там стволов тридцать…
— Ничего, поехали. — Дугин вывел машину на дорогу и покатил вниз, навстречу чеченцам.
В долине, метрах в тридцати друг от друга, они остановились.
Дугин вышел из микроавтобуса, а в кузове грузовика двадцать чеченцев вскинули автоматы и взяли его на прицел. После этого из джипа вышли трое бородатых чеченцев в папахах, с автоматами на груди.
— Я же вам сказал: нас пятеро и вас пятеро, — проговорил Дугин.
— Плевал я на то, что ты сказал! — ответил один из бородачей. — Здесь наша земля! Как мы скажем, так и будет. Где Хуцилаев?
— Сначала девочку покажите.
— Нет, девочка есть девочка! — пренебрежительно сказал бородач. — На нашей земле мужчина всегда первый!
Дугин показал на боевиков в кузове грузовика.
— Пусть стволы уберут. Иначе не покажу.
Бородач что-то приказал боевикам, те опустили стволы «калашниковых».
Дугин откинул дверцу микроавтобуса, рывком выдернул из него Хуцилаева до половины его корпуса и тут же приставил пистолет к его голове.
— Вот Хуцилаев. Девочку покажите.
— Да, это Хуцилаев, — сказал бородач. — А где остальные?
— Какие остальные? — удивился Дугин.
— Мы тебе на твоем русском языке сказали: за девочку три командира — Хуцилаев, Хайрулин и Губаев.
И бородач крикнул что-то по-чеченски боевикам, те, стоя в кузове грузовика, снова вскинули автоматы на Дугина.
А бородач и два его соратника, улыбаясь, направились к Дугину.
— Бросай пистолет, дурной башка! Мы вас всех берем в заложники! — Бородач, приближаясь, заглянул в микроавтобус: — О, смотри, кого он привез! Еще одну бабу…
— Стоять! — перебил его Дугин. — На горы посмотри!
Бородачи и остальные чеченцы посмотрели по сторонам.
В лучах восходящего солнца все горы, окружающие долину, бликовали прицелами снайперских винтовок.
— Пять шагов назад, живо! — приказал Дугин бородачам.
Те, пятясь, отступили.
Дугин вытащил Хуцилаева из микроавтобуса.
— Девочку! — потребовал Дугин у чеченцев.
Бородач открыл дверцу «Волги», из машины почти выпала Настя — босая и в каких-то лохмотьях.
— Алена, это она? — негромко спросил Дугин.
— Настя! — закричала Алена, выглядывая из автобуса, и рванулась наружу, но двое собровцев схватили ее, удержали внутри.
А Настя встрепенулась:
— Алена! — И побежала к микроавтобусу.
Один из бородачей вскинул автомат, но Дугин быстро перевел на него свой пистолет:
— Не смей! Убью!
Рядом с ним тут же возникли два собровца, один из них уже держал пистолет у головы Хуцилаева.
Бородач опустил автомат.
Настя добежала до Алены, и Алена схватила ее, прижала к себе, втянула в микроавтобус.
Дугин кивком головы приказал собровцу отпустить Хуцилаева.
Хуцилаев — руки в наручниках — побежал к чеченцам.
— Эй! Ключ! — вдогонку ему крикнул Дугин.
Хуцилаев обернулся.
Дугин бросил ему ключ от наручников, ключ упал на землю между Хуцилаевым и Дугиным. Хуцилаев вернулся и нагнулся за ключом, словно поклонился Дугину. Потом схватил ключ и побежал к своим.
Дома, в Долгих Криках, по случаю освобождения Насти было, конечно, застолье — соседи, Жуков, Виктор-почтарь, Алена и Роман, который явился мириться с матерью Алены. Настя, сидя за столом, рассказывала:
— Они меня перевозили постоянно. Каждые десять дней — в новый пункт. Шали, Аргун, Гудермес, Нижние Атаги, Верхние Атаги… Селили в чеченских семьях, я там делала всякую домашнюю работу. Один раз, кстати, я там видела еще одну девочку-заложницу, Аллу Гейфман, из Саратова. Она показала мне свою руку, ей отрубили два пальца и отправили ее отцу. Но ко мне относились нормально. Один раз, правда, охранник стал приставать, я с ним целую ночь боролась. Но утром я пожаловалась хозяевам, и больше я его не видела. А били меня девчонки-чеченки, у которых я в семьях жила. Потому что они должны были все время быть со мной, за мной следить. А у них были свои дела. И оттого, что я для них была обузой, они меня били. Каждый день. А потом пришли эти в масках, отрубили мне мизинец. Потому, когда они второй раз пришли в масках, я сразу догадалась: сейчас мне отрубят и второй палец. Я стала плакать, просить: не надо, не надо!.. Один закричал: «Молчи! Или всю руку отрежем!» Потом мне надели повязку на глаза, сделали укол. Но я все равно все чувствовала — как резали палец, как хрустнула косточка…
— Все, все! — перебила Алена. — Я не могу это слушать! Я тебя здесь больше не оставлю. Ты поедешь со мной во Францию, к Маргарите.
Но тут, нежданный, явился Руслан — прямо из больницы. Роман радостно ринулся ему навстречу:
— Ой, Русланчик! Выздоровел!
В ответ вдруг Руслан молча ударил Романа кулаком в лицо.
— Ты что? За что? — опешил Роман.
А Руслан выхватил из-за пояса нож:
— Ты знаешь, за что! Я твой голос узнал! Это ты навел на нее чеченцев! Сколько ты на этом заработал? Говори, сука! Настя, покажи руку! Сколько они тебе пальцев отрезали?
Настя подняла руку без двух пальцев.
Руслан, сверкая белками глаз и размахивая ножом, закричал:
— Палец за палец! Я лично тебе отрежу! А потом вообще…
Алена вмешалась, прыгнула между ними:
— Нет! Хватит! Хватит этой резни! Вы тут все с ума посходили! Настя, собирайся! Ну их всех! Мы уезжаем!
Но Настя вдруг стала рядом с Русланом:
— Алена, я никуда не поеду. Я с ним остаюсь.
Париж, аэропорт Шарля де Голля, аэробус компании «Эр Франс» заходит на посадку, подкатывает к гнутому рукаву аэровокзала. Хорошо одетые французы, сияющие воротничками своих белых рубашек и шелковыми галстуками, и француженки, пахнущие «Шанелью» и постукивающие тонкими каблучками модельных туфелек, ручейками тянутся к стойкам паспортного и таможенного контроля, толкая перед собой тележки с фирменными дорожными чемоданами. Среди этого потока резко выделяются пятеро коротко стриженных мужчин в тренировочных костюмах и кедах, с бычьими шеями и легкими спортивными сумками в руках. Французы сторонятся этих мужиков — то ли потому, что от них не пахнет благовонной туалетной водой, то ли потому, что из-под их рукавов и в вырезах их спортивных курток выглядывает густая татуировка.
Подойдя к паспортному контролю, они протягивают свои паспорта. Пограничник дотошно проверяет паспорт у первого, сличает его фото с лицом владельца, снова смотрит в паспорт. Но паспорт в порядке, и виза тоже.
— Проходите, мсье… — говорит пограничник по-французски, а таможенник спрашивает: — Где ваш багаж, мсье?
— Нет, — отвечает мсье по-русски.
— У вас только сумка?
— Нет, — звучит русский ответ.
— Откройте сумку, пожалуйста.
— Нет.
Таможенник, вздохнув, берет у него из рук сумку и открывает молнию, вынимает из сумки пакет, завернутый в русские газеты, и слегка отшатывается от запаха.
— Что это, мсье?
— Нет, — говорит мсье по-русски.
Таможенник разворачивает пакет, в нем четыре астраханские воблы. Он рассматривает рыбу, щупает, нюхает, заглядывает в сумку, но в сумке больше ничего нет.
— Мсье, что вы делаете с этой сухой рыбой?
— Вобла! — отвечает ему мсье.
Таможенник вздыхает:
— Следующий! А где ваш багаж, мсье?
— Нет.
— Тоже «нет»? Откройте сумку. Опять сухая рыба? Как вы сказали, мсье? «Во-бльа»? Следующий! У вас тоже вобльа? Франсуа, — повернулся таможенник к своему коллеге, — смотри, эти русские привезли вобльа!
— Да не во-бля! — поправил его, проходя, последний русский. — А вобла! Учить нужно вас!..
Во время кинофестиваля Канны до краев наполнены всеобщим возбуждением, тщеславием, деньгами, легкими знакомствами и пылким сексом. Набережная Круазетт забита толпами восторженных поклонников кино, по красной дорожке лестницы Дворца фестивалей восходят к призам и славе самые-самые кинозвезды, фанаты кино ревут от восторга при виде своих кумиров, а слева от Дворца, на огражденной набережной стоят шатры-павильоны делегаций различных стран, и в этих шатрах идет бесконечный банкет и тусовка. То тут, то там — взрывы смеха, чоканье бокалами, разноязычная речь, блицы фоторепортеров, юные старлетки в роли богинь соблазна и водовороты журналистов вокруг божественных Леонардо ди Каприо, Роберта де Ниро, Шерон Стоун, Николь Курсель, Тома Круза, Джека Николсона и прочих королей американского и европейского экранов. Иногда в их ряды заносит и русские лица Павла Лунгина, Виктора Каневского и Отара Иоселиани. Между просмотрами фильмов и прессконференциями из Дворца фестивалей сюда, на поляну с шатрами, постоянно спускаются участники и гости фестиваля, а к вечеру всю эту пеструю ярмарку тщеславия и славы, рекламы и саморекламы, бизнеса и трепа, дела и понта подсвечивают красочные фейерверки, взлетающие над вечерней набережной и городской гаванью.
