Цветы так и остаются неразвернутыми на кухне, на баре, сделанном из тяжелой мясницкой колоды.
Он смотрит по телевизору четырехчасовой фильм. Он видел этот фильм раз уже, наверное, сорок, Генри Фонда в роли полковника Сэзди танцует с женой старшего сержанта Уорда Бонда в форте Апач на балу младших чинов.
Звонит Кара. Что-то там неотложное.
- Приятного вечера.
- И тебе.
Бишоп смешивает себе виски, хотя еще только половина пятого, а правило насчет виски гласит: не раньше пяти.
- Кофе «Санка» настоящий кофе,- говорит Роберт Янг.
Он вспоминает, как приезжал к дедушке на ранчо,
груду седел в углу большой комнаты, винтовки, подвешенные над дверями на колышках, как сидел ночью на веранде, глядя на фары машин, спускающихся с крутого склона на том берегу реки.
Пока идет реклама, он берет телевизионную программу, посмотреть, что там будет вечером.
6.00. (2, 4, 7, 31) Новости (5) Я люблю Люси (9) Джокер разбушевался (11) Санфорд и сын
(13) С нашей точки зрения
(14) Жила-была классика (25) Мистер Роджерс
Хороший фильм «Эдисон» со Спенсером Трейси будет только в восемь.
Можно позвонить брату в Чарльстон.
Можно позвонить приятелю в Беверли-Хиллз.
Можно приготовить пару кварт чили, часть засунуть в морозилку. Бишоп встает перед зеркалом. Странно, с чего это болят глаза? Можно вычитать гранки, лежащие на столе уже добрые две недели. Еще одно виски. «Форт Апач» кончился.
Он обходит свою квартиру, разглядывает мебель, ковры, шелушащуюся краску.
Бишоп надевает куртку с начесом и идет в магазин. У мясного прилавка малолетний ребенок тычет в его сторону пальцем и кричит, чуть не вываливаясь из коляски: «Старый дед!»
Его мамаша хихикает, а затем говорит: «Вы уж не обижайтесь, это из-за бороды».
Что проще готовить? Бифштекс, цена абсолютно возмутительная, что не съестся сегодня, останется на завтрак.
Он берет два пучка зеленого лука, покрошить к вареной картошке.
Бишоп шарит глазами по полкам, ему хочется купить что-нибудь совершенно несуразное, убедить себя, что все прекрасно, что в небе ни облачка.
На его руке все еще краснеют три уродливых пятна, память о пожаре в духовке.
Икра по шестьдесят семь долларов за баночку в четыре унции. Но он не любит икру.
Когда-то, Бишоп покупал пластинки, от Пуленка до Боба Уиллза, но это когда-то.
Кроме того он покупал гравюры. У него были и Джим Дине, и де Кирико, и Беллмер, и Ричард Гамильтон. Последняя гравюра была куплена так давно, что и не припомнить.
(Хотя он и продолжает истово читать журналы по искусству.)
«Большой Папаша, так что ли?» - сказал ему как-то психоаналитик.
У него были жены, донельзя эмоциональные, с уймой очаровательных проблем, он давал им советы, по преимуществу удачные.
Разве что несколько разжиженные осторожностью.
Когда бабушка и дедушка возвращаются к жизни, Бишоп сидит с ними на веранде ранчо, глядя на реку, они кажутся точно такими, как прежде, и разговаривают о тех же вещах, что и всегда. Они с дедушкой гуляют по местности, усеянной грязно-белыми, похожими на полузасыпанные черепа выходами самородной селитры, мимо соляного лизунца и ветряной мельницы, мимо другого лизунца, дедушка показывает ему место, где когда-то ветка дерева вышибла его тетю из седла. Бабушка при деле, обугливает тосты, чтобы затем соскрести подгоревшее (они так любят), а заодно читает газету, громко кричит: «Бен!», а затем зачитывает ему вслух что-то такое насчет Стюартовой девицы, ты же ее помнишь, она вышла замуж за этого парня, который, да ты же помнишь, ввязался во все эти дела.
В постели, с виски в руке, Бишоп вызывает образы счастья: мелкая речушка на краю ранчо, босиком по воде, выглядывая пескарей в тени низко нависающих веток, плоские камешки прыгают «блинчиками» по зеркальной поверхности, ожидания…
- Бабушкин домик? Что?
AJ Статус исторического памятника? Что? Она ела? Что? Чужаков? Она ела чужаков? Сидела на кровати и ела чужаков? Как? Бледных, розоватых чужаков? Абзац! Литий? Что? Ей дают литий? Как? Она что? Волк? Она волк? Матерь Божья! Другое мнение? Как? Она волк. Ладно, хорошо. Хорошо. А дедушка? Что? Живет с одной из чужих? Как? Бледная, розоватая чужая? Какая гадость! Как ее звать? Как? Как? Бель? Ну и ну. БельБельБельБельБель, нет, мне это не нравится. Так если бабушкин домик имеет статус исторического памятника, получается, мы не можем построить бордель, так? Не можем построить бордель, верно? Накрылся бордель, верно? Чтоб их черти драли, драли и драли.
- Верно.
- Что ж, если мы не можем построить бордель, стоит, пожалуй, прогуляться и поискать нимф, верно? Поохотиться малость на нимф? Сходить на полянку?
- Верно.
- А то можно украсть дитя. Ребенка. Дитя. Украсть. Схватить и утащить. Взрастить, как свое собственное. Щекотать его легкой, благоразумной щекоткой, протирать камфорным спиртом от зуда, кутать его, согревать его, если первоначально оно было холодное, верно? Шлепать, когда оно плохо себя ведет, верно? Учить его бояться темноты, огромной, безбрежной темноты, влажной, фосфоресцирующей темноты…
- Верно.
- Вытеснить со сцены этих олухов, так называемых настоящих родителей. Бывшие родители, олухи несчастные, околачиваются рядом, бормоча тусклые угрозы. Ну, чего привязались! И все такое. Их супружеское счастье изодрано в хлам, на текущий момент. Их бракосочетаю- щие узы истончились в паутину, на текущий момент. Посылать им временами записки, отчеты о развитии, у маленького Люка прорезался зуб. Как? Маленький Люк выказывает все признаки душевной теплоты, характерной для родившихся ногами вперед. Как? Как? Как? Петь ему и щипать его, «Гринсливз» и «Я старый ковбой». Научить его передергивать и сдавать снизу, подыскать ему работу в телефонной компании, убирать телефонные будки. А лишь только мы проявим сенильность…
- Проявим что?
- Лишь только мы впадем в маразм, он возьмет нас за руки, возьмет тебя за твою руку и меня за мою руку, и любовно отведет нас на ту сторону холма, в богадельню. Люк. Наше дитятко.
- В соседней комнате находится голая женщина.
- Находится что?
- Голая женщина, в соседней комнате. На кушетке. Синяя бархатная кушетка. Лежит, опершись на локоть.
В ее волосах цветы.
- Я видел такую. В журнале.
- Так они же все разные, олух. Тут нельзя вот так вот взять и сказать «Я видел такую».
- Так вот, меня вызвали присяжным, в четверг было интересное дело, мужику раздавили его машину в лифте парковочного гаража, мы дали ему цену по высшей категории, две триста с чем-то. Верно?
- Я в смысле, что нельзя же просто сказать «Я видел такую». Этого недостаточно.
- Так вот, я устал, чувак, устал, я вдребезг усталый с того самого момента, как услышал эту в натуре жуткую новость про бабушкин домик, такие штуки, они ж прямо вырубают, чувак, вырубают и вгоняют в усталость, ты меня понимаешь?
- Они все разные. Что и придает им такое сияние.
- Но она чужая.
- Если с ними переспать, потом они не такие чужие. Мгновенно осваиваются, смеются над тобой, дергают за бороду.
- Я помню.
- Демистифицируют себя повторяющимися действиями повторяющегося характера.
- Их движения. Сухие, холодные движения и мягкие, уютные движения.
- Хотят сходить в кино, в кино, в кино…
- Я как-то видел одно, про этого парня, который прыгал туда-сюда, качаясь на лианах, и кричал, кричал и прыгал туда-сюда, качаясь на лианах, а с ним все время эта обезьяна, маленькая такая, а вся одежда - кожаные лоскутья вроде юбки, а в заднем лоскуте нож… Хорошее было кино. Мне понравилось.
- Я видел чертову уйму. Тысяч шесть или семь.
- Из чего конечно же не следует, что подвергнутое однажды демистификации нельзя ремистифицировать.
- Как?
- Ну, можно съездить с ними куда-нибудь или еще что. Куда-нибудь подальше. В Берген.
- И что тогда?
- Увиденные с высокими, холодными бокалами в руках, в соблазнительных костюмах, на фоне пышущего жаром песка или чего уж там, они частично ремистифи- цируются.
- В Бергене нет пышущего жаром песка,
- Увиденные на фоне глубоких, холодных фьордов, с пингвинами в руках, они частично ремистифици- руются.
- В Бергене нет пингвинов.
- Или некий новый способ эротического поведения, начни, скажем, их кусать, некоторые это любят. Те, кого никогда прежде не кусали.
- А как разобраться, с какой силой кусать?
- Это искусство.
- Да?
- Вообще-то я видел и другое кино, про этого мужика, который встречает эту женщину, и у них любовь, а потом она от него уходит, а потом он встречает другую женщину.
- И что тогда?
- Он начинает жить с этой, со второй. Она очень милая.
- И что потом?
