И ответ приходит: «Теперь ты путешественница во времени».
26 ИЮЛЯ 2008 ГОДА, СУББОТА(КЛЭР 37)КЛЭР: Мы идем в «Эд Дебевикс» – в награду Альбе за терпение во время похода по галерее, где мы с Клариссой любовались искусством. Здесь, в торговом центре, настоящий пир. Только войдя в дверь, мы чувствуем атмосферу 1964 года. «Kinks» играют на полную громкость, везде полно плакатов:
«Если вы действительно хороший покупатель, вы закажете больше!!!»
«Пожалуйста, говорите отчетливее, делая заказ».
«Наш кофе так хорош, что мы пьем его даже сами!»
Видимо, сегодня день воздушных шаров в виде животных: джентльмен в сияющем пурпурном костюме вручает Альбе таксу, а затем превращает ее в шляпу и надевает ей на голову. Альба верещит от удовольствия. Где-то полчаса мы стоим в очереди, и Альба даже не пикнула; она смотрит, как флиртуют официанты с официантками, и молча оценивает воздушные шарики у других детей. Наконец официант в очках в роговой оправе с бэджем «Спаз» подводит нас к столику. Мы с Клариссой открываем меню и пытаемся найти что-нибудь съедобное среди «Чеддар Фрайз» и мясных рулетов. Альба без конца повторяет одно и то же: «Молочный коктейль!» Когда появляется Спаз, на Альбу вдруг нападает стеснительность, и мы клещами вытягиваем из нее, что она будет молочный коктейль с ореховым маслом (и маленькую порцию картофеля фри, потому что я разрешила, ведь обедать только молочным коктейлем – это упадничество). Кларисса заказывает макароны с сыром, а я овощное рагу. Когда Спаз уходит, Кларисса поет: «Альба и Спаз сидят на дереве и Ц-Е-Л-У-Ю-Т-С-Я…», и Альба прижимает руки к ушам, качает головой и улыбается. Официант с бэджем «Базз» носится за стойкой заказов и поет под караоке Боба Сигера: «Мне нравится этот старый рок-н-ролл».
– Ненавижу Боба Сигера, – говорит Кларисса. – Думаешь, у него ушло больше тридцати секунд, чтобы написать эту песню?
Коктейль появляется в высоком стакане с перегнутой соломинкой и металлическим шейкером, в котором не поместившиеся в бокал остатки. Альба встает на цыпочки, находит идеальный угол для того, чтобы втянуть через трубочку молочный коктейль с арахисовым маслом. Ее шарик в виде собаки, то есть шляпа, съезжает на лоб, мешая сосредоточиться. Она смотрит на меня через черные густые ресницы и отталкивает шляпу, так что она держится на голове только благодаря статическому электричеству.
– Когда придет папа? – спрашивает она. Кларисса издает звук, как человек, которому пепси случайно попало в нос, и начинает кашлять. Я стучу по ее спине, пока она не показывает мне рукой, чтобы я перестала.
– Двадцать девятого августа, – отвечаю я Альбе, которая вытягивает остаток коктейля, пока Кларисса с укором смотрит на меня.
Затем мы уже в машине, на Лейк-Шор-драйв; я за рулем, Кларисса возится с радио, Альба спит на заднем сиденье. Сворачиваю на Ирвинг-Парк, и Кларисса говорит:
– Разве Альба не знает, что Генри умер?
– Конечно, знает. Она же его видела, – напоминаю я Клариссе.
– Ну и почему ты тогда сказала, что он придет в августе?
– Потому что он действительно придет. Он сам назвал мне эту дату.
– О! – Даже глядя на дорогу, я чувствую на себе пристальный взгляд Клариссы. – Разве это… не странно?
– Альбе нравится.
– А тебе?
– Я его никогда не вижу.
Стараюсь, чтобы голос звучал спокойно, как будто меня совсем не мучит такая несправедливость: Альба рассказывает мне о встречах с Генри, а я лишь выпытываю подробности.
«Почему не я, Генри?» – молча спрашиваю я у него, когда подъезжаю к дому Клариссы и Гомеса, проезд к которому завален игрушками. Как всегда, это просто факт, и ничего тут не поделаешь. Кларисса целует меня, выходит из машины, степенно идет к дому, когда вдруг распахивается дверь и появляются Гомес и Роза. Роза бежит к Клариссе, показывая ей что-то, Кларисса смотрит и что-то говорит, потом обнимает дочь. Гомес смотрит на меня и наконец машет рукой. Я машу в ответ. Он отворачивается. Кларисса и Роза ушли в дом. Дверь закрывается.
Я сижу в машине, Альба спит на заднем сиденье. Вороны ходят по газону, где разрослись одуванчики. «Генри, где ты?» Опускаю голову на руль. «Помоги мне». Никто не отвечает. Через минуту завожу машину, выезжаю с дорожки и еду к нашему пустому, ожидающему дому.
3 СЕНТЯБРЯ 1990 ГОДА, СУББОТА(ГЕНРИ 27)ГЕНРИ: Мы с Ингрид потеряли машину, и мы пьяные. Мы пьяные, темно, и мы ходим туда и сюда, но машины нет. Чертов Линкольн-Парк. Чертовы эвакуаторы Линкольн-Парка. Черт.
Ингрид злится. Она идет впереди, и вся ее спина, даже то, как двигаются ее бедра, выражает злость. В общем-то, это моя ошибка. Чертов ночной клуб «Парк Вест». Какого черта строить ночной клуб в раздолбанном панковском Линкольн-Парке, где нельзя оставить машину больше чем на десять секунд, потому что ее обязательно утащат в свое логово злобные эвакуаторы Линкольн-Парка…
– Генри.
– Что?
– Опять эта маленькая девочка.
– Какая маленькая девочка?
– Которую мы видели раньше.
Ингрид останавливается. Я смотрю, куда она показывает. Девочка стоит в дверях цветочного магазина. На ней надето что-то темное, поэтому я вижу только белое лицо и босые ноги. Может, ей лет семь-восемь; слишком маленькая, чтобы одной быть ночью на улице. Ингрид подходит к девочке, которая невозмутимо за ней наблюдает.
– Ты в порядке? – спрашивает ее Ингрид. – Ты потерялась?
Девочка смотрит на нее и отвечает:
– Я раньше потерялась, но теперь поняла, где я. Спасибо,– вежливо добавляет она.
– Тебе нужно доехать до дома? Мы можем тебя подвезти, если найдем машину.
Ингрид склоняется над ребенком. Ее лицо, наверное, всего лишь в футе от лица девочки. Подойдя к ним поближе, я замечаю, что девочка одета в мужскую ветровку. Она доходит ей аж до лодыжек.
– Нет, спасибо. Все равно я живу далеко.
У девочки длинные черные волосы и удивительные черные глаза; в желтом свете цветочного магазина она похожа на викторианскую девочку со спичками или на Анну у Де Квинси[109].
– Где твоя мама? – спрашивает Ингрид.
– Дома, – отвечает девочка. – Она не знает, где я.
– Ты убежала из дома? – спрашиваю ее.
– Нет, – отвечает она и смеется. – Я искала своего папу, но, думаю, еще слишком рано. Я вернусь потом.
Она протискивается мимо Ингрид, подходит ко мне, хватает за куртку и притягивает к себе.
– Машина на той стороне, – шепчет она. Оглядываюсь, и вот он, красный «порше» Ингрид.
– Спасибо… – начинаю я, девочка целует меня в район уха и убегает по тротуару.
Босые ноги шлепают по асфальту, а я смотрю ей вслед. Ингрид очень тихая, когда мы садимся в машину.
– Как странно, – наконец говорю я.
Она вздыхает и говорит:
– Генри, иногда ты бываешь на редкость тупым. И выбрасывает меня у моего дома, не говоря больше ни слова.
29 ИЮЛЯ 1979 ГОДА, ВОСКРЕСЕНЬЕ(ГЕНРИ 42)ГЕНРИ: Какое-то прошлое. Я сижу на Лайтхауз-Бич с Альбой. Ей десять. Мне сорок два. Мы оба переместились во времени. Теплый вечер, может, июль или август. На мне джинсы и белая футболка, украденная из странного особняка на Норт-Эванстон; на Альбе розовая ночная рубашка, позаимствованная из гардероба какой-то старушки. Она ей слишком длинна, поэтому мы подвернули ее до колен. Люди весь день бросают на нас странные взгляды. Думаю, мы не очень похожи на обыкновенных отца с дочкой на пляже. Но мы отдохнули замечательно: наплавались и построили замок из песка. Съели гамбургеры с картофелем фри, которые купили в автомате на парковке. У нас нет одеяла или полотенец, поэтому мы все в песке, мокрые и приятно усталые, и мы сидим, глядя, как среди волн туда-сюда гоняются маленькие дети, а за ними прыгают большие глупые собаки. Солнце садится за нами, и мы смотрим на воду.
– Расскажи мне историю, – просит Альба, прислоняясь ко мне, холодная, как рыба.
– Какую историю? – спрашиваю я, обнимая ее.
– Хорошую. Про тебя и про маму, когда мама была маленькой девочкой.
– Хм. Хорошо. Однажды…
– Когда это было?
– Сразу во все времена. И давно, и прямо сейчас.
– И там и тут?
– Да, всегда и там и тут.
– Как такое бывает?
– Ты хочешь слушать историю или нет?
– Да…
– Ну, тогда так. Однажды твоя мама жила в большом доме рядом с долиной, и в долине было место, которое называлось поляной, и мама любила там играть. И в один прекрасный день твоя мама, которая была крошечной девочкой и у которой волос было больше, чем тела, вышла на поляну, а там был мужчина…
– Без одежды!
– Да, на нем даже нитки не было, – соглашаюсь я. – И после того как твоя мама дала ему свое пляжное полотенце, чтобы он смог прикрыться, он объяснил, что он путешественник во времени, и почему-то она ему поверила…
– Потому что это было правдой!
– Ну да, но откуда она могла об этом знать? В общем, она действительно поверила ему, и позднее оказалась настолько глупа, что вышла за него замуж, вот так все и было.
