— А мое имя Гарольд, — сказал ковбой. — Сломанная челюсть — это просто ужасно.
Гарп отыскал карандаш и написал другую записку: «Сломанное колено — тоже просто ужасно, Гарольд». Наконец появилась Лорел.
— Ой, детка, — сказала она, — ты все-таки меня нашел!
— Вряд ли я смогу вести эту гребаную машину, — сообщил ей Гарольд. Спортивная машина Гарольда у обочины Оушнлейн до сих пор подпрыгивала и икала, словно животное, которому очень хочется отведать песка под ногами.
— Так ведь я сама могу сесть за руль, детка! — воскликнула Лорел. — Ты просто никогда мне не позволял!
— Теперь позволю. — Гарольд застонал. — Можешь мне поверить.
— Ой, детка! — заверещала Лорел. Роберта и Гарп отнесли ковбоя в машину.
— Думаю, Лорел мне по-настоящему нужна, — доверительно признался он им. — Гребаные сиденья! Глубоченные, черт бы их побрал!
Они осторожно усадили Гарольда. Для своего спортивного автомобиля он был слишком велик. А Гарпу казалось, что он впервые за очень-очень много лет очутился в непосредственной близости от машины. Роберта положила руку ему на плечо, но Гарп отвернулся.
— По-моему, я нужна Гарольду! — гордо сказала Лорел, обращаясь к Дженни Филдз, и слегка пожала плечами.
— Но ей-то он зачем? — сказала Дженни, ни к кому конкретно не обращаясь, когда машина уже тронулась с места. Гарп побрел прочь. Роберта, наказывая себя за столь легко отброшенную женственность, пошла искать Дункана, чтобы тренировать на нем свои материнские чувства.
Хелен разговаривала по телефону с Флетчерами; Харрисон и Элис непременно хотели их навестить. Возможно, это всем нам пойдет на пользу, думала Хелен. Она была права, и новое сознание собственной правоты явно придало ей уверенности в себе.
Флетчеры гостили у них целую неделю. В доме наконец-то появился ребенок, с которым Дункан мог поиграть, хотя дочка Флетчеров и была немного помоложе, да к тому же девчонка. Зато они были давно знакомы, и она все знала про его глаз, и Дункан на время почти забыл о своем увечье и повязке на лице. После отъезда Флетчеров он стал гораздо охотнее ходить на пляж, даже один и даже в такое время дня, когда там бывали и другие дети — которые вполне могли начать его дразнить или задавать дурацкие вопросы.
Харрисон дал Хелен возможность наконец откровенно излить душу — он ведь и прежде был ее конфидентом. Ему она смогла рассказать такие вещи о Майкле Мильтоне, которые для Гарпа оказались бы чересчур болезненными, а ей совершенно необходимо было хоть кому-то их рассказать. Кроме того, ее очень тревожило теперешнее состояние их брака; да и к самой аварии она относилась совсем иначе, чем Гарп. Харрисон предложил ей завести еще ребенка. Забеременей, посоветовал он. И Хелен призналась, что давно уже перестала принимать противозачаточные пилюли, но тем не менее не сказала Харрисону, что Гарп с того дня больше с нею не спит. Впрочем, не было нужды сообщать об этом, Харрисону: он наверняка заметил, что они с Гарпом спят в разных комнатах.
Элис уговаривала Гарпа набраться смелости и покончить с этими дурацкими записками. Он может вполне нормально говорить, если постарается и если, конечно, не будет так переживать из-за того, что пока плохо выговаривает слова. Если уж она может говорить, доказывала ему Элис, то и он безусловно сумеет выплюнуть слова изо рта — челюсть у него скреплена проволокой, язык поджил, значит, все уже почти в порядке, надо просто заставить себя начать.
— Элиш, — сказал Гарп.
— Хорофо! — сказала Элис. — Так меня фовут. А как фовут тебя?
— Арп, — выдохнул Гарп.
Дженни Филдз, белым привидением проходившая в это время мимо его комнаты, вздрогнула, услышав это слово, и проследовала дальше.
— Я беж него так шкучаю! — признался Гарп.
— Ну конефно! — воскликнула Элис. — Конефно, ты фкуфаешь! — И обняла Гарпа, потому что он плакал.
После отъезда Флетчеров прошло уже довольно много времени, когда Хелен ночью вдруг вошла в комнату Гарпа. Она совсем не удивилась, увидев, что он не спит, потому что он лежал и слушал то же самое, что слушала она. И именно поэтому сама не могла уснуть.
Кто-то из числа недавно приехавших постояльцев Дженни принимал ванну. Сперва Гарп услышал, как ванна наполняется водой, потом — плеск воды и мыльное оскальзывание рук и ног. Потом послышалось даже что-то вроде негромкого пения: кто-то мурлыкал себе под нос невнятную мелодию.
Они оба, и Гарп, и Хелен, конечно же, вспоминали, как купался Уолт, он любил купаться один и делал это очень тихо, поэтому они прислушивались к любому тревожному звуку, точнее, к отсутствию каких-либо звуков из ванной. И, когда слышали только тишину, дружно кричали: «Уолт!» И Уолт отвечал: «Что?» А они кричали в ответ: «Ничего, все хорошо, просто проверка!» Им хотелось убедиться, что малыш не поскользнулся и не утонул в ванне.
Уолт любил лежать в ванне, держа уши под водой, чтобы было слышно, как его пальцы взбираются по стенкам ванны вверх или спускаются вниз, а потому часто не слышал, как его окликают родители. И всегда с удивлением смотрел на них, когда встревоженные лица Гарпа и Хелен вдруг склонялись над ним, перегнувшись через бортик ванны. «Вы чего? Со мной все в порядке», — бормотал он, садясь в воде.
«Ради бога, Уолт, отвечай, когда тебя окликают! — говорил ему в таких случаях Гарп. — Как услышишь, что мы тебя зовем, сразу ответь. И все».
«Я вас не слышал», — говорил Уолт.
«Тогда держи голову над водой», — говорила Хелен.
«А голову как же мыть?» — спрашивал Уолт.
«Это очень плохой способ мыть голову, — говорил Гарп. — Ты лучше меня позови, и я тебе голову помою».
«Ладно», — говорил Уолт. И когда они оставляли его одного, он снова погружал уши под воду и слушал свой мир.
Хелен и Гарп лежали рядом на узкой кровати Гарпа в гостевой комнате дальнего крыла огромного дома. В доме Дженни Филдз было столько ванных, что невозможно было даже определить, из которой в данный момент доносится плеск воды и приглушенное пение, но они все равно прислушивались.
— По-моему, это женщина, — сказала Хелен.
— Здесь? — удивился Гарп. — Ну разумеется, здесь это может быть только женщина!
— Сперва я подумала, что это ребенок, — сказала Хелен.
— Я знаю.
— Это, наверное, из-за пения, — сказала Хелен. — Помнишь, как он разговаривал сам с собой?
— Помню.
Они крепко прижались друг к другу: постель Гарпа всегда была чуточку влажной из-за близости океана и постоянно открытых окон и дверей, затянутых противомоскитной сеткой и хлопавших на ветру.
— Я хочу еще одного ребенка, — сказала Хелен.
— Согласен, — сказал Гарп.
— И как можно скорее, — сказала Хелен.
— Прямо сейчас, — сказал он. — Ну конечно, прямо сейчас!
— Если будет девочка, — сказала Хелен, — мы назовем ее Дженни — в честь твоей мамы.
— Хорошо, — согласился Гарп.
— Но вот если мальчик, то я не знаю… — протянула Хелен.
— Но не Уолт, — сказал Гарп.
— Да, — сказала Элен.
— Никогда больше у нас других Уолтов не будет, — сказал Гарп. — Хотя я знаю, что некоторые так делают.
— Мне тоже совсем не хочется другого Уолта, — сказала Хелен.
— Мы придумаем какое-нибудь другое имя, если будет мальчик, — сказал Гарп.
— Но я надеюсь, что будет девочка, — сказала Хелен
— Мне все равно, кто у нас будет, — сказал Гарп.
— Ну конечно! Мне, в общем, тоже все равно, — сказала Хелен.
— Прости меня! — сказал Гарп и обнял ее.
— Нет, это ты меня прости! — сказала она.
— Нет, ты меня! — сказал он.
— Мне ужасно жаль! — сказала она.
— И мне! — сказал он.
Они были так нежны друг с другом! Хелен воображала себя Робертой Малдун, которая после операции пробует «на деле» свою абсолютно новенькую вагину. Гарп старался ничего себе не воображать.
Как только он давал волю воображению, перед ним возникало всегда одно и то же: залитый кровью «вольво», крики Дункана, крики Хелен снаружи и еще чьи-то крики. И как он с трудом выворачивается из-под врезавшегося в него руля и пытается приподнять залитое кровью лицо Дункана, а кровь все не останавливается, и никак не разглядеть, что же случилось с сыном…
«Все в порядке, — шептал он тогда Дункану. — Тише, тише, все будет хорошо». Но израненный язык не слушался, с губ не слетало ни единого звука, только мелкие капельки слюны и крови.
А Дункан все кричал, и Хелен тоже, и еще кто-то рядом стонал — странно так, словно собака во сне, когда она тявкает сквозь зубы. Но что же еще слышал Гарп, что до такой степени испугало его? Что он слышал еще?
«Все хорошо, Дункан, поверь, — шептал он, сам ничего не понимая. — Ты поправишься».
Он вытер рукой кровь с шеи Дункана; на шее, как ему показалось, не было ни единого пореза. Он вытер кровь со лба сына и не заметил ни одной вмятинки. Потом ногой пнул дверь, в машине тут же включился свет, и тогда он наконец увидел, что Дункан с отчаянием смотрит на него одним своим глазом. Этот глаз молил о помощи, но Гарп понял, что видеть этот глаз может. Он осторожно вытер рукой кровь на лице сына, но второго глаза так и не обнаружил.
