— И что? — прошептала она. — Ему никто не мог одолжить?
— Дело не в этом. Это штраф. Один проигранный фрейм. Целый чертов фрейм.
Не дав Ронни забить ни одного красного, Рэмси провел серию. Сделав невероятное усилие, чтобы привести себя в форму, он выполнил сильнейший удар («фол!»), но не смог заставить биток коснуться шара. Трибуны зашумели в негодовании, заставляя вмешаться судью: «Успокойтесь, пожалуйста!» Лежала ли ответственность за состояние Рэмси полностью на его жене? С момента их приезда в Шеффилд Ирина пыталась вбить в его голову, что с ее стороны было бы невероятной глупостью встречаться с мужчиной, которого она сама бросила ради Рэмси. После триатлона плача, криков и борьбы в туалете, когда в дверь постучали вызванные соседями работники отеля, он, кажется, ей поверил, но к тому времени уже наступило утро. На сборы оставалось достаточно времени, но они еще не преодолели весь путь от ссоры к примирению, поэтому опять оказались в кровати — отсюда и вызывающий внешний вид Рэмси. Она надеялась, что секс немного его взбодрит, но сейчас печальный результат могла наблюдать не только она, но и миллионы зрителей канала Би-би-си, которым представлено доказательство того, что полная страсти утренняя схватка окончательно лишила Рэмси сил. Но ведь в этом мире существует особенная вселенная, в которой не случается ошибок, в которой нет места обвинениям — там имеет значение лишь то, что происходит.
А происходящее было ужасно.
Для Ронни О’Салливана исходивший от соперника явственный запах сорокаградусного напитка, вероятно, стал напоминанием о неприятных моментах собственной жизни. Кроме того, невыполненные удары противника, которые тот с легкостью демонстрировал еще в семилетнем возрасте, заставили вспомнить о партиях, им самим проигранных когда-то в раздражении. Может быть, он был в ужасе от возможности увидеть, как в зеркале, себя самого в юности или предположить, каким имеет все шансы стать в пятьдесят. В любом случае чем небрежнее Свист отправлял шары в любые направления, кроме луз, тем тщательнее Ронни расчищал оставленное после этого месиво. Зрелище было вполне себе гастрономическое: неуклюжий владелец ресторана, сидя за накрытым к ужину столом, разбрасывает вокруг себя крошки, а ловкий официант проворно убирает за ним все маленькой щеточкой с совочком.
Знакомые ей по прошлым турнирам фанаты, чьи футболки представляли надпись «Д-А-В-А-Й, Р-Э-М-С-И», разместились в среднем ряду, но после перерыва В, Й, С, И, Э так и не вернулись, а оставшиеся Д-Р-А-М-А выглядели вместе трагично.
Когда первая сессия была проиграна Рэмси всухую восемь — ноль, Ирина поднялась со своего места, но ее остановил Джек.
— Ты уже достаточно на сегодня сделала, дорогуша, теперь позволь мне с ним поговорить.
Она долго ждала, пока, наконец, появился Джек и сообщил, что «их величество» отказывается открывать. Ее попытки достучаться до него также не увенчались успехом, по ту сторону двери слышался лишь звон бьющегося стекла. Ирине ничего не оставалось, как вернуться в их номер в отеле.
Перед началом второй сессии Ирина, ссутулившись, сидела на своем месте, Джек даже не сделал попытки с ней заговорить, что она сочла благословением свыше. Зал сверкал огнями, на лицах зрителей не было и намека на предвкушение захватывающей борьбы между двумя великими мастерами, не было и перешептывания и толкания локтями, как бывает в ожидании стриптиз-шоу.
Рэмси представил и песню, и танец. Поскольку он провел несколько часов запершись в комнате отдыха, волосы его были растрепаны, подбородок по-прежнему покрывала щетина, одежда имела такой вид, будто он мыл ею пол, в целом он походил на Алекса Хиггинса двадцатилетней давности, когда тот зарабатывал свою репутацию.
Ирина видела несколько видеозаписей и понимала, что он копирует самые вопиющие манеры Алекса. Рэмси сидел вытянув и широко раскинув ноги, на лице его при этом волны скуки и раздражения происходящим плавно сменяли друг друга. Каждый удар он выполнял демонстративно и напоказ, словно выступал в «Ути-клубе». Шар четыре-пять раз отскакивал от бортов, и зрелищность такого удара была несомненна, нужный шар падал в лузу, но было ясно, что Рэмси даже не задумывается, какова будет позиция на выходе. Вместо того чтобы постараться скрыть свое состояние, он красовался перед публикой. Демонстративно покачиваясь, проходил от стола к креслу и взахлеб выпивал «Хайленд спрингс», словно это не простая минеральная вода, а бодрящий напиток.
Если в первую сессию Рэмси не мог играть по объективным причинам, то вечером его поведение было просто оскорбительным, Ирина никогда не видела мужа в таком состоянии. Когда преимущество О’Салливана было десять фреймов против нуля, Рэмси проворчал что-то похожее на «Гребаный педик!». Но что бы это ни было, он не мог не получить предупреждение, а следующее замечание за «некорректное поведение» грозило отстранением от игры. О’Салливан завершил великолепную серию из ста тридцати трех очков, Рэмси не только не постучал по краю стола, что в снукере равносильно снятой в знак уважения шляпе, но и делано закатил глаза. О’Салливан ответил жестом бильярдного этикета, который произвел бы впечатление и на Эму Вандербильт, — оставил последний черный шар на сукне после завершения фрейма. Рэмси должен был понять, что не просто отдал сопернику финал, но и потерял душу. Хиггинс бросил вызов спорту из высокомерия; Рэмси же сделал это от ненависти к себе.
Из ребят в черных футболках остались лишь Д и А. После перерыва они решили, что да, действительно они правы, и ушли. Представление окончилось, и Ирина тихонько постучала в дверь комнаты отдыха Рэмси. На этот раз он открыл ей. Он был по-прежнему растрепан, пепельно-серое лицо выглядело мрачным и напряженным. Увлекшись театральным распитием минеральной воды, он точно не проглотил ничего другого.
Рэмси молчал. Он позволил ей обхватить руками его помятый жилет и положил безжизненные плети рук ей на спину. Она провела ладонью по его щеке и сказала, что вернется через минуту; Ирина сообщила ожидавшим за дверью журналистам, что мистер Эктон не здоров и не готов давать послематчевое интервью. Когда она вернулась, Рэмси так и стоял посреди комнаты. Она взяла с дивана и протянула ему пальто, он посмотрел на нее ничего не выражающими глазами и запихнул руки в рукава. По дороге к выходу ей приходилось отталкивать микрофоны, и в каждом ее жесте было нечто зловещее. Рэмси шел рядом, ни словом, ни взглядом не выразив протест, а ведь прикасаться к самому святому — к Дениз — было запрещено даже его жене. Однако, если бы Ирина не убрала кий в футляр и не несла его сейчас, Дениз так и осталась бы валяться на полу.
Увы, на этом все не закончилось. Финал чемпионата мира предполагает тридцать пять партий, разделенных на четыре сессии, проходящие в два дня. В тот вечер Рэмси позволил накормить себя ужином в номере. Он механически подносил вилку ко рту и был похож на могильщика, бросавшего землю в яму. Он не выпил ни глотка алкоголя, но бесчисленное количество стаканов воды. Он по-прежнему молчал. Затем он проспал десять часов, прижав к себе Ирину, как подушку, после чего встал, принял душ, побрился и съел питательный завтрак, вкус которого, кажется, даже не почувствовал. Он облачился в черные брюки, белую рубашку и жемчужного цвета жилет — все было приведено в порядок и недавно доставлено служащими отеля. Галстук повязан ровнее линии горизонта.
В человеке, шедшем к столу этим днем, не было ничего общего с его коллегой Алексом Хиггинсом, на которого он так походил вчера вечером. Он держался солидно и подчеркнуто вежливо. Дело в том, что он играл очень хорошо даже для самого себя и вскоре уже вел со счетом три — ноль.
Однако проблема состояла в том, что в предыдущий день Ронни О’Салливан уже выиграл шестнадцать фреймов и ему требовалось одержать победу лишь еще в двух из оставшихся девятнадцати, чтобы получить титул. Разумеется, теоретически у Рэмси еще оставался шанс стать чемпионом, но он уже отдал сопернику одну партию до перерыва. Даже во время легендарного финала 1985 года «темная лошадка» Денис Тейлор не отставал от непревзойденного Стива Дэвиса более чем на восемь очков.
Когда игроки вышли на вторую половину сессии, Ирина думала о комментариях ведущих Би-би-си: сдержанное восхищение Клайва Эвертона, оскорбленного, должно быть, незначительными достижениями Рэмси Эктона в предыдущий день и стремлением «лезть в бутылку».
Нельзя сказать, что Рэмси был спокоен. Однако движения его были изящными, серии продолжительными. Не случались с ним саморазрушительные приступы дерзости. Каждый удар был выверен, каждый снукер продуманный и жесткий. Рэмси выиграл еще три фрейма подряд. Наконец он предоставил возможность людям, заплатившим деньги, насладиться зрелищной игрой.
Но все же Рэмси пятьдесят. Он уже не в той форме, в какой был когда-то, а ведь он не сверхчеловек. В заключительном фрейме не смог забить желтый и позволил Ронни вернуться в игру. Разумеется, тот завершил партию. Рэмси мягко пожал руку О’Салливану, чуть дольше задержав на нем взгляд, и даже смог улыбнуться, затем произнес такие теплые слова поздравления с первым для Ронни О’Салливана титулом победителя чемпионата мира, что им мог позавидовать любой. Он был настоящим профессионалом, поэтому не продемонстрировал горя перед камерами, но сидевшая неподалеку жена была готова поклясться, что глаза его блестели.
