— Приказ! После выхода подразделения из деревни — все сжечь!..
— Товарищ командир, вернутся деревенские — куда им? -
с тревогой за незнакомых жителей, но явно с сочувствием в голосе, спросил Петрищенко, длинный с лошадиным уставшим лицом. Командир бросил орлиный взгляд, полный мудрости и всеведения.
— Добреньким хочешь быть, Петрищенко? Фашистам уют готовишь, что бы было где голову сложить. А?! Тебя бы сейчас под трибунал, в назидание другим за твою доброту… Счастье твое — нет тут трибунала, ну да ладно, выйдем из окружения — рапорт напишу, пусть тебя на свет проверят, откуда ты такой добренький, из каких мест, каких кровей… Задача ясна?! -
резко заорал командир, стегая как кнутом, своим резким голосом. Бойцы не успели проорать дружно — так точно, как рядом с командиром появился невысокий, кривоногий человек в запыленной гимнастерке с кубарями в петлицах, но и со звездой на рукаве — политрук.
— Подожди, Сухорчук, трибунала нет, но советская власть всегда на месте. Иванов, Самойлов, забрать винтовку у бывшего бойца Петрищенко!
Очумевший Петрищенко сам отдал длинную винтовку образца 1895 года, так называемую "трехлинейку" и не зная куда дать освободившиеся руки, сунул их за ремень, тем самым неожиданно для самого себя приняв вызывающую позу. На все происходящее молча смотрели столпившееся у колодца бойцы, их запавшие от усталости глаза, худые лица ни чего не выражали, совершенно ни чего, кроме страшной усталости…
— Вверенной мне властью, как представитель полноправной советской власти в этом населенном пункте, за жалость к врагу и распространение пораженческих слухов, боец Петрищенко приговаривается к высшей мере социальной защиты — расстрелу! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!..
Последние слова политрука заглушил резкий выстрел, как будто сломали сухую ветку, только во много раз сильней. Петрищенко согнулся пополам и медленно повалился в мягкую густую пыль, сразу серея лицом. Политрук спокойно прятал свой дымящийся ТТ в кобуру, бойцы смотрели тупыми взглядами на лежащего в пыли Петрищенко, по лицу Самойлова бежали крупные слезы, оставляя грязные следы…
— Иванов, Петров, Кустенко, выполнять поставленную задачу! Бойцы, по-быстрому оправится, попить, набрать воды во фляжки и емкости, перемотать портянки, через полчаса выступаем! -
все так же бодро проорал командир. Проорав, покосился на политрука:
— А я и не знал, Федорченко, что ты стрелять в безоружных мастак…
— Демагогия, товарищ Сухорчук, демагогия. Дело не в Петрищенко, а в настрое бойцов. Они теперь злее будут и остерегаться…
Политрук был прерван подошедшим Петровым, мужиком лет так пятидесяти, с морщинистым заплаканным лицом и маленькими глазками.
— Товарищ командир, разрешите похоронить Петрищенко… Человек все же…
Командир вскинул небритый подбородок, но не успел ответить, как вмешался политрук:
— Вы что же, боец Петров, тоже хотите здесь остаться?..
— Ни как нет, товарищ политрук, просто жалко…
— Врага жалеете?! Кругом! Выполнять приказ командира, подготовить деревню к ликвидации! И что бы не одного сарая не осталось! Врагу!.. Ни сарая и ни бани!..
К командирам подбежал невысокий боец с перевязанной головой, сквозь грязный бинт проступало ржавое.
— Товарищ командир, пополнение!
— Какое пополнение, Захаров? Бредишь?..
— Ни как нет, товарищ командир, мухи перед глазами есть, а так все в порядке… Два десятка солдат с командиром, а с ними и девка, красивая, высокая и с винтарем не установленного образца, товарищ командир!..
К командирам и Захарову действительно уже подходил усталой походкой пожилой толстый командир в запыленной форме, сквозь густую пыль проглядывала одна шпала на петлицах. Командир и политрук непроизвольно вытянулись и доложили в очередь:
— Комроты три второго полка семнадцатой дивизии второй армии товарищ Сухорчук!
— Политрук роты три второго полка семнадцатой дивизии второй армии товарищ Федорченко!
— Вольно… вольно… не на параде и не в штабе… Моя фамилия Симовокин, комбриг отдельной… Только от всей отдельной два десятка бойцов и осталось…
Политрук принял к исполнению команду вольно, но все строжась лицом, попросил уточнений:
— Товарищ комбриг, какой армии, кто начальник штаба?..
Толстяк со шпалой в петлице запыленной гимнастерки устало поднял на политрука серые глаза с густой сетке морщин, некоторое время разглядывал настороженное лицо политрука и наконец усмехнулся.
— А, из этих, закидаем врага шапками на его же территории… Балаболка… Видать твоя работа? -
комбриг кивнул головою на лежащего в невдалеке Петрищенко и выкрикнул в сторону своих бойцов, перемешавшихся с бойцами Сухорчука возле колодца.
— Сидоров, Штамберг, ко мне!..
Подбежали двое бойцов, ярко выраженный крестьянин с хитрым полным лицом и интеллигентного вида длинный парень с голубыми глазами. Политрук на фамилию "Штамберг" еще больше построжел лицом и как бы невзначай положил руку на кобуру…
— Отнесите убитого за забор и прикройте его чем-нибудь…
— Товарищ комбриг! -
взвился тонкий срывающийся голос политрука.
— Вы мне всю агитационную работу на смарку!..
— Самойлова, успокой политрука! -
перебил нервного представителя советской власти в этом населенном пункте комбриг, и неизвестно откуда раздался негромкий выстрел. Пуля явно пролетела возле самого уха политрука и тот отшатнулся с побледневшим лицом…
— Успокоился, политрук? Слушай мою команду — бойцов по старшинству беру под свое командование. Самовольные расстрелы запрещаю. Выступаем через двадцать минут. Вопросы есть?
— Есть, -
негромко ответил комроты три товарищ Сухорчук.
— Товарищ комбриг, давайте обменяемся документами…
— Давай, комроты, давай.
На свет божий были извлечены красные командирские книжки, комбриг небрежно пролистал книжку поданную комроты, от политруковской отмахнулся, как от назойливой мухи. Комбриговскую же Сухорчук и через плечо ротного заглядывающий политрук внимательно изучили от корки до корки и нехотя вернули… Пряча книжку в нагрудный карман гимнастерки, комбриг поинтересовался:
— Еще вопросы есть?..
— Есть, товарищ комбриг! -
подал голос оживший политрук.
— Прошу вас показать мне ваш партбилет!
Комбриг удивленно уставился на дерзкого и неугомонного политрука. Затем усмехнулся и весело произнес, весело и с издевкой:
— Я бы тебе показал свой партбилет, сопляк, да боюсь ты на дыбы встанешь… Видишь ли, у меня за последние два месяца партвзносы не уплачены, ну ни как не могу догнать своего политрука, уж очень быстро драпает… Если бы мы на две недели немца опередили, как замышлялось, тогда бы и все в порядке с партбилетом было, а так… Еще вопросы есть?!
— Ни как нет, товарищ комбриг! -
хором проорали командиры, подхлестнутые гневными нотками в голосе комбрига.
Хохот, крик, какой-то шум отвлекли командиров от игры в "гляделки" — обернувшись, они увидели следующее — какой-то боец валялся в пыли, ругаясь матом и грозя кулаком, но явно не спеша вставать с земли. Подскочивший к командирам вездесущий Захаров пояснил ситуацию:
— Товарищи командиры, да это наш Яковлев хотел на девке, ну в районе грудей, гимнастерку поправить, а она его самбой и на землю, вот он и выражается…
Комбриг усмехнулся и собирался уже отойти от командиров, как политрук криво усмехаясь, попросил старшего по званию:
— Не познакомите с бойцом, уж очень метко стреляет, товарищ Симовокин?
Комбриг удивленно уставился на бойкого политрука, пожал плечами и выкрикнул:
— Самойлова, ко мне!..
С голубого вылиневшего неба светило яркое августовское солнце, от жары звенело в ушах, даже листва была понура и покрыта пылью, а боец Самойлова была одно загляденье — высока, статна, светлыми волосами короткой стрижки, выбивающимися прядями из-под пилотки с зеленой звездочкой, гимнастерка и юбка были опрятны и отряхнуты, только сапоги в густой пыли говорили о прошедшем пути… На простом деревенском суровом лице ярко выделялись темно-карие, почти черные глаза. Резко вскинув руку к пилотке, девушка доложила:
— Боец Самойлова!
— Какая Самойлова, это же Глашка Крюкова, мы же с нею с одной деревни… -
политрук вытаращил глаза и продолжил, забирая все выше и выше.
— …только она же ссыльно переселенная, их же в армию не берут, они же кулачье… враги…
Голос политрука взвился над деревней тонким фальцетом:
— Это же фашисты, товарищ Сухорчук, бойцы ко мне, тревога!..
И судорожными движениями скрюченных пальцев стал рвать непослушную кобуру. Комбриг удивленно переводил взгляд с внезапно взбесившегося политрука на своего бойца Самойлову и ни чего не понимал. Бойцы же дико бросали взгляды по сторонам, то же не совсем понимая что случилось, комроты Сухорчук отпрянул и стал наливаться какой-то нездоровой бледностью. Сама же Самойлова нервно хлестала взглядом по лицам стоящих перед нею командиров, а пальцы ее мяли ремень винтовки висящей за плечом, небольшой такой ладной винтовки с оптическим прицелом…
