— Сразу домой двинула?
— Н-нет. Что, думаю, дома делать? Такой хороший вечер. И пошла вниз, к пруду, через кустики. Той тропкой, что Гильза ходила: вдруг, думаю, что-нибудь там найду? Мы ведь ни берег, ни тропку эту толком не осмотрели, сразу в музее засели. Пошла, глянула… Там трава примята, кто-то топтался, возможно, даже не один — но следов для идентификации нет. А предполагать — что ж предполагать, криминалистика — наука точная. И вот выбралась оттуда по косогорчику… и что же?.. Что же, что же… А! Парень зашел в музей.
— Кто?! — взвился Вася.
— Да этот, как его… Караульщик, он еще в дежурке у нас иногда сидит… там же склад коммерческий, в музее. Он эти склады, киоски рататуевские охраняет: и в музее, и на базаре, и возле «Культтоваров», и в гостинице… Я не знаю, как его зовут, только на лицо. Но подозревать его — это глупо, наверно: зачем ему картина, булава эта дурацкая! Как оружие можно использовать и что-нибудь посовременнее. Вот склад — это сфера его интересов, по поводу него он, наверно, и забегал. Так что… не стоит тебе даже и трудиться в этом направлении.
— В этом — может быть. Я не встречался с Рататуем, только по телефону… У них действительно нет интереса в этом деле. Той ночью в отделе дежурил Серега Помуевич с Калямом Ядовиным. Они в голос твердят: не было сигнала на пульте. Черт знает, верить им или нет: они могли ведь и спать уйти, и что угодно. Проводка нарушена грамотно, там мог быть только короткий сигнал, его недолго и проворонить. Есть, есть связь, никак нащупать вот ее не могу… Ладно, надо идти. Ты очень мне помогла, Лия.
— Не надо говорить мне вежливые фразы! Чем я могла тебе помочь, что за чушь! От меня здесь польза исключительно нулевая.
— Не скажи… Я же теперь действую по другому конкретному методу: ужимаю время. Ты сняла полтора часа, это разве не помощь?! Теперь вот этого парня найду, с ним потолкую: еще, глядишь, наберу минут десять-пятнадцать. Может, и у него зацепка найдется. Глядишь, чего-нибудь накопаю…
В горнице топтался Марк Абрамыч.
— Молодой человек уходит? — растерянно спрашивал он. — Лия, он уходит? Вася, вы уходите? Как жаль, как жаль! Вы выпейте еще чаю, посидите немножко!.. Когда вы придете еще? Мы всегда рады вас видеть…
Стукнула дверь; старик опустился в кресло. «Ушел, ушел! — горестно думал он. — Опять у Лии не будет ребенка. Господи, пошли ей мужчину! Хоть еврея, хоть русского, хоть грузина, хоть армянина, хоть чеченца!..».
ПОХОЖДЕНИЯ КОНКРЕТНОГО ЧЕЛОВЕКА
Дежурный Помуевич жил в двухэтажном бараке, с печным отоплением. Рядом с дровяниками стоял стол, скамьи вдоль него: тут жильцы пили водку, пиво, играли в карты и домино. Среди щелкающих сегодня костями Вася увидал и Помуевича: тот был в майке, спортивных штанах.
— Привет, Серега! — Бяков протянул руку.
— Привет, — отзвался тот. — Мы на высадку играем — есть желание?
— В другой раз. У меня небольшой разговор… ты подменись, что ли…
— Бутылку принес? Тогда пошли, сгоношу закусочку…
— Да нет, по работе.
— Вы меня заманали, — лейтенант поднял вверх круглое белое лицо. — Я что — обязан вам всем? Я отдыхаю! Ты знаешь, сколько времени?
Он нажал кнопку на часах, и голос произнес гнусаво:
— Девять часов тридцать четыре минуты.
— Конкретно сказано! — восхитился оперативник. — Где купил?
— Мало ли где… Ладно, пошли шептаться. Заманали вы меня…
— Дело небольшое, — сказал Вася, когда они отошли и сели под грибок. — Музей этот, и невеста у меня пропала… ты понимаешь?
— Ну, ну. Я внимательно слушаю.
— Ты ведь дежурил в ночь кражи?
— Дежурил, ну и что? Я ведь внятно объяснил: не было сигнала! Я рапорт писал по этому поводу!
— Успокойся, не нервничай. Я вот что хочу узнать: те ребята, что частные киоски и склады охраняют, заходят к вам в дежурку?
— Н-ну и чего? — насторожился Помуевич. — Кто запретил?..
— Ты их всех знаешь?
— Допустим… Ты вот что пойми, Вась: это же наш боевой резерв. Митя, их начальник, прямо так и заявил: если возникнет какая-то напряженка, задействуйте моих ребят. Это тебе не ДНД наша несчастная, любого скрутят и утихомирят, со дна моря достанут и приведут.
— Замечательно. Ничего не имею против. Кто из них дежурил той ночью? В смысле — кто с музейным складом должен был разбираться?
— А чего с ним разбираться? Его же не тронули.
— Но музей-то закрыт на ревизию и на переэкспозицию! Значит, и торговля в убытке. Надо принимать конкретное решение, это же бизнес, кто будет терпеть убытки? А по ихним порядкам — бремя расходов несет тот, в чье дежурство случился казус.
— Казус… Сам ты казус. Опутя тогда дежурил, Никола Опутин. Мы с ним в карты играли. Он два раза выходил, ларьки на площади проверял, а потом вообще слинял куда-то, домой пошел, что ли…
— Это мне неважно. Я другой день восстанавливаю, когда Зойка пропала. Вот тут он фигурирует… Ты его адрес-то знаешь?.. Ты не мнись, понимаешь! Я же в курсе, что они все у вас внештатными помощниками числятся, для отчета! Ну, выкладывай же! Не молчи, Серега, я теперь на все способен…
— Да ну вас, заманали!.. Жалко, не послал тебя сразу… Дался тебе этот Никола. Ничего ты от него не узнаешь.
— Хорошо, хорошо, не узнаю… Чего ты разнервничался-то так? Я же только адрес спросил.
— Это ты мне грозить стал: я то, я се, на все способен… Нужны мне такие выступления, ну скажи?!..
— Опять началась болтовня…
Помуевич фыркнул; Вася вспомнил, как хвалило начальство этого парня, когда он ходил в участковых: вежливый, аккуратный, дипломатичный. Даже в той мелкой политике, что варится в пределах участка, он был мастаком. Да там это тоже важно, тоже все всерьез, как и в большой.
— Ну, так: он живет на Второй Школьной, дом 8. Он там с бабкой и дедом. Мать у него — Тамара, сестра из кардиологии, рыженькая такая, в очках — может, знаешь? У ей сожитель — Томашин, рамщик с лесобиржи, она в его доме обитает. А Никола хочет себе избу покупать, что за жизнь в тесноте… Привет ему передавай.
Едва оперативник скрылся за углом — Помуевич побежал домой, шуганул жену из квартиры, и схватился за телефон…
Когда Вася Бяков пробирался между дворами ко 2-й Школьной улице, его окликнули. С лавочки манили его знакомые, донельзя конкретные личности: братья-сержанты Ядовины. И с ними Галя Жгун, помощница геодезиста из дорожного, верная помощница в патрулях и задержаниях. Они тотчас налили в стопку красного вина, и протянули Бякову.
— Вот, Галка сессию сдала за третий курс, — пояснил Салям. — Скоро будет молодой специалист. Решили обмыть.
— Ваше, Галя, здоровье! — Бяков опрокинул стопку. — Пахнуть, конечно, будет, а у меня встреча… Но тут уж и не откажешься, образование — дело нужное…
Взор его затуманился; из вечернего воздуха выткался полковник Нечитайло, и строго глянул окрест. «Если кто-то кое-где у нас порой…».
— И кем же вы будете, Галочка, позвольте узнать?
— Я учусь в гидромелиоративном техникуме, на техника-топографа. Но это ни о чем не говорит. Мое призвание — это служба в органах.
— Зачем же вам это надо?
— Он еще спрашивает! — весело воскликнула девушка. — А вот зачем! — она подскочила к нему, и мастерски вывернула руку. Близнецы одобрительно загудели.
— Поздно, поздно на встречи ходите, товарищ лейтенант, — молвил вдруг Салям. — Уже время свиданий. Но мы ничего не знаем, ничего не видели, верно, друзья?..
— Опять по пятницам
Пойдут свидания
И слезы горькие
Моей родни…?
запела будущий топограф и надежда органов. Калям же, завершая сцену, коснулся запястья, и тотчас зазвучал гнусавый голос:
— Десять часов восемнадцать минут.
«Ну, — удивился Вася. — У всего отдела, похоже, говорящие часы».
— Слушай, — обратился он к Каляму. — Ты дежурил в ночь, когда музей ограбили?
— А конечно! — ответил тот. — Как штык. С Помуевичем на пару.
— И все, больше никого с вами не было?
— А кто? Ну, Никола Опутя сколько-то сидел, мы с ним в карты дулись. Еще эта, как ее, в байдарке ночевала, блядешка-то… а, Зинка, Зинка! За нее ваш капитан Коркодинов просил, чтобы оставили, а то ей далеко домой бежать было, а с утра он ее хотел задействовать… — вдруг он сконфузился, налил себе стопку и выпил.
— Ты про кого толкуешь? Про Зинку Пху, что ли?
— Ну конечно! Кх-х!.. Про кого же еще!
— Ага… А музей, значит, не сработал на пульте?
— Нет, не сработал почему-то.
— Ладно, ребята, гуляйте. А я все-таки пойду…
Он оглянулся на них, выходя со двора. Цветные футболки близнецов, Галкин желтый батничек… Вслед доносилоь тихое пение:
— Перед ним красавица японка
Напевала песню о любви.
А когда закатывалось солнце
Долго целовалися они…
Свет в доме, где жил Опутя, не горел. Бяков постучал наугад в одну из двух дверей. Немного спустя скрипнула внутренняя дверь, и женский голос спросил:
