— Может, нам лучше смыться? — робко произнес Лерой Колфэкс.
— Только попробуй! — огрызнулся Громила Руфи. — Можешь не сомневаться, все равно найду и убью — как ты сам прикончил того мерзавца и всех нас угробил…
— Я и не думаю смываться, — поспешил заверить его Колфэкс. — Просто так в голову пришло.
— А пусть не приходит! Ты уже доказал, что мозгов у тебя нет.
Колфэкс промолчал.
Хотя за все это время Ролли не произнес ни слова, он охотнее всего дал бы деру. Но куда? Бежать ему было абсолютно некуда. Казалось, жизнь покидает его, словно бы куда-то утекает, как кровь из пораненной руки. Вдруг он вспомнил: начало сегодняшним событиям положило то, что произошло год назад, когда к нему прицепился белый полицейский, а черный дал карточку с адресом бюро найма неквалифицированных рабочих. Теперь Ролли понял, что допустил ошибку. А может, это не было ошибкой? Ведь если бы не произошло этой истории, наверняка случилось бы что-то другое, но конец все равно был бы один.
— А теперь слушайте хорошенько, — сказал Громила Руфи, — все мы здесь завязаны и потому должны держаться друг за друга. Если никто из нас четверых не распустит язык, все будет о'кей.
Другие, возможно, приняли эти слова на веру. Но только не Ролли.
Затем они расстались, и каждый захватил с собой бумажный кулек, набитый монетами, которые Громила Руфи и Колфэкс, сидевшие сзади, разделили на четверых. Пакет Громилы Руфи выглядел внушительнее остальных.
Ролли понимал, какой уликой может оказаться тот бумажный кулек в случае, если его остановит полицейский патруль, и потому осмотрительно выбирал маршрут.
Добравшись до своего дома на углу Блэйн и Двенадцатой улицы, он увидел, что Мэй-Лу дома не было — по всей вероятности, она ушла в кино. Ролли вымыл пораненную руку и туго перевязал ее полотенцем.
Затем он высыпал деньги из кулька и пересчитал их, разложив на кучки. Оказалось тридцать долларов и семьдесят пять центов — меньше, чем он зарабатывал за день на конвейере.
Если бы Ролли был достаточно образован или обладал философским складом ума, он, возможно, и усомнился бы в душе, стоит ли человеку рисковать за такую смехотворную сумму, как тридцать долларов и семьдесят пять центов, и соизмеримо ли это с тем, что он может потерять? Перед ним уже и раньше вставал вопрос о том, как быть, и всякий раз он боялся рискнуть — боялся отказаться, когда его стали втягивать в преступные аферы на заводе, побоялся выйти из игры сегодня, — а ведь мог отказаться, когда Громила Руфи сунул ему в руку пистолет.
Со всем этим был связан подлинный, а не воображаемый риск. Громила Руфи мог послать людей избить Ролли до полусмерти да еще переломать ему ребра — с такой же легкостью, с какой посылают в соседнюю лавку за продуктами. Оба хорошо это знали. Так что, куда ни кинь, Ролли оказался бы в роли пострадавшего.
И все же в конечном счете он не пострадал бы так, как может пострадать сейчас, — ведь за убийство дают пожизненное заключение.
По сути дела, тот выбор, который стоял перед Ролли и который он сделал — а ведь мог и не сделать, — в той или иной степени встает перед всеми людьми, живущими в нашем свободном обществе. Однако в этом обществе есть люди, которые рождаются с весьма ограниченной возможностью выбора, опровергающей старое как мир утверждение, что «все люди рождаются равными». Ролли и десятки тысяч ему подобных, чье продвижение по жизни с самого рождения наталкивается на преграды, воздвигнутые нищетой, неравенством, скудными возможностями, да к тому же более чем скромным образованием, не дающим достаточной подготовки для принятия жизненно важных решений, с самого начала обречены страдать. Разница может быть лишь в степени их страданий.
Таким образом, трагедия Ролли Найта была двоякой: во-первых, то, что он родился в мрачной части планеты, и, во-вторых, то, что общество неспособно было дать ему образование и возможность пробиться в люди.
Ничего этого Ролли Найт не знал — им владели лишь глубокое отчаяние и страх перед завтрашним днем. Он сунул под кровать тридцать долларов семьдесят пять центов серебром и уснул крепким сном. Он не проснулся, даже когда Мэй-Лу вернулась домой.
Утром Мэй-Лу перевязала ему руку — в глазах ее был молчаливый вопрос, но Ролли не ответил на него. И через некоторое время отправился на работу.
На заводе только и разговору было, что об убийстве и ограблении, происшедших накануне, — об этом сообщали радио, телевидение и утренние газеты. На участке конвейера, где работал Ролли, всеобщий интерес вызвало сообщение об избиении Фрэнка Паркленда, который попал в больницу; правда, говорили, что он отделался лишь легким сотрясением мозга. «Это доказывает, что у всех мастеров крепкая башка», — острил кто-то в перерыве. В ответ раздался дружный хохот, так как это выражение имело двойной смысл, означая еще «тупоголовый». Это ограбление никого не повергло в уныние, никто, в общем, не переживал в связи с убийством человека, которого мало кто знал.
В одном сообщении говорилось также, что под впечатлением всей этой истории и из-за вечного перенапряжения один из руководителей завода получил инфаркт. Впрочем, последнее выглядело явным преувеличением: ну разве управляющие когда-нибудь перенапрягаются?!
На конвейере рабочие лишь поговорили между собой об ограблении и убийстве — и все. В дневной смене, насколько мог судить Ролли, основываясь на данных телеграфа джунглей, тоже никого не допрашивали.
Да и в ходивших по заводу слухах тоже не называлось никаких имен.
Хотя Громила Руфи предупреждал трех своих сообщников, что надо непременно явиться на работу, сам он не появился. Во время обеда Папочка сообщил Ролли, что у Громилы страшно распухла нога и он не может на нее ступить, поэтому сказался больным; накануне, мол, возвращаясь пьяный домой, упал с лестницы.
Папочка трясся и очень нервничал, но потом поуспокоился и с явным намерением потрепаться подошел к рабочему месту Ролли.
— Да перестань ты, ради Бога, крутиться возле меня! — тихонько цыкнул на него Ролли. — И заткни наконец свою вонючую глотку! — Если кто и проговорится, боялся Ролли, так только Папочка.
В тот день ничего примечательного так и не произошло. Не произошло и на другой день. И в течение всей последующей недели.
С каждым днем тревога Ролли постепенно отступала и у него становилось чуть спокойнее на душе. Тем не менее он понимал, что самое страшное может случиться в любой момент. Отдавал он себе отчет и в другом: если менее серьезные преступления могут остаться нераскрытыми и полиция, махнув рукой, порой закрывает дело, на убийства такая практика не распространяется. От такого дела, рассуждал Ролли, полиция так быстро не отступится.
Дальнейшее развитие событий показало, что Ролли оказался отчасти прав, а отчасти — нет.
Дело в том, что время ограбления было выбрано искусно. Это обстоятельство побудило полицию сконцентрировать все внимание на вечерней смене, хотя детективы вовсе не были убеждены в том, что преступники вообще работают на заводе. Многие преступления на заводах совершаются абсолютно посторонними людьми, которые проникают на территорию по подделанным или украденным у рабочих пропускам.
Единственной отправной точкой для полиции было свидетельство оставшегося в живых инкассатора, заявившего, что преступники орудовали вчетвером, в масках и вооруженные. Кажется, все четверо — черные, а как они выглядели, он не запомнил. В отличие от своего убитого напарника этот инкассатор не успел разглядеть лицо грабителя, с которого была сорвана маска.
Фрэнк Паркленд, которого сбили с ног, как только он переступил порог чулана, вообще ничего не видел.
На месте преступления не было обнаружено ни отпечатков пальцев, ни оружия. Взрезанные мешки из-под денег подобрали недалеко от шоссе, но это тоже ничего не дало — можно было лишь сделать вывод, что тот, кто выбросил их, направлялся к центру города.
Группа из четырех детективов, занявшаяся расследованием этого дела, начала с методичного просеивания работающих на заводе, а также с ознакомления с личными делами почти трех тысяч, занятых в вечернюю смену. Среди них оказалось немало таких, кто имел ранее судимость. Все они подверглись допросу, но безрезультатно. На это ушло время. К тому же в ходе следствия число детективов сократили с четырех до двух, да и эти двое параллельно занимались другими делами.
Нельзя сказать, чтобы никто не подумал о том, что разыскиваемые преступники могли работать в дневную смену и остались на заводе специально, чтобы совершить ограбление. Просто это была одна из версий, но у полиции не хватало ни времени, ни людей, чтобы ее проверить.
Вообще-то говоря, полиция надеялась, что все выяснится через какого-нибудь шпика или доносчика, как это обычно бывало, когда совершались тяжкие преступления в районе Большого Детройта. Но никаких сообщений не поступало. То ли никто не знал имен преступников, кроме них самих, то ли все остальные почему-то прикусили язык.
