Вообще-то говоря, полиция надеялась, что все выяснится через какого-нибудь шпика или доносчика, как это обычно бывало, когда совершались тяжкие преступления в районе Большого Детройта. Но никаких сообщений не поступало. То ли никто не знал имен преступников, кроме них самих, то ли все остальные почему-то прикусили язык.
Полиции было известно, что мафия финансирует и эксплуатирует торговые автоматы на заводе; знала она и то, что погибший инкассатор был связан с мафией. Полиция полагала, хотя и не могла доказать, что именно этими двумя обстоятельствами и объяснялось всеобщее молчание.
Недели через три с половиной детективам поручили расследование уже новых дел, и полиция почти перестала заниматься происшедшим на заводе.
Иначе обстояло дело с другими организациями.
Как правило, мафия не любит, когда трогают ее людей. А если к тому же это исходит от таких же преступников, возмездие бывает неумолимым — в назидание всем остальным.
С того момента, когда индеец-инкассатор умер от ножевых ран, нанесенных Лероем Колфэксом, он сам и трое его сообщников были приговорены к смерти.
Этот приговор был тем более беспощаден, что все четверо оказались пешками в войне между Белой и Черной мафией.
Как только стали известны детали ограбления и убийства на заводе, детройтская мафия начала спокойно и решительно готовиться к возмездию. Дело в том, что в распоряжении возглавлявшего ее семейства имелась целая система информации, которой не располагала полиция.
Для начала мафия попробовала навести справки через своих агентов. Когда же это ни к чему не привело, за информацию было назначено вознаграждение: тысяча долларов.
А за такие деньги в городе продадут даже мать родную.
Ролли Найт услышал насчет мафии и предложенном ею вознаграждении через девять дней после ограбления. Это было поздно вечером; он сидел за кружкой пива в грязном кабачке на Третьей авеню. Выпитое пиво и то обстоятельство, что официальное расследование если и шло, то, во всяком случае, пока не коснулось его, немного разрядили страх и напряжение, которые не покидали его последние девять дней. Однако то, что ему поведал в баре приятель по кличке Мул, занимавшийся в городе распространением карточек лотереи, во сто крат умножило страх Ролли, а выпитое пиво показалось ему таким горьким, что его чуть тут же не вырвало. Но он сдержался.
— Эй! — воскликнул вдруг Мул после того, как рассказал Ролли об объявленном мафией вознаграждении. — А ты, дружище, разве не на том заводе работаешь?
Призвав на помощь всю свою волю, Ролли кивнул.
— Знаешь, — оживился Мул, — ты разузнай, кто эти парни, я сообщу куда надо, а деньги разделим пополам, идет?
— Я послушаю, что говорят, — пообещал Ролли. Вскоре он вышел из бара, так и не притронувшись к последней кружке пива.
Ролли знал, как найти Громилу Руфи. Когда он пришел к боссу, кто-то прямо в дверях наставил ему в лицо пистолет, по всей видимости, тот же самый, который был пущен в ход девять дней назад. Разобравшись, кто к нему пришел, Громила Руфи опустил пистолет и засунул его за пояс.
— Эти гнусные собаки вот-вот явятся. Что ж, устроим им свиданьице. — Несмотря на вероятность встречи с конкурентами, Громила Руфи оставался удивительно спокойным. А это, как узнал Ролли впоследствии, наверное, потому, что он с самого начала сознавал исходящую от мафии опасность и принимал ее в расчет.
В такой ситуации было совершенно бессмысленно оставаться или заводить какой-либо разговор. Поэтому Ролли ушел.
С этой минуты жуткий, всепоглощающий страх обуял Ролли и уже не отпускал ни днем ни ночью. Он знал, что ничем не сможет этот страх унять, оставалось только ждать, что будет дальше. А пока Ролли продолжал работать, ибо регулярный труд — правда, слишком поздно — вошел у него в привычку.
Хотя Ролли не суждено было об этом узнать, предал их всех Громила Руфи.
По глупости он заплатил несколько небольших карточных долгов одними серебряными монетами. Это было отмечено и затем сообщено какому-то мелкому мафиози, а тот передал информацию куда следовало. То, что уже было известно про Громилу Руфи, не противоречило предположению о его причастности к нападению.
Его схватили неожиданно, среди ночи, во время сна, так что он даже подумать не успел о своем пистолете. Его связали и, заткнув рот кляпом, притащили в какой-то дом в Верхнем парке, где пытали до тех пор, пока он не заговорил.
На следующее утро труп Громилы Руфи нашли на шоссе Хэмтрэмк, по которому ночью идет поток больших грузовиков. Впечатление было такое, что его переехало несколько тяжело груженных машин, и полиция констатировала, что смерть явилась следствием дорожного происшествия.
Другие люди — в том числе и Ролли Найт, услышавший печальную весть от крайне перепуганного Папочки, — расценили все иначе.
Лерой Колфэкс скрылся при поддержке своих друзей. Две недели он находился в подполье, а под конец выяснилось, что и у друзей, подобно иным политическим деятелям, своя цена. Один из них преспокойно выдал его в руки мафии. Лероя Колфэкса тоже схватили, увезли на безлюдную окраину и убили. При вскрытии трупа обнаружили шесть пуль, но никаких улик. Никто даже не был арестован.
Папочка бежал. Он купил билет на автобус и уехал в Нью-Йорк, где пытался затеряться в Гарлеме. Какое-то время ему это удавалось, но через несколько месяцев мафия напала на его след, и вскоре Папочку прирезали.
Задолго до этого, узнав о расправе с Лероем Колфэксом, Ролли стал ждать своей судьбы, а пока все глубже опускался в пучину отчаяния.
* * *
Леонард Уингейт никак не мог понять, чей это женский голос говорит с ним так тихо по телефону. Раздражало его и то, что звонили ему не на работу, а домой, причем поздно вечером.
— Какая Мэй-Лу?
— Да женщина, которая живет с Ролли. Ролли Найтом. Найт.
Теперь Уингейт вспомнил и спросил:
— Откуда у вас мой номер телефона? Его ведь нет в справочнике.
— Вы сами написали его на карточке, мистер. Сказали, чтобы мы позвонили, если будет худо.
Вполне возможно, что он так и сказал, — очевидно, в тот вечер, когда на квартире у Найта снимали фильм.
— Ну, и в чем же дело? — Уингейт как раз собирался ехать на ужин в Блумфилд-Хиллз. И теперь жалел, что не ушел до звонка и снял трубку.
— Вы, наверно, знаете, что Ролли перестал ходить на работу? — проговорила Мэй-Лу.
— Ну откуда же я могу это знать!
— Так ведь он же там больше не появляется… — неуверенно зазвучал голос.
— На этом заводе работает десять тысяч человек. По своему положению главы отдела персонала я, конечно, отвечаю почти за всех, но не располагаю сведениями о каждом в отдельности…
Леонард Уингейт увидел свое изображение в зеркале на стене и умолк. О'кей, ты напыщенный, преуспевающий, высокопоставленный осел, чей номер телефона не значится в справочнике, сказал он себе, ты дал ей понять, какая ты важная птица: мол, и думать не смей, что у нас может быть что-то общее только потому, что мы оба одного цвета кожи. Ну, а дальше что?
В оправдание себе он подумал: не так уж часто это с ним случается, — и успел вовремя остановиться, однако именно так может выработаться подобное мировоззрение — ведь был же он свидетелем того, что черные, облеченные властью и авторитетом, смотрят на своих собратьев как на грязь под ногами.
— Мэй-Лу, — сказал Леонард Уингейт, — вы застали меня уже в дверях, поэтому прошу извинить. Не могли бы вы объяснить все сначала?
Она сказала, что вся беда — в Ролли.
— Он не ест, не спит, вообще ничего не делает. И на улицу не выходит. Только сидит дома и чего-то ждет.
— Чего же?
— Не говорит он мне. Молчит — и все тут. На него страшно смотреть, мистер. Ну, прямо будто… — Мэй-Лу умолкла, словно подбирая подходящее слово, — будто смерти ждет.
— И давно он не ходит на работу?
— Вот уже две недели.
— Это он просил вас позвонить мне?
— Нет, он ничего не просит. Только надо ему помочь. Я знаю, что надо.
Уингейт задумался. По сути, ему нет до этого дела. Он действительно до сих пор проявляет живой интерес к вопросу о найме неквалифицированных рабочих. Действительно принял к сердцу судьбу некоторых из них, пример тому — Ролли Найт. Однако помогать можно до определенного предела, а Найт две недели назад перестал работать, и, судя по всему, просто так, по собственной инициативе. Но Уингейт все еще находился под неприятным впечатлением интонации, что прозвучала в его голосе несколько минут назад.
— Хорошо, — сказал он — я не уверен, что смогу чем-либо помочь, но постараюсь заглянуть к вам в ближайшие дни.
— А вы не могли бы сегодня вечером? — умоляюще проговорила она.
— Боюсь, что это невозможно. Я приглашен на ужин и уже опаздываю.
Уингейт почувствовал, что она мнется, потом снова услышал ее голос:
