– Могу я увидеть?.. – взмолился Ромео. – Можно я посмотрю на твою… твою…
– Нет, – ответила я, отпрянув в своей прилипшей к телу мокрой сорочке поближе к Мадлен.
Смех Мадлен прозвучал как журчание воды.
– Ты же хочешь этого, ведьма, так сделай это! – И вновь я почувствовала ее холодную длань, толкающую меня в объятия Ромео. – Сделай это! – повторила она, добавив: – Если произойдет что-то, чего надо стыдиться, я не узнаю… А теперь покажи ему свою… себя целиком: он просит об этом, испытывая к тебе влечение и нежность. Посмотри же на него! Вот ты стоишь перед ним, эта муслиновая ткань для тебя словно вторая кожа, и все же он пожирает тебя глазами. Он ждет разрешения… А то, чего ты боишься, не произойдет: он не отвернется, узнав всю проеду о тебе …
– Могу ли я не рассказывать ему? Должна ли я ему показать?..
– Нет, нет, к чему слова? Когда видишь, все гораздо ясней… Но время… Время очень важно для нас в эту ночь, поэтому… Ну-ка, мальчик, подними руки повыше над головой.
Ромео стоял неподвижно, и я с замиранием сердца поняла, что мне придется передавать ему приказание, что, по его настоянию, я и сделала.
Мадлен велела мне повторять каждое движение Ромео.
– Мы сравним , – сказала она. – Это пойдет вам обоим на пользу, а мне , – добавила она, как бы извиняясь, – послужит развлечением , – и вновь зажурчал ее смех.
Ромео напряг мускулы, широко расставил руки, чтобы заключить меня в объятия. Мы коснулись плеч друг друга, провели ладонями по плоским животам, пригладили влажные волосы…
– Коснись его , – сказала мне Мадлен. – Сначала ты, потом мальчик.
Когда моя дрожащая рука поднялась, пальцы согнулись и я была уже готова дотронуться до его выпуклости… И тут призрак девушки, умершей, когда она была моложе нас, заговорил:
– Но не спешите, дети мои. Только медленная игра может доставить удовольствие, и я не хочу вас его лишать.
Она приказала мне коснуться лба Ромео, его уха, губ и сказала, что ему следует нежно, медленно провести языком по моим пальцам. Потом, взяв мои блестевшие от воды пальцы, положила их на его грудь, такую твердую, непохожую на мою.
– Касайся меня, – сказала я ему, – как я касаюсь тебя. – (Было ли это приказание призрака или мое собственное?)
И тогда Мадлен с улыбкой погрузила руки в ванну, и вода начала нагреваться. Вскоре она забурлила, словно собираясь закипеть.
– Она что, собирается сварить нас? – попытался сострить Ромео.
– Я хотела только слегка разжечь вас , – сказала она… – А теперь продолжайте. Наслаждайтесь несхожестью, ищите общность… Касайтесь самых чувствительных мест друг друга, сначала пальцами, затем, пожалуй, губами, ну а потом … – Ее слова, понятные теперь только мне, заглушил смех. Но я знала, что мне надо делать: взяла руки Ромео в свои и положила их на мои груди. – Да, соски! Всегда лучше начинать с них! – Последнюю фразу Мадлен почти провыла, но Ромео инстинктивно понял ее, и, когда он положил свои указательные и большие пальцы на обе мои… казалось, я упаду в обморок, на этот раз от удовольствия, а не от страха.
Я проделала то же с Ромео, лаская соски его груди, пока его шея не ослабла, голова не откинулась назад. Дыхание же было пьянящим, как аромат фруктовых садов…
– Успокой ее поцелуем , – сказала Мадлен.
– Поцелуй меня, – эхом отозвалась я и уже приготовилась: закатила глаза, поджала губы (мои пальцы продолжали гладить грудь Ромео, его пальцы лежали на моей груди) – и тут девушка-призрак вновь подшутила над нами… – Проклятие! – вырвалось у меня, когда на нас обоих брызнула холодная вода. И мы расхохотались, все трое. Я и Ромео стиснули друг друга в объятиях, пытаясь согреться. Что же до Мадлен, та славно повеселилась, стуча одним канделябром о другой.
– И вправду проклятие , – повторила она, поднимаясь, – ты как раз мне напомнила… Быстрее все в студию! С этими играми можно и повременить.
– Но… – начала я, надеясь, что наша игра возобновится, с радостью заметив, что Ромео хочет того же. – Но…
– Сегодня вечером… У вас, смертных, впереди целая вечность. А мне… Пошли, быстрее! – И она погрузила руки в ванну, угрожая вновь окатить нас ледяной водой.
Мы выпрыгнули из ванны и вытерлись досуха. И только тогда, уже по собственной воле, посмотрели друг другу в глаза и нашли в них ответ на все вопросы. Когда Ромео остановил на мне взгляд и улыбнулся, вместо того чтобы с отвращением отвернуться, я почувствовала, что плотина моего одиночества наконец-то прорвана и я вот-вот разрыдаюсь. Затем он в последний раз поцеловал меня, и мы вышли из ванной, взявшись за руки. Ромео торопливо прошептал мне на ухо: «Тебя не собирались здесь оставлять». Я не расслышала его слов, не поняла их тогда – в это мгновение в глаза ударил свет многочисленных свечей, горевших в студии.
ГЛАВА 29Приготовления и отъезд
Возвратившись в мастерскую (как же глубока была боль неудовлетворенности!), я увидела в глазах Себастьяны такую же решимость, какая была в тот день, когда она вошла в библиотеку С***. Помню, что она вступила тогда в беседу с отцом Луи, и теперь именно они без моего ведома обсуждали, как лучше осуществить давний замысел. Я слышала, как она сказала:
– Да, время пришло.
– Мадлен будет довольна, – ответил отец Луи.
– Это не столь важно, – хмыкнула Себастьяна.
– О чем вы говорите? – спросила Мадлен с другого конца мастерской, где она помогала мне переодеться в простую сорочку и обуть домашние туфли. Что же касается Ромео, он довольно долго стоял голым рядом с Себастьяной, пока наконец не догадался отыскать халат.
Не обращая внимания на Мадлен, Себастьяна сказала мне:
– Моп coeur[91], тебе придется уехать. Я не могу быть уверенной в твоей безопасности.
Поэтому было безоговорочно решено: я вскоре покидаю Равендаль вместе с отцом Луи и Мадлен. С какой целью? Как я поняла в ту ночь, это мало занимало Себастьяну, не представляло для нее большой важности. Для Мадлен же и отца Луи скорейший отъезд имел первостепенное значение, поэтому они настаивали на нем.
– Она проявила величайшее терпение, – сказал отец Луи Себастьяне, имея в виду Мадлен. – Стоит ли напоминать тебе, что были даны обещания и…
– Вам нет нужды напоминать мне, отец, – прервала его Себастьяна. – Я хорошо помню. Как могу я забыть то, о чем мне постоянно твердили все эти годы.
Кажется, Себастьяна давным-давно дала Мадлен некое обещание, и я стала как бы одним из условий его выполнения. Я поняла также, что существовал какой-то план, решение о предстоящей поездке было давно принято. В ту ночь много говорили о маршруте и прочих подробностях, и стало ясно, что мне предстоит провести в Равендале еще несколько дней. И вот эти дни прошли, мне осталось быть здесь какие-то несколько часов.
– Время пришло , – вновь и вновь говорила Мадлен. – Время пришло .
– Время для чего? – выпытывала я. – Скажи мне.
– Время для приготовлений, – ответила Себастьяна.
Она подозвала меня к себе. Мы стояли теперь вдвоем посреди мастерской, а призрак Мадлен – сбоку от меня на покрывале из пурпурного бархата, влажного от ее крови, достаточно близко, чтобы слышать каждое слово Себастьяны, но достаточно далеко, чтобы… чтобы не вызвать гнев хозяйки поместья. Ромео, угрюмый, молчаливый, сидел в дальнем углу. Отец Луи, еще незримый, был где-то рядом.
Себастьяна наклонилась ко мне поближе и зашептала:
– Теоточчи когда-то давно говорила мне, что надо двигаться на север, а я советую тебе держаться ближе к морю. Я видела море во сне – это был сон о тебе, сон для тебя…
– Что это ты там шепчешь? – спросила Мадлен обеспокоенно. – Разве я недостаточно настрадалась от твоих секретов, тайн твоего драгоценного ремесла, которое могло бы избавить меня… избавить меня от этого… если бы ты была так храбра, чтобы попытаться, чтобы попытаться…
– Замолчи, несчастная, – прервала ее Себастьяна, лукаво улыбаясь. – Неужели меня опять нужно винить за твое нынешнее положение? Разве это я спала со своим приходским священником, пренебрегая всякой осторожностью, разве это я…
Внезапно в комнате резко похолодало, огонь в камине зашипел, посыпались искры, сопровождая неожиданное появление отца Луи.
– Ну-ну, – сказал он, принимая человеческое обличье рядом с Мадлен. – Что ж, дамы… у нас ведь есть определенная договоренность, не так ли?
– Выходит, – сказала Себастьяна, – я вновь должна идти на риск накликать на себя беду, как той зимой, только для того, чтобы помочь тебе совершить этот переход – умереть во второй раз, чего ты так добиваешься?
