«Сегодня слушает он джаз, а завтра Родину продаст»: кроме одежды, стиляги отличались тем, что слушали другую музыку и танцевали по-своему, «по-стильному». Известный джазмен Алексей Козлов, в молодые годы сам бывший стилягой, писал в своих воспоминаниях: «Я хорошо помню, что само слово „стиляга“ на практике стали применять к тем, кто на школьных или студенческих вечерах, а также на обычных танцплощадках отваживался танцевать „стилем“, в отличие от разрешённых вальса, польки, па-де-граса или па-де-патинера. Даже фокстрот и танго, в предвоенные годы бывшие широко распространёнными в официальной советской жизни, в период послевоенной „холодной войны“ стали нежелательными. Но у различных мелких комсомольских или партийных надзирателей, обязательно присутствовавших на танцевальных вечерах, они не вызывали такой ярости и испуга, как неизвестно откуда взявшиеся „атомный“, „канадский“ или „тройной Гамбургский“ стили».
Почему же джаз, фокстрот, танго, вообще любая современная западная музыка и танцы вдруг стали так неугодны официальной пропаганде? В те годы в советском искусстве господствовал социалистический реализм, который требовал от любого творческого человека «правдивого, исторически конкретного изображения действительности в её революционном развитии». Как говорил один из главных идеологов Советского Союза Андрей Жданов, «продолжительное общение с социалистическим искусством может превратить даже эгоистичного капиталиста в беззаветного строителя коммунизма». Правда, в жизни получалось совсем наоборот, значительная часть общества, прежде всего молодёжь, стремилась если и не полностью перенять западный образ жизни (в тех условиях это было невозможно в принципе), то хотя бы подражать ему или же создать свой особенный стиль, а это никогда не приветствовалось тоталитарным режимом. Однако приблизительно до 1946 года в Советском Союзе показывали, например, некоторые американские и трофейные немецкие фильмы, и весь советский народ смотрел «Серенаду Солнечной долины», где играл один из самых популярнейших джазовых коллективов в мире — оркестр Гленна Миллера. И в этих фильмах была та самая «другая» жизнь, да и джаз был вполне нормальным явлением, вполне законно существовали свои доморощенные джазовые коллективы. И вдруг влияние западной культуры «стало отравлять массы», а джаз, по выражению всё того же Жданова, был объявлен «буржуазной, декадентской музыкой». Причиной тому послужила начавшаяся в конце сороковых годов борьба с космополитизмом, а также «холодная война» с Западом. Вообще, любой власти, которая не может обеспечить своим гражданам нормальный уровень жизни, нужен враг, на которого можно свалить все неудачи бездарного режима. Сталинизм нуждался во «вредителях» и «врагах народа», ведь они «были виноваты во всём». А в культурной жизни такими «врагами» стали стиляги.
Стиляга — в потенции враг
С моралью чужою и куцей, —
На комсомольскую мушку стиляг;
Пусть переделываются и сдаются!
И брали на мушку, воспитывая ту самую «классовую ненависть»: ведь первыми стилягами были дети элиты. «Золотая молодёжь» могла позволить себе то, о чём не могли даже мечтать простые парни из рабочих кварталов, а значит… Агрессивное большинство всегда не любит тех, кто чем-то от него отличается, причём в лучшую сторону. «У тебя есть то, чего нет у меня, ты выглядишь иначе, чем я и мои товарищи, и, значит, ты чужой». И постепенно презрительным словом «стиляга» стали клеймить всех, кто позволял себе отличаться хоть чем-нибудь от серой толпы. С точки зрения советской идеологии, стиль стал принадлежностью западной, а значит, враждебной культуры. И мысль эту советская пропагандистская машина усиленно вбивала в сознание масс. В «борьбе» со стилягами стали принимать участие даже дети. Известный актёр Евгений Стеблов вспоминал, как его одноклассники преследовали девочку, вся вина которой была в том, что она надела элегантный берет: «После уроков поджидали её на улице всем классом и, как появилась, обступили плотной толпой. Она недогадливо улыбнулась растерянными глазами. В ответ молчание, тишина. Вдруг кто-то срывается в выкрик: „Стиляга! Стиляга!“ — с энтузиазмом подхватывает толпа. Я из толпы поначалу не понял, в чём дело, но вот уже сорвали с неё берет и перекидывали, словно мячик, когда она тщетно пыталась поймать его, затем не выдержала — побежала. Толпа вроссыпь с криком за ней: „Стиляга! Стиляга!“… Её гнали до самого дома. Она заплакала лишь у подъезда… Тогда, помешкав, сжалились, вернули затоптанный новый берет, только предупредили — не напяливать на себя больше иностранные вещи».
Стиляги были для власти неудобны ещё и тем, что они совершенно не интересовались политикой, игнорировали комсомольские собрания, они не были озабочены борьбой за счастье трудящихся всего мира. Настоящий стиляга вообще по сути своей индивидуалист, а по образу мыслей — свободный человек. Для стиляг главным в жизни было узнать об окружающем мире, о культуре других стран, узнать больше того, чем говорилось в официальных источниках информации. И конечно, музыка. Джаз, буги-вуги, а позже и рок-н-ролл были для настоящих стиляг смыслом жизни, и даже смерть они не представляли без любимой музыки. Как пелось в одной из песенок:
Как стилягу хоронили, шесть чувих за гробом шло,
И три джаза громко выли, громко выли рок-н-ролл.
Как стилягу хоронили — плакали подруги.
На могиле два оркестра дули буги-вуги.
У них был даже свой язык, малопонятный для окружающих. «Крутые чуваки встретились на Броде, закадрили чувих, а затем ехали на моторе на хату, где шёл процесс. Там танцевали стилем и выпивали всякие редкие напитки». Тем, кто был стилягой, этот текст понятен без перевода. Для тех же, кто с языком стиляг не знаком, расшифруем: «Стильные молодые люди встретились на Бродвее, познакомились с такими же стильными девушками, поехали на такси на отдельную квартиру, оставленную на какое-то время родителями, уехавшими на дачу или в отпуск, где прошла вечеринка со стильными танцами под джаз или рок-н-ролл». Бродвей, конечно, был не тот, что в Нью-Йорке, а в каждом крупном городе свой. В Москве, например, «Бродвеем» назывался отрезок улицы Горького (ныне Тверская) от Пушкинской площади до гостиницы «Москва». Бродвей был излюбленным местом «тусовки» стиляг. Правда, это же место было «излюбленным» местом милиции и народных дружин. Отловленных стиляг препровождали, как правило, в «полтинник», то есть в 50-е отделение милиции, где обычно обрезали брюки и галстуки, иногда состригали кок. Дальше следовали оргвыводы. Стиляг, если они не были застигнуты за каким-то противозаконным делом, например, за фарцовкой, в тюрьму обычно не сажали. Однако из комсомола и института молодой человек или девушка вылетали практически гарантированно, если, конечно, не было прикрытия со стороны высокопоставленных родителей.
Во время хрущёвской оттепели отношение к стилягам и западной музыке несколько смягчилось. Говорят, что начало этому положил сам генсек. Хрущёва, который раньше ассоциировался с украинскими косоворотками и серыми костюмами, в одном из документальных фильмов показали одетым в стильный болоньевый плащ. А это был сигнал: раз Первому секретарю ЦК можно показаться народу в импортном плаще, значит, и всем можно. Тот же Никита Сергеевич в 1956 году на одном из Пленумов ЦК сказал: «Сейчас весь Запад носит штаны уже, короче, чем у нас. У нас мужчины ходят, как косматые голуби, штаны внизу болтаются. Раньше мы тоже носили узкие штаны. Нужно и об этом подумать. Разве нужны обязательно широкие штаны? Даже и в этом есть мобилизация средств». Стиляги страдали из-за пристрастия к узким штанам, а тут вдруг Генеральный секретарь КПСС говорит о том, что советские мужчины носят слишком широкие брюки! Правда, заботился Никита Сергеевич в основном об экономии средств, но, тем не менее, впервые с 1917 года вопрос о моде обсуждался на таком высоком уровне.
В конце 50-х сложилась странная ситуация: с одной стороны, стиляг по-прежнему продолжали всячески клеймить, с другой — быть модным не считалось совсем уж зазорным. В этом смысле весьма характерно письмо некоего Владимира Токарева, опубликованное в «Комсомольской правде». «Стиляг в нашем обществе справедливо презирают, — писал молодой человек. — Я понимаю: стиляга — это тот, у кого мелкая, серая душонка. Это человек, для которого предел мечты — платье с заграничным клеймом и весёлая танцулька под низкопробный джаз. Но разве можно человека, у которого есть цель в жизни, который стремится учиться и который одевается недорого, но красиво, по моде, называть стилягой?.. Неужели я стиляга, и со мной надо вести борьбу?».
Во время оттепели изменилась ситуация и с музыкой. В 1955 году не где-нибудь, а в «Правде» появилась статья, осуждающая чрезмерную строгость по отношению к исполнителям и слушателям джаза. Вообще же переломным в отношении к моде и музыке и, соответственно, к стилягам стал Фестиваль молодёжи и студентов 1957 года, который, согласно официальному сообщению ТАСС, стал «попыткой показать всему миру, что Советский Союз освободился от этно- и ксенофобии послевоенных лет». На улицах Москвы появились тысячи людей, одетых так, как им угодно, а не так, как того требовало постановление комсомольского собрания. Несколько лет вялая борьба со стилягами ещё продолжалась, а потом и вовсе прекратилась. Просто потому, что стиляги как явление перестали существовать. И тем не менее, стиляги оставили свой след в истории, оставшись навсегда одним из символов советской эпохи. Они стали первыми в Советском Союзе, кто не побоялся выделиться из толпы, кто не хотел быть как все. За стилягами пошли другие — «шестидесятники», диссиденты, люди, которые не боялись мыслить по-другому…
