В ноябре 1953 года по полуторакилометровому красавцумосту грохотала колонна танков. Прошедшие пекло войны знаменитые «тридцатьчетверки», лязгая гусеницами, словно спрашивали: «А что это за чудо такое? Сейчас мы его проверим, сейчас посмотрим, на что он способен». Мост выдержал и по-прежнему служит людям (не будем пока говорить о его проблемах). И зная характер его создателя, можно с уверенностью сказать — он, несмотря на болезни и возраст, обязательно был бы там, под мостом, смотрел бы, как ведет себя его детище под чудовищной нагрузкой боевых машин. Он видел, как рождался его мост, как казавшаяся фантастической мечта обретает реальные черты. Но судьба не подарила ему всего лишь нескольких месяцев, чтобы он воочию смог увидеть — вот он, его мост, во всей своей красе.
Герой Социалистического Труда, дважды лауреат Сталинской премии, академик, вице-президент АН УССР, депутат Верховного Совета СССР нескольких созывов… На первый взгляд может показаться, что советская власть щедро обласкала Евгения Оскаровича Патона. Но если разобраться, если учесть все его заслуги… Ведь хоть и был он вторым человеком в Академии наук Украины, но в академию союзную его так и не избрали. И орденов у Патона, помимо Звезды Героя, было немного — орден Красной Звезды и Красного Знамени и все. И это притом, что другие за меньшие во сто крат достижения имели такой орденский «иконостас», который на одном пиджаке не умещался. Причиной тому — дворянское происхождение ученого. Вот если бы происходил он из рабоче-крестьянской семьи — тогда другое дело, тогда вот вам, товарищ ученый, почет и уважение от советской власти по полной программе. А так — извините…
К тому же происходил Патон не из каких-то захудалых дворян затертой губернии, у которых всего имущества — хутор, а в нем три хаты да два плетня. Дед — генерал-лейтенант, а после отставки — сенатор Правительствующего сената. Отец — полковник лейб-гвардии, той самой гвардии, которая охраняла монарший трон. И даже родился будущий ученый не где-нибудь, а в самом «рассаднике роскоши» — на Лазурном берегу, в Ницце, где его отец занимал пост русского консула.
В 1888 году восемнадцатилетний юноша поступил на инженерное отделение Дрезденского политехнического института. Когда Евгений сообщил о своем решении стать инженером и строить мосты, близкие были удивлены. Ведь он мог пойти по военной линии, как дед, или стать дипломатом, как отец. Но Оскар Петрович желанию сына противиться не стал, возможно потому, что сам когда-то пошел против родительской воли, сменив военную службу на дипломатию.
В Германии перед Евгением Патоном была открыта широкая дорога — ведущие немецкие профессора заметили талантливого и целеустремленного молодого ученого, пригласили к себе. Пару лет Евгений проработал ассистентом кафедры статики сооружений и мостов в Дрездене. А дальше могла быть своя кафедра, факультет и так далее. Но Евгений Патон решает уехать в Россию, чтобы… снова стать студентом. На родине немецкий диплом не признавали, и поэтому инженеру, который к тому времени уже являлся автором нескольких воплощенных в жизнь проектов, пришлось снова сесть за студенческую скамью. На то, чтобы окончить курс Петербургского института путей сообщения, в принципе нужно было года три. Но Евгению ждать так долго было некогда — за 4 месяца он сдал 12 экзаменов и подготовил и защитил пять дипломных проектов.
В то время Российская империя просто колоссальными темпами строила железные дороги — по 2500 верст в год. Естественно, построить дорогу без мостов и путепроводов невозможно. Труд и знания мостостроителей, в том числе и Евгения Патона, оказались не просто востребованными, они были бесценны. Стремительными темпами развивалась научная карьера мостостроителя. В 30 с небольшим лет Евгений Патон — один из лучших специалистов мирового уровня в мостостроении, автор фундаментального учебника «Железные мосты». В 1906 году молодой профессор получает под свое начальство инженерный факультет Киевского политехнического института (с тех пор его жизнь навсегда была связана с городом на Днепре и Украиной). И вдруг — крутой поворот. Патон подает прошение об отставке. Как говорят в таких случаях — на самом взлете. На первый взгляд — решение удивительное. Но слишком многое совпало в тот момент в жизни ученого — и разочарование в существующей системе, и отсутствие практического применения его труда, и проблемы со здоровьем, и семейные неурядицы.
Спустя год началась Первая мировая. Как ни странно, но тяжелейшее для всей Европы время оказалось благодатным и благоприятным для Патона. Он вновь был востребован как ученый и практик (только в одном 1915 году на Днепре и Десне началось строительство 14 постоянных мостов и множества временных), он наконец-то обрел семейное счастье. Жена, Наталья Викторовна, подарила ему двух сыновей, Владимира и Бориса, а Украине — двух первоклассных ученых, которые достойно продолжили дело отца.
Как Патон воспринял революцию? А как ее мог воспринять человек дворянских кровей? Конечно, настороженно, в смутное время вполне естественен страх за себя, за жену, за маленьких детей. К тому же Евгений Оскарович всегда был «трудоголиком». «Во всякой работе меня всегда прежде всего интересует ее цель и практическая целеустремленность», — писал он в своем дневнике. А какая могла быть работа, какое созидание во время разрухи? Но чью-либо сторону в политической борьбе Евгений Оскарович не занимал, он никогда не считал нужным тратить драгоценное время на отстаивание и защиту чьих-то политических позиций. «Отец не интересовался политикой, — рассказывал в интервью корреспонденту газеты „Зеркало недели“ Игорю Малишевскому сын ученого Борис Евгеньевич. — Не помню, чтобы до войны [Великой Отечественной. — Авт.] даже газеты читал». Кстати, Борис Патон считает, что такая позиция спасла жизнь отцу и во времена Гражданской войны, и в пору сталинских репрессий: «Отец все время работал, труд был для него главным в жизни. Вожди понимали: Патон нужен государству».
И вновь работа. Как только жизнь в стране чуть-чуть наладилась, Евгений Оскарович вернулся к любимому делу. Профессор Патон продолжает преподавать в Киевском политехе, создает проекты и руководит строительством новых мостов. В 1921 году он создает мостоиспытательную станцию, в задачу которой входила проверка восстановленных и вновь вводимых в эксплуатацию мостов. Работа на станции была связана с частыми командировками. Во время одной из таких командировок и произошло событие, круто изменившее не только жизнь Евгения Патона, но и давшее невероятный толчок развитию целой отрасли прикладной науки.
Евгения Оскаровича Патона нередко называли «отцом электросварки». Вроде бы так и есть — основатель всемирно известного Института электросварки (этот институт был образован в 1933 году), автор фундаментальных трудов и множества изобретений в области применения и усовершенствования сварки. Но что интересно — с процессом сварки Евгений Патон познакомился в общем-то случайно. Он скорее не «отец», а «воспитатель электросварки».
…Лето 1928 года, рядовая командировка — необходимо подписать акт о приемке капитально отремонтированного моста. Больших замечаний не было, разве что мелкие недочеты в креплении перил. На что и указал Евгений Оскарович прорабу, отвечавшему за проведение работ. В ответ тот пообещал, что мигом все исправит. «Мигом мне не надо, — сказал Евгений Оскарович. — Когда все сделаете, тогда и подпишу акт». — «Но у меня есть сварочный аппарат, — ответил прораб. — Профессор, конечно, знает электросварку?» Все было сделано действительно мигом — раз-два, и металл перил, размякший под действием мощной искры, был надежно присоединен к деталям моста. Это был, пожалуй, единственный случай в жизни Евгения Патона, когда он, профессор, академик, мировое светило, человек, который, казалось бы, в мостостроении знал все, был посрамлен. И надо сказать, он был очень рад случившемуся. Именно тогда Евгений Оскарович Патон понял — вот оно, будущее.
Конечно, процесс горячего соединения металлов был известен задолго до той поездки Евгения Патона. Да и в мостостроении сварка применялась довольно давно. Но применять ее можно было только для мелких конструкций, которые не испытывали большой нагрузки. Несущие же части приходилось соединять заклепками. Процесс этот очень трудоемкий, требующий больших затрат времени и средств.
Как только Евгений Оскарович познакомился с возможностями электросварки, то буквально сразу же загорелся идеей строительства нового моста через Днепр. Причем мост этот, по задумке Патона, должен был быть полностью сварным. Но как же было нелегко осуществить эту идею! Во-первых, в начале 1930-х возможности автоматической электросварки не позволяли надежно варить мощные конструкции. Необходимо было усовершенствовать метод, искать новые способы и материалы для сварки. А когда это было сделано, возникла другая проблема — в данной ситуации она просто не могла не возникнуть.
