Художник изобразил на обивке чертомлыцкого горита момент, когда Ахилл, сидя на табурете, начинает облачаться в доспехи, принесённые ему матерью. В руках он держит кнемиды — поножи. Слева на троне восседает Агамемнон. Заключает фриз поникшая фигура Фетиды со скорбно склонённой головой, уносящая урну с прахом своего сына Ахилла: предсказание сбылось, и он в конце концов погиб, поражённый в единственное своё уязвимое место — пятку — стрелой Париса…
Мастер, создававший горит, был прекрасно осведомлён в греческой мифологии. Ясно, что этот выдающийся художник был греком, работавшим в Северном Причерноморье. Как полагают, его мастерская находилась в Пантикапее. Возникает, правда, вопрос: а почему на предмете, предназначенном для скифа, были изображены сцены из жизни греческого героя? Вероятно, это объясняется тем, что культ Ахилла был весьма популярен в северо-западном Причерноморье и мог проникнуть оттуда и в скифскую среду.
…Терпение археологов, продолжавших изучать разграбленный курган, было вскоре щедро вознаграждено. Погребальная камера представляла собой сложное подземное сооружение: от каждого из углов центральной могильной ямы отходили большие боковые ниши, которые оказались нетронутыми. По-видимому, к моменту ограбления входы в них были засыпаны землёй, или же неожиданный обвал помешал грабителям довести задуманное до конца. В трёх боковых нишах археологи обнаружили захоронения, и в каждом — множество золотых и серебряных украшений: шейных гривен, перстней, браслетов, бляшек, украшавших одежду (их было найдено около 2500), бронзовых наконечников стрел, ножей и т. д.
Особенно богатым оказалось погребение, где были похоронены женщина и мужчина — по-видимому, наложница царя и его виночерпий. Тело «царицы» было украшено золотой гривной, браслетами, серьгами. На каждом пальце — по золотому перстню. Но самой выдающейся находкой стала большая серебряная с позолотой ваза, известная теперь под названием «чертомлыцкой амфоры». Она, как и куль-обская электровая ваза, украшена сценами из скифской жизни, но куль-обский сосуд рисует военный быт скифов, а чертомлыцкий — их мирные занятия.
Вся поверхность амфоры покрыта чеканными позолоченными рельефными изображениями. На её туловище изображены цветы и побеги с сидящими на них птицами. В нижней части — три слива, украшенные скульптурными головками львов и мифического крылатого коня Пегаса. Разинутые пасти животных, через которые вытекало вино, затыкались пробками на серебряных цепочках. В сливах и горле сосуда устроены серебряные ситечки для процеживания вина.
Плечи амфоры украшены двумя поясами изображений. В верхнем фантастические чудовища — грифоны с львиными телами — терзают оленя. Во втором поясе удивительно живо показаны сцены ловли скифами диких коней. Животные пытаются высвободиться, но поймавшие их скифы туго натянули аркан… Вот три скифа с усилием сдерживают особенно норовистого скакуна. А вот, наконец, кони покорены и взнузданы. Художник с удивительным мастерством и прекрасным знанием дела изобразил все этапы процесса ловли и приручения лошадей — одного из важнейших занятий в жизни степных кочевников-скифов. По всему видно, что мастер был прекрасно знаком со скифами, с их жизнью и бытом.
Можно предполагать, что на чертомлыцкой вазе изображён какой-то мифологический или эпический сюжет. Если это так, то истолкование его весьма сложно и нет пока достаточно чёткого и ясного объяснения.
По времени Чертомлыцкий курган близок Куль-Обе: он относится к концу IV века до н. э. Но кто был здесь похоронен?
Несомненно, что Чертомлык являлся усыпальницей могущественного скифского вождя, похороненного со всей пышностью царского погребального обряда. И хотя главное погребение оказалось разграбленным, находки в Чертомлыцком кургане превзошли самые смелые ожидания. Они представляют огромную ценность не только как замечательные произведения искусства, но и как единый археологический комплекс (хотя значительная часть предметов была потеряна для науки).
Находки из Чертомлыка заняли своё место в залах Эрмитажа рядом со своими предшественниками из Куль-Обы.
Вдоль всего нижнего течения Днепра протянулись сотни курганов; некоторые из них по величине немногим уступали Чертомлыку. Особое внимание учёных привлекал огромный курган, стоящий на левом берегу Днепра, неподалёку от Никополя, вблизи села Большая Знаменка. Окрестные жители окрестили его Солохой, и под этим именем он вошёл в историю.
Ещё летом 1882 года Археологическая комиссия сообщала таврическому губернатору о своём намерении в следующем году приступить к раскопкам кургана. Однако в действительности исследования Солохи начались лишь в 1912 году. Раскопки кургана связаны с именем профессора Петербургского университета Николая Ивановича Веселовского (1848–1918).
Курган был грандиозным — его высота превышала 18 м, и исследовать его за один год оказалось археологам не под силу. Раскопки растянулись на два сезона — 1912 и 1913 годы. Уже первый внешний осмотр Солохи показал, что и этот курган не избежал участи других: на склонах насыпи были заметны ямы и западины — остатки грабительских ям и лазов. Это, однако, не смутило Н. И. Веселовского: опыт подсказывал, что грабителям редко удавалось ограбить могилу начисто. Кроме того, под столь могучей насыпью могло скрываться не одно, а несколько захоронений, и маловероятно, чтобы ворам, орудовавшим в спешке из-за боязни быть застигнутыми на месте преступления или оказаться погребёнными в завале, удалось найти и опустошить сразу все могилы.
Когда после долгого и изнурительного труда была снята часть насыпи кургана, открылись очертания огромной могильной ямы площадью около 27 м. Глубина её достигала 6 м. Как и следовало ожидать, могила была ограблена. О былом её богатстве давали представление обронённые грабителями золотые нашивные бляшки, золотая иголка, серебряный килик (чаша для вина) с греческой надписью на нём. Рядом с центральной могилой археологи обнаружили захоронения двух коней в богатом уборе — с золотыми налобниками в виде рыб, нащёчниками в виде крыльев и т. д.
Многие признаки, однако, подсказывали, что этим тайны Солохи не исчерпывались. Веселовский был уверен, что под курганом должна скрываться по меньшей мере ещё одна могила. Но в 1912 году нехватка средств и времени не позволили продолжить раскопки, и их возобновили лишь в следующем году.
Второй год исследований Солохи принёс сенсационные открытия. Раскопки показали, что через некоторое время спустя после насыпки кургана (его высота тогда составляла 15 м) часть насыпи сбоку была снесена до основания и вырыта новая, не менее грандиозная могила. После совершения в ней погребения курган был досыпан — уже над обеими могилами — и ещё более увеличен в размерах. В этой второй, боковой могиле и был похоронен скифский царь.
Длинный — более 10 м — подземный коридор вёл из глубокой шахты в обширную погребальную камеру с тремя боковыми нишами. В самую большую из этих ниш были помещены останки царя, а две другие предназначались для погребального инвентаря. Кроме того, в боковой стенке главной ниши был устроен тайник, в который были спрятаны особо ценные вещи. И всё это лежало в том самом порядке, в каком было положено две с половиной тысячи лет тому назад!
Исследователи были ослеплены обилием золота и серебра. Царский горит, в котором, помимо лука, хранилось 180 стрел (они, как и лук, полностью истлели; археологи нашли только 180 бронзовых наконечников), был обложен серебряной пластиной, украшенной рельефными изображениями, идущими в несколько поясов. В верхнем поясе — уже знакомая по другим памятникам сцена: лев и грифон терзают оленя. В среднем изображена схватка конных и пеших воинов. Судя по одежде и вооружению, и те и другие являются скифами: у них длинные, ниспадающие на плечи волосы, короткие, типично скифские мечи-акинаки, боевые секиры; одеты они в подпоясанные кафтаны, отороченные мехом и длинные штаны. Однако если всадники бородаты, то пешие воины безбороды. Вероятно, художник изобразил здесь сцену битвы между воинами двух различных скифских племён.
Юные пешие воины могучи и красивы, в то время как их конные противники изображены нарочито безобразными: у них выпученные глаза, толстые губы, носы «картошкой». Победа явно на стороне пеших воинов. Один из них замахнулся боевым топором на преследуемого им всадника, прикрываясь от его занесённого копья щитом. Юный воин оголён до пояса — то ли он в пылу схватки сбросил кафтан, то ли не успел одеться, застигнутый врасплох внезапным налётом неприятельских всадников. Другой пеший скиф стаскивает за волосы второго всадника, раненый конь которого падает. Тот силится вытащить свой меч из ножен, но судьба его предрешена, хотя на помощь ему и спешит его спешенный соплеменник с обнажённым акинаком в руке…
