Мы шли дальше, воскрешая тревожные образы 41-го года. Война ушла, оставив пепелища. Надо было строиться, жить. Мужчинам* пахать землю, женщинам рожать детей. Любили строиться на старых, искони выбранных местах. На месте пепелищ вырастали пахнущие свежей щепой новые срубы. Так было всегда, от набегов татар до коричневой чумы. Побеждала неистребимая жизнь. Еще краше вставали из пепла села.
В деревне Воскресении, в двух верстах от Мансурова, рубили избы в старых традициях: о трех красных окнах на улицу, крыши фронтоном на два ската или колпаком. Но ничто не проходит бесследно. Новые плотники уже не могли вернуть домам их былую красоту строительной логики. Остался на краю деревни под № 31 дом о четырех красных окнах. Остался как память о плотницком мастерстве.
По Тростенскому озеру гуляли волны. Отсюда, с высокого берега деревни Онуфриево, была видна лишь рябь, волновавшая озерную чашу. Вдали за озером на крутом холме угадывалась красивейшая усадьба Никольское-Гагарино, построенная русским зодчим И. Е. Старовым. Каких-нибудь девять километров, и можно бродить по аллеям усадебного парка, настраиваясь на элегический лад. Но и там в 41-м взорвана фашистами колокольня…
Не будем отвлекаться от старого Рузского тракта, ставшего сейчас для нас дорогой войны.
Мы пошли на Сафониху по упругому накату старинного большака. Леса обступили нас с двух сторон, будто стараясь укрыть тракт от праздного взора и не расплескать тишину заслуженного покоя. Но чу! Дневной соловей так звонко выдал коленце, что мы вздрогнули. И пошла щелкать и свистать невидимая птаха, не смущаясь неурочного времени. Звук этих трелей был сильным, чистым. Мы уже далеко отошли от соловьиного куста, а пичуга все щелкала и щелкала. И нам казалось, что кто-то звонко ударял палочкой по хрустальной вазе.
Тракт влек вперед. До Рузы по нашей карте выходило 20 километров. Так это же по прямой! А дорога на карте размашисто огибала лесные урочища, крутые увалы. И мы хотели достичь Рузы, не пропуская на пути ни одной дере-веньки. Словом, прошли мимо отошедшей на полверсты от тракта Сафонихи, положившись на интуицию: мол, вряд ли там будет что-либо примечательное. Может быть, оно и так, но вы, любезный читатель, если пойдете этой дорогой, исправьте наш огрех.
В следующей деревеньке Денисихе старых домов не было. До Петряихи мы шли пустынной дорогой. Эти девять километров были даны нам как бы для раздумья. Ни одного человека не встретили на пути. Только однажды выскочил на забытый тракт заяц-русак и долго сидел вдалеке, с любопытством взглядывая на нас.
Подходя к Петряихе, остановились, захваченные великолепным видом с увала на окрестные леса с вкраплением озерных блюдец. То ли Швейцария, то ли Карелия, а все-таки наше очаровательное Подмосковье с березняками, ельниками, сосновыми борами. Дали… Пронзительные голубые дали. Дали синеющие. Дали иссиня-черных зубчатых окоемов там, где небо сливается с землей. Вот на таких увалах стародавние путники восхищенно снимали шапки, благословляя пейзаж нерукотворный.
Остановились и мы, не столь сентиментальные люди XX столетия. Остановились передохнуть и осмотреться. И долго не могли покинуть этого места, наслаждаясь встречей с прекрасной землей…
От порядка домов в деревне Петряихе сохранилась лишь левая сторона. Так и стоят до сих пор ветвистые ветлы над некошеными площадками бывших дворов. Проселочная колея уходит за околицу и теряется в ржаном поле. Две-три березы на краю деревни будто вызвались идти за проселком, но остановились в нерешительности, пугаясь дальней дороги.
— Отчего же эта сторона уцелела? — спросили мы женщину у просторного пятистенка с вырезанными датами на фронтоне светелки-«1924/1950».
— Штаб немецкий стоял в этом доме, оттого и уцелел. Как стали наши постреливать из-за леса, они забеспокоились, забегали. Согнали всю деревню в картофелехранилище, заперли. Это, должно быть, чтобы мы не мешали им по домам шарить да дома поджигать.
Велик же русский характер! Женщина вспоминала не со злобою, а с сожалением, словно она в ответе за то, что бывают на земле войны и нехорошие люди. А ведь ей довелось увидеть остов печи родной избы, когда освободили их из бункера наши и кинулись бабы в деревню, да было уже поздно. Ветер гнал по улице пух вспоротых перин и клубы едкого дыма.
От Петряихи до Барынина рукой подать, а оттуда на Рузу идут автобусы. Вот и закончен наш путь по Старорузскому тракту. Казалось бы, немного мы видели из традиционной народной стройки. Но разве можно было не пройти военной дорогой!
Мы искали приметы плотницкого искусства. Мы верили, что и на Западном направлении от Москвы, несмотря на войну и время, должны были жить примечательные постройки.
Следующее наше путешествие мы предприняли от станции Рассудово недалеко от Наро-Фоминска. Рядом со станцией берет начало живописнейшая Пахра. Путь вниз по реке шел через села Кузнецове, Руднево, Федоровское, Новикове.
В основном застройка прибрежных сел тяготела к началу века, но давно уже основательно перестроенная, поновленная. Неизменной сохранилась лишь планировка селений.
Зачастую в крестьянских усадьбах жилые дома ставили продольно к улице. Так стояли и довоенные и послевоенные строения, в сущности сохранив технику рубки и внутренний вид самой избы.
От Наро-Фоминска мы предприняли вылазку чуть южнее условной нашей границы — в древнейшее село Каменское с белокаменным храмом второй половины XIV века. Как всегда, нами руководила потаенная мысль, а может быть, осталось что-либо в сельской стройке из примет давно ушедшего средневековья: или планировка села, или еще нестершиеся окончательно черты в облике изб. Конечно, реально мы на это не рассчитывали, но были же на наших путях-дорогах встречи с вестниками ушедших строительных эпох. Вспомним избу во Фрянове или же планировку села Благовещенье близ Загорска.
Через 17 километров от Наро-Фоминска нам открылся вид на село Каменское. Речка Нара сонно журчала в своих берегах. А на ее высоком изволоке стоял миниатюрный храм, ровесник Дмитрия Донского. От когда-то большого села Каменского в 300 крестьянских усадеб фашисты оставили лишь семь дворов.
В слободке за речкой у дома № 78 Рожковых стоит крытая соломой банька. Рядом с ней вросший в землю погреб с крышей на четыре ската. Хозяева дома по крестьянской привычке немногословны и чуть смущены нашими восторгами. Для них предметы быта обыденны, а мы не можем надивиться долбленым корытцем, берестяными туесами и прочими ручного производства предметами хозяйственного инвентаря. Мастеровитому хозяину понадобилось что-либо на усадьбе, он и сделает, не откладывая. А нам только удивляться его смекалке.
Остался на селе у дома № 1 Титовых типичный для ушедшего патриархального хозяйства амбар, да еще бог весть как сохранившаяся на лужайке дряхлая избушка № 36 под соломенной крышей. Стоит она одна-одинешенька среди новых, обшитых тесом домов села с шиферными кровлями и лесом телевизионных антенн, напоминая о былой деревне.
Нет, не являлась избушка памятником плотницкого искусства. Рубленная из тонкомера, с низким хозяйственным двором из жердевого леса, напоминала она о резком социальном неравенстве крестьянства в дореволюционной деревне. Вот бы и не торопиться раскатать ее, а оставить на селе вехой времени, разумеется подыскав место хозяйке для нового дома.
Первые впечатления от увиденного напоминают путешествия по южным районам Подмосковья. Планировка селений, встречающиеся соломенные кровли указывают нам на границу между югом и западом. Однако ярко выраженных индивидуальных черт в народной архитектуре западного направления мы еще не можем выделить.
Если пройти от села Каменского по границе Московской области, то выйдем к деревне Деденево на речке Истье. Дом под № 16 Чернышевых построен в конце прошлого века. Он обветшал. Не помогла ему и позднейшая перестройка. Но сохранившиеся следы от традиционных деталей в интерьере говорят о незаурядности первоначального облика дома. На бревенчатых стенах видны врубки от полатей и воронцов. Но особенно хороши матичные балки с профилями-калевками! Им, конечно, не потягаться с высокохудожественными балками церкви села Васильевского, но и они, выполненные зрелым мастером, хотя и скромны, но изящны.
И над всем главенствует русская печь, покоящаяся на рубленом опечке. Печь сложена из крупного, ручного изготовления кирпича и до сих пор хорошо держит тепло.
Из Деденева близок путь до нового маршрута автостанции Нефедове. То приближаясь, то удаляясь от речки Истьи, мы доехали до села Рождества, где сохранилось деревянное здание на кирпичном подклете бывшей школы-семинарии. В селе любопытны еще два дома начала XX века с типичной трехчастной планировкой. Стоят они под № 1 и 27. Скромный декор прорезной резьбы, четырехскатные вальмовые крыши все еще мало нам говорят о специфических чертах в народном зодчестве нашего западного направления.
