Мактумы[147] — скрытны и автократичны, как большинство арабских деспотов. Премьер-министр — всегда шейх. Правитель в Абу-Даби — всегда король. Отношение к королевской семье на публике восхищенное, коленопреклоненное, льстивое, необыкновенно вкрадчивое. Но ходят слухи об их темных секретах. Королевская семья сохраняет власть благодаря запутанному семейному союзу, заботе и покровительству искусству. Ее искренне уважают.
Мактумы увлечены скачками. Им принадлежит в Британии и Ирландии практически весь бизнес по выведению породистых лошадей. Это умное и своекорыстное хобби. Интерес к лошадям — одна из немногих вещей, которая объединяет богатых арабов, европейцев и американцев. В жилах каждого скакуна течет хоть немного арабской крови. Так что Мактумы могут смешиваться с Западом, не боясь, что соотечественники заклеймят их позором — такое вот соблюдение приличий, западный декаданс. Естественно, предложение начать такой бизнес на скачках было бы отклонено с нарочитым высокомерием. Но как только основанная на строительстве экономика Дубая застопорилась, принц, конечно же, открыл гигантский и омерзительный ипподром Meydan Racetrack. Самый большой ипподром в мире стоимостью $3 млрд. Здесь проводятся Dubai Cup — естественно, самые дорогие скачки в мире. Это место просто не могло быть вторым. Победитель получает $10 млн.
Ипподром находится на пустоши, опоясанной скоростными дорогами. Я брожу здесь, но смотрю не на лошадей и бравых жокеев, а на трибуны. Передо мной открывается панорама современного устройства Дубая, достойная пера Данте. Скопление арабов за стеклом, выглядящих в своих могильных саванах, как персонажи одной из серий «Стар Трека». Рядом трибуна для тех, кто приехал с Запада. В основном это британцы — шумные и пьяные, одетые в вульгарные костюмы для вечеринок. Девушки, визгливые, ведущие себя вызывающе, с толстыми ляжками, затянутые в малюсенькие платья. Раскачивающие грудью в такт походке. Молодые люди, раздражительные и напомаженные, со стеклянными глазами и пронырливыми улыбками. И наконец, последнее отделение — азиаты с семьями и всем для пикника, счастливые, что смогли хоть на время покинуть свои домики для строителей, развеять скуку и забыть о грусти по дому, которая охватывают их, когда они сидят в интернет-кафе. Перед ними ряды вооруженных охранников, строго следящих, чтобы одна часть «взаимоисключающей» публики не «загрязнила» другую. После скачек будет петь Элтон Джон.
Дубай — это аллегория того, что происходит, когда единственная цель — деньги и их безудержное умножение. Когда культура слишком неустойчива, чтобы впитать их в себя. Дубай — не просто место, которое не знает цену ничему и ничего не ценит, а место, которое все делает никчемным. В Дубае деньги — ответ на любой вопрос. В темноте жаркой ночи автострады заполнены рычащими феррари, порше, ламборгини. Одурманенные спортивными машинами толстые юноши бесцельно носятся по дорогам, ведущим в никуда. Рабы своих безамбиционных и всепоглощающих возможностей. Обманутые тем, что получили все, что хотят. Проклятые деньгами.
Если вдруг по какой-то причине вам понадобится это знать, то международный аэропорт Тираны носит имя Матери Терезы. Мрачновато и символично, что албанцы назвали место отлета за границу именем женщины, всю жизнь помогавшей людям отходить в мир иной, к тому же еще и католички — и это в стране, где 70 % населения исповедуют ислам. Мать Тереза — единственная из граждан страны, снискавшая международное признание. У остальных албанцев слишком дурная репутация.
Здесь, на бетонной площадке, можно заметить пару самолетов компании Albatross Airways, опять же с албанской неумолимостью названной именем той единственной птицы, которая общепринято считается предвестником несчастья, да к тому же никогда не летает над Адриатикой.
Вообще, любое упоминание об Албании вызывает смех. Албания — это смешно, нечто из анекдота, вроде страны из комических опер Гилберта и Салливана[148], какая-нибудь Руритания[149] с ее бандитами, вендеттой и потешным королевским двором.
Здесь происходят трагедии, но там, где по замыслу автора вам положено рыдать, вы с трудом сдерживаете хихиканье.
Недаром любимый всеми албанцами комик — Норман Уиздом[150]. Смешно — потому что не смешно. Столица страны Тирана — редкий пример города, где смешались архитектурные стили эпох фашизма и коммунизма. Тоталитарные здания-соперники выстроились плечом к плечу вдоль улиц в рытвинах, словно танцуя некое диктаторское танго в мраморе и бетоне.
Итальянцы, авторы наиболее приятной взгляду фашистской архитектуры, выстроили здесь футуристически классическое здание университета, школу искусств и правительственные здания, в то время как коммунисты возвели шаткие стелы в честь триумфа рабочих и ужасающие спальные районы для этих самых рабочих-победителей — серые бетонные коробки в пятнах мочи.
Некоторые кварталы Тираны напоминают маленькие южные итальянские городишки с тут и там пестреющими деревцами и кофейнями, а другие — запущенные и разрушенные участки городского пейзажа — словно сектор Газа.
Однако прежде всего вы замечаете другое. Цвет. Он притягивает взгляд и завораживает, как завораживает ребенка простейший фокус. Мрачные многоквартирные дома и общежития выкрашены в разнообразные цвета, краска положена широкими полосами, и дома смотрятся как гигантские копии декоративных подушечек с Карибских островов.
Разноцветные здания — яркая, даже слишком, идея мэра Тираны, по мнению местных жителей, человека самоубийственно деятельного и темпераментного. В 1992 году, когда сугубо албанская идея «герметичного коммунизма», наконец, провалилась, новая власть заявила, что хотя денег на то, чтобы изменить действительность, нет, но после 50 лет нескончаемых невзгод можно попытаться внести в нее немного яркости при помощи краски. Очевидно в ход пошла краска таких оттенков, которые магазин Homebase[151] никогда не мог сбыть в Чешире. Получилось и креативно, и смешно, но главное — очень по-албански: похоже на клоунский грим, который только подчеркивает несовершенство лица, на которое нанесен.
В течение жизни всего одного поколения Албанию подвергли всевозможным политическим, социальным и экономическим экспериментам. Страна вступила в XX век в качестве колонии Оттоманской империи и вскоре стала площадкой для политических игр всех своих соседей на Балканах и Адриатике. В один из периодов ни много ни мало семь соперничающих армий пытались урвать куски ее территории. За короткий период Албания побывала и монархией по указке Германии, и жалким австрийским протекторатом. В 1913 году Лондонский договор установил границы страны, удовлетворив противоречивые требования Сербии, Греции, Италии, Австрии и России. Это привело к тому, что половина албанцев оказались за пределами своей территории, в основном в Косово.
При подписании Версальского договора албанский трон был абсурдным образом предложен некоему Чарльзу Фраю, британскому игроку в крикет, который слыл таким образчиком маскулинности, что фотографировался в Оксфорде нагишом во время занятий спортом. Закончил он тем, что вместе со своей мужеподобной женой-садисткой стал чрезвычайно жестоким директором подготовительной военноморской школы.
А потом у албанцев появился король Зог.
Вообще албанскую историю не понять. Зог стал последним «сделавшим сам себя» европейским монархом и человеком, который выглядел смешнее Чарли Чаплина. Он любил легкую оперетту, белую гусарскую униформу, носил набриолиненные усы и достаточно посредственно танцевал танго. А также поддерживал итальянцев в их желании строить в Албании дороги и кофейни. К сожалению, итальянцы оказались сторонниками Муссолини, так что Зогу пришлось удирать и править уже в гостиной отеля «Риц».
Потом итальянцы проиграли войну, и власть захватили партизаны. В этом не было бы ничего плохого, если бы партизанами не руководил Энвер Ходжа, ужаснейший из коммунистических диктаторов периода холодной войны, садист и параноик, который решил, что доверять он может только двум союзникам, расположенным на противоположных концах света, — Китаю и Кубе. И Албания стала единственным в Европе маоистским государством.
В конце концов, когда во всем остальном мире человечество заводило кредитки и мобильные телефоны, Ходжа приобрел лишь рак. Он умер, и его уникальный хронический коммунизм умер вместе с ним. Албании радостно раскрыл свои дружеские теплые объятия свободный рынок. Что должно было стать хорошей новостью, но на деле, конечно, оказалось плохой.
В центре Тираны есть парк, разбитый рабочими для собственного отдыха. Они вырыли огромное озеро, выстроили амфитеатр и устроили небольшой зоопарк с бешеным медведем. Внутрь можно попасть, пройдя через туалет для бомжей, мимо жутко исковерканных бюстов албанских героев и маленького, аккуратного британского кладбища героев войны.
