Я потерянно бродил по мертвому дворцу Гамильтонов. Тишину нарушали лишь тихий шорох дождя да грохот время от времени отваливавшейся штукатурки. Во время экономического спада, последовавшего за наполеоновскими войнами, десятый герцог Гамильтон нанял рабочих в соседнем городке (том самом Гамильтоне) для капитальной перестройки дворца. Сохранились записи, свидетельствующие, что 22 528 лошадей притащили 28 056 тонн камня для самого здания, еще 5153 лошади доставили 7976 тонн камня для конюшен, а 1024 лошади привезли 1361 тонну извести, песка и шифера.
Огромные коринфские колонны — высотой в двадцать пять футов и диаметром три фута три дюйма — были выточены каждая из цельного блока на каменоломнях Далсерфа в восьми милях от дворца. Чтобы доставить одну такую колонну, использовали гигантскую телегу, запряженную тремя десятками клайдсдельских тяжеловозов. Эта стройка стала событием века! Наверняка герцог Александр не думал не гадал, что все его титанические усилия поглотят зыбучие пески исторических перемен!
Во дворце был Египетский зал, в котором герцог хранил купленный для себя гроб. Это был базальтовый саркофаг египетской принцессы, который Гамильтон приобрел на торгах за 10 тысяч фунтов стерлингов (переторговав, таким образом, Британский музей). Сегодня пустой зал мокнет под дождем, и, прогуливаясь по нему, я услышал предостерегающий крик: «Посторонись!» Посмотрев наверх, я увидел, что по оголившимся перекрытиям пробирается человек. В руках он нес кирку, очевидно, намереваясь, обрушить очередной центнер того, что некогда было полом библиотеки.
Однако особенно остро трагедия Гамильтоновского дворца ощущается в помещении мавзолея — в прошлом самой величественной частной усыпальницы на территории Великобритании. На ее строительство герцог Александр потратил 130 тысяч фунтов стерлингов и рассчитывал, что его набальзамированное тело будет лежать в этом здании рядом с останками других Гамильтонов — как он думал, вечно. Когда дошло до продажи имения, город Гамильтон — очевидно, в порыве сентиментальных чувств — приобрел здание мавзолея (кстати, за сущие гроши!). Отцы города намеревались устроить здесь грандиозный военный мемориал, который прославил бы Гамильтон на всю страну.
Массивное здание по соседству с дворцом больше всего напоминает мавзолей Адриана в Риме. Человек, которого город назначил присматривать за бывшей гробницей Гамильтонов, на протяжении восемнадцати лет служил герцогской семье. Раньше в его задачу входила чистка и полировка восемнадцати величественных гробов, в которых покоились бывшие герцоги и их супруги. Полагаю, никто не способен прочувствовать весь пафос дворца Гамильтонов так, как этот старый верный слуга. Ему с детства было привито почтение к древнему роду и дворцу, оно вошло в его плоть и кровь, и благодаря этому сегодня он производит впечатление человека, пережившего день Страшного Суда. Вооружившись ключами, он повел меня к бывшей герцогской гробнице.
Это удивительное место, своеобразная крепость, предназначенная противостоять губительным веяниям времени. Над многочисленными склепами высится круглая часовня с внушительным куполом. Мозаичный пол выложен яшмой, белым и желтым мрамором, красным и зеленым порфиром. Цветные плитки разделены полосами черного голуэйского мрамора. Часовня знаменита эхом, которое длится шесть секунд. Легчайший шепот в одном конце галереи шепотов под куполом переносится на другой. Напротив входа в мавзолей располагается большой блок из черного мрамора, на котором раньше лежало тело герцога Александра в саркофаге из Древнего Египта.
Служитель, который на протяжении многих лет полировал саркофаг, описал его мне во всех подробностях. По его словам выходило, что это был один из чудеснейших саркофагов во всем мире. Он принадлежал будто бы дочери Рамзеса I. Сделан он был из черного базальта, причем так тщательно, что полностью воспроизводил формы почившей принцессы. Старик утверждал, что в твердом камне четко виднелись даже ноготки на руках и ногах. Вся поверхность саркофага — от головы до пят — была покрыта древнеегипетскими иероглифами.
— И где же он теперь? — поинтересовался я.
В ответ я услышал невероятную историю. Оказывается, в 1923 году после продажи мавзолея все гробы с телами высокородных герцогов извлекли из ниш, погрузили на телегу и вывезли в чистое поле рядом с городским кладбищем Гамильтона. Этой постыдной участи сумели избегнуть лишь одиннадцатый и двенадцатый герцоги: по просьбе герцогини Монтроз (дочери того самого двенадцатого Гамильтона) их тела транспортировали на остров Аран и захоронили там. Остальных герцогов закопали в общей могиле даже не на кладбище, а в поле. Среди них оказался и несчастный Александр Гамильтон в своем бесценном базальтовом саркофаге.
— Нет, вы когда-нибудь слышали нечто подобное? — возмущался старик-смотритель.
Я отправился на кладбище, которое значительно расширилось за последние годы. Теперь пресловутое поле уже входит в территорию кладбища. На могиле стоит общая табличка, в которой указываются фамилии всех шестнадцати герцогов. Здесь лежит Гамильтон, в 1712 году погибший от руки лорда Мохэна во время знаменитой дуэли в Гайд-парке. С ним вместе похоронен шестой герцог, который был женат на одной из прекрасных сестер Ганнинг. Я отыскал имя десятого герцога Гамильтона — создателя, увы, недолговечных дворца и мавзолея. Этот человек был лордом-распорядителем на коронациях Вильгельма IV и королевы Виктории. Он являлся носителем двух титулов маркиза, трех графских и восьми баронских титулов. В возрасте сорока трех лет он женился на Сюзанне Юфимии — младшей дочери Уильяма Бекфорда, легендарного автора романа «Ватек». И такой человек покоится в общей могиле вместе со своим гробом, который сейчас уже стоит, наверное, 50 тысяч фунтов стерлингов. Всего в нескольких ярдах оттуда, сразу за кладбищенской стеной, громоздятся дымящийся шлаковый отвал и огромное колесо на входе в шахту… На мой взгляд, это великолепный урок на тему тщеты человеческих амбиций!
После кладбища я отправился в расположенный по соседству парк Кэдзоу, в котором обитало последнее стадо диких белых коров — тех самых, что бродили по шотландским просторам во времена древних римлян. Парк Кэдзоу — одно из самых замечательных мест в Шотландии. Только что вы находились в промышленном городе и вдруг попадаете в уголок нетронутой природы, остаток древнего Каледонского леса, который раньше простирался от Клайда до самого Приграничья. Здесь растут дубы-великаны, хотя от половины из них сохранилась лишь внешняя оболочка. Одно из деревьев — «Дуб Уоллеса» — имеет такое гигантское дупло, что в нем свободно помещаются восемь человек. Шлепая по сырой траве и глядя на эти древние деревья, которые тянули свои корявые сучья к небу, я подумал: вот идеальное место для «проклятой пустоши у Форреса»[54].
Я подошел к воротам, на которых красовалось объявление «Осторожно! Дикие коровы представляют опасность», перелез через них и углубился в парк. Долгое время мне не удавалось увидеть никаких диких коров. Я прошел, должно быть, три мили по мокрой траве, прежде чем эти неуловимые животные внезапно возникли передо мной. Они выглядели настолько опасными, насколько может быть опасным дикий скот! Коровы были чисто белыми с черными мордой, ушами и копытами. Они в большей степени походили на американских бизонов, чем на обычных хайлендских коров.
Эти животные являются последними представителями вымирающей породы. В некоторой степени эту честь с ними разделяют чиллингемские коровы из Нортумберленда. Но там порода выражена не столь явно, поскольку в ходе селекции черными отметинами пожертвовали в пользу случайно возникшей розовоухой разновидности. В парке же Кэдзоу с этим строго: мне рассказывали, что все телята, имеющие хоть малейшие отклонения от идеального экстерьера, безжалостно уничтожаются.
3
Недалеко от маленького, но столичного города Эйр, поблизости от знаменитого моста через реку Дун, на обочине дороги стоит старая глинобитная хижина. В ней в 1759 году родился Роберт Бернс.
Этот маленький домик с низкими белеными стенами и соломенной крышей является центром паломничества многих поклонников поэта. В этом смысле он похож на Стратфорд-на-Эйвоне, хотя я бы сказал, что Бернс значит для Шотландии больше, чем Шекспир для Англии. В то время как англичане глубоко почитают Шекспира, Бернса попросту любят.
Культ Шекспира в Англии носит несколько академический и холодный оттенок (если речь не идет об откровенном лицемерии) — и, между прочим, вспомните, где находится Шекспировский театр[55]. В то же время Бернс и поныне остается теплой и живой частью повседневной жизни шотландцев. Всякий раз, когда вижу кипящий чайник на очаге шотландца, я вспоминаю Бернса, ведь он был певцом обычных вещей и вложил в них частичку своей души. Я уверен, если бы он избрал себе участь драматурга, то целая сеть театров Бернса раскинулась бы по всей Шотландии.
