Наталья Гарбер - Как писать в XXI веке?

Историю от второго лица под названием «Ты родился оригиналом, не умри копией» написал Джон Мэйсон — и это, как вы понимаете, литературное письмо. Истории этого рода — эссе, публицистика, открытые и личные письма — обращены к читателю, который становится адресатом или «вторым наблюдателем» истории. «За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!» — пишет Булгаков и вовлекает нас, лично нас, читателей, в тайную жизнь Маргариты.

Герберт Уэллс верно написал, что «выступать от своего имени перед читателем — прием для романиста крайне рискованный, но когда это делают безо всякой фальши, непосредственно, будто в дом приходит из темноты человек и рассказывает об удивительных вещах там, за дверью —… тогда это создает определенную глубину, субъективную реальность, какой ни за что не добиться, если занять позицию той холодной, почти нарочитой беспристрастности… И в некоторых случаях вся прелесть романа, все мастерство писателя именно в таких отступлениях».

Но если, обращаясь к читателю на «вы», а тем более на «ты», вы не заинтересовали его сразу, не попали прямо в сердце его мечтаний и дум — он закроет книгу. Поэтому будьте аккуратны, вовлекая людей так прямо в жизнь своих героев. В следующих главах я покажу, как проверять на ваших первых читателях те места, где можно рискнуть прямым обращением, а пока перейдем к самому надежному типу историй.

История от третьего лица «повествует о месте, где родился Оливер Твист, и обстоятельствах, сопутствовавших его рождению» — так начинается знаменитый роман Диккенса. Этот тип изложения дает автору возможность показать несколько взглядов на жизнь, свободно перемещаться во времени и пространстве, иметь авторский голос, отличный от голосов героев, — и при случае дать читателю информацию, которой они не владеют. Можно, кстати, ограничить число героев, в чью голову «залезает» автор, только основными персонажами, чтобы не утомить читателя подробностями всех мыслей всех героев. Остальные герои вполне могут выразить себя диалогами и действиями.

Зачем все это? Чтобы сделать историю захватывающе интересной для читателя.

Читатель ищет переживаний, в которых сочетаются недостающие ему чувства и какое-то разумное количество не менее значимых ему мыслей, причем все это должно быть изложено впечатляюще, точно и кратко. Помните Пушкина? «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат. Стихи дело другое (впрочем, в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не подвинется)».

Шедевр вызывает чувства и мысли по прочтении и после него. Из шедевра возникают крылатые фразы и образы, которыми читатели пользуются в своей обычной жизни. Мир шедевра пронизывает мир читателя, и тогда жизнь любого человека становится более насыщенной, живой и разнообразной, чем до вашего письма, эссе, рассказа, стихотворения или книги.

Самый простой способ проверить, пишете ли вы такую вещь или нет, — подумать, насколько переворачивает ваш текст вашу собственную жизнь. Второй способ — дать почитать друзьям, которых вы удостоили письмами и эссе в предыдущей главе. Ну как, им все равно, они просто любезно кивают, им что-то понравилось — или они полны переживаний, меняющих их представление о мире и жизнь в нем? Если не последнее, дорабатываем ваш текст дальше.

Как? Делаем «суп из топора» вашей истории.

Вы, конечно, догадываетесь из предыдущей главы, что текст вашего рассказа можно проверить так же, как мы проверяли письмо и эссе:

— Какова задача истории? Решена ли она?

— В чем ее сквозная тема, идея? Пронизывает ли она ваш текст или вы ее потеряли?

— Каковы центральные тезисы, выраженные ключевыми событиями, особенно — узлом сюжета? Смогли ли вы выразить свои мысли ярко, понятно и эмоционально?

— Хватило ли у вас художественных аргументов, чтобы убедить читателя в вашей идее? И если нет, то чего недостает и как это добавить?

— Проверяем композицию по схеме «начало — план-узел — развязка»: все ли в порядке с сюжетом? И если нет, то где история сбоит, провисает, нелогична или просто рассыпается? И как это поправить, что там должно быть на самом деле, с учетом вашей задачи и идеи?

— Положим, сюжет вы подлатали. Как насчет стиля? Подходящим ли языком говорит автор и его герои, как сочетается рациональное и иррациональное в вашем тексте, насколько художественно, ярко и точно выражена ваша история и идея?

Вот вы прочли все эти правила, повертели в голове свою историю, припомнили рассказы родных и знакомых о семейных буднях и праздниках — и не знаете, как всю эту разрозненную мозаику слепить в один сюжет, потому что историй оказалось много.

Хорошо, показываю на непритязательном примере, как пишутся мемуары. Более того, показываю историю в картинках, чтобы вы все себе могли представить зримо. Это будут литературные (т. е. пригодные для демонстрации зрителям и читателям) мемуары молодой художницы об ее этюдной прогулке по Пушкинским горам. И вы увидите, что мемуары писать не так уж и сложно.

Молодая художница Марина Герасина, студентка Санкт-Петербургского института живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина принесла на мою литературную студию «обратного иллюстрирования» в Пушкинских горах серию акварелей.

Обратное иллюстрирование — это задача создать литературное, текстовое оформление картин художника для его альбома. Плохо, когда весь альбом — это просто изображения, лучше, когда у них есть названия, но совсем хорошо, когда кроме названий есть и подписи в виде небольших историй. И просто отлично, если эти подписи составляют собой цельную историю, заставляющую зрителя-читателя переходить от одной страницы к другой, ощущая себя не праздным зевакой, а собеседником мыслящего художника в его путешествии по этой земле. Поэтому мы с Мариной стали делать историю из ее картин, а потом — историю для подписей под этими картинами.

Эскизы представляли собой акварельные зарисовки Пушкинских гор. Марина откровенно предпочитает пейзажи интерьерам и жанровым сценкам, а на вопрос — какая картина, по-твоему, лучшая? — она указала на панорамный пейзаж заливных лугов с Савкиной горки. По прозрачному голубому небу плывут редкие перистые облачка, под ними колышется кипами красивая группа деревьев, перетекающая в полоску леса вдалеке. Перед кипами, ближе к зрителю, разлилось поле цветов, а еще ближе к нам — размытое пятно травы под ногами художника, озирающего все это благолепие с высоты.

Ну, что же, это узел действия истории, подробно описанный выше. И теперь нам надо построить историю вокруг этого момента.

Ищем героя — о ком эта история. Первое, что приходит на ум при виде этой картины, где над почти неподвижным пейзажем внизу на уровне наших глаз движутся облака, отделенные от всего, что внизу, почти тем же расстоянием, что и художник, — это слова «Плыву себе мимо». Однако по цвету пейзаж внизу достаточно ярок и потихоньку тянет к себе внимание от облаков. Остальные акварели — это дорожка от дома в солнечный день, несколько видов камней у реки под мелким дождиком — подальше, поближе, и просто сами камни. Сама эта река была нарисована отдельно, неожиданно розовая среди зеленых долин и смурного, но еще не дождливого неба.

Нашлась еще картинка с омытыми дождем деревьями на склоне, — и с тяжелыми, еще влажными листьями.

Рядом лежал совершенно размытый пейзаж, будто нарисованный под проливным дождем, когда воды из баночки не надо — она течет с небес. Обнаружилась также картинка лесной излучины реки, нарисованная с низкого берега, и две панорамы текущей мимо реки: одна серо-сизая, с обилием воды и так близко, будто художник стоит ногами в реке, а другая — голубая, с небом в пол-листа, пышными праздничными облаками, нарядной синей рекой и сизозеленой четкой травкой под ногами художника.

Ну, а еще сбоку валялась недорисованная картинка со знаменитой Михайловской мельницей, которая в процессе рисования почему-то надоела художнице совершенно. Более того, Марина попробовала еще раз сделать мельницу — и не пошло, что-то оказалось скучно делать знаменитые пейзажи. А вот не знаменитые вышли интересно.

Карандашные наброски детей и коровников, с парой лесных закуткой мы отложили — это была очевидно другая история, для другой книжки. Разложили акварели, обнаружили, что, если убрать вторую мельницу, их, на наше счастье, ровно 12 — по числу этапов «Путешествия героя» Дж. Кемпбелла из книги «Герой с тысячей лиц», которое я приводила в четвертой главе. Вот и славно, сказали мы, и стали раскладывать историю путешествия художника, а заодно и зрителя.