М. Врубель. Портрет В. Я. Брюсова.
Далее Александр Бенуа сравнивает творчество Врубеля с огромным метеором, ворвавшимся в атмосферу тогдашнего мира и разбившимся на несчетное количество осколков. Но огромность всего свершенного можно понять, только сложив в голове все, что видел из этого разрозненного и разбившегося великолепия.
Один из сверкающих осколков этого самоцветного дара — портрет Валерия Брюсова. Он создан в 1906 году в больнице душевнобольных доктора Ф. А. Усольцева.
Уже во время первого сеанса, как рассказывает поэт, портрет был совершенен. Он выражает глубокую скорбь, что не было фотографа, чтобы запечатлеть этот необычный по экспрессии и сходству портрет. Позже, за несколько сеансов Врубель несколько раз переделывал холст. А в один несчастливый миг решил смыть фон, который изображал куст сирени. Следы этого поступка — частично смытый затылок.
Врубель говорил с особой любовью об Италии. Картины Венеции, других городов, скульптур, деталей архитектуры возникали из его уст с необычной щемящей яркостью.
Врубель показывал свои давно задуманные и начатые картины «Путники, идущие в Эммаус» и «Видение пророка Иезе-киля». Но он к ним больше не прикасался, таким образом портрет Брюсова стал последней работой гениального, но несчастного художника.
Во время одного из сеансов он спросил поэта:
— Вы ничего не слышите?
— Нет, ничего, ровно ничего.
Пропустив несколько мгновений, художник произнес:
— А мне вот кажутся голоса… Я думаю, что это говорит Робеспьер…
Прождав немного времени, он задумчиво сказал:
— Возможно, это галлюцинации…
Так в таком страшном и страннном мире прозвучал последний аккорд редкого по единству, музыкальности и своеобычности творчества Врубеля, жившего всю жизнь в мире грез и жестоких реалий…
П. Кузнецов. Мираж в степи.
Он, сам того не осознавая, интуитивно сопротивляясь серым и тяжким будням, создавал единственные в мировом искусстве врубелевские кристаллы прекрасного.
Петр Иванович Львов — прекрасный рисовальщик, простодушный и честный человек, рассказывал мне:
— Я всегда мучился с композицией, — начал повествование Львов, наморщив лоб и поглаживая бритую голову. — И вот в Училище живописи, ваяния и зодчества я иногда допоздна засиживался, пытаясь «от себя» придумать картинку. Ничего не клеилось… И вот как-то уже стемнело. Я на огцупь брел по пустому коридору Училища. Тихо. Где-то капала вода из крана. Вдруг слышу странный звук, мелодичный и протяжный: «пи-и, пи-и». Подхожу ближе к дверям одной из мастерских. Звук еще громче. Открываю дверь. В сумерках на полу еле видна сидячая фигура. Гляжу: Паша Кузнецов. Присел на корточки и тянет за веревочку от крышки вентилятора. Вот откуда и звук «пи-и…
— Паша, ты чего здесь?
— Ты послушай, какая поэзия, Петя!
Он при мне дернул за веревочку, и снова прозвучало странное и загадочное «пи-и, пи-и».
— Какая лирика! — воскликнул Павел».
Этот немудреный рассказ, относящийся, наверное, ко времени учебы в Училище (годам 1903–1904), говорит о незаурядной способности Павла Кузнецова видеть и слышать поэзию в вещах, казалось, самых обыденных. Может быть, он слыл даже немного чудаком среди своих сверстников, но это была не беда.
Павел Варфоломеевич Кузнецов принадлежал к плеяде талантливых саратовцев, среди которых особо выделялся Бори-сов-Мусатов — художник редчайшего лирического дарования, колорист и композитор. Его влияние испытывали многие молодые мастера, среди них был и Кузнецов.
Когда он окончил Училище, то заявил о себе как о незаурядном живописце. Его работы стали экспонироваться на выставках, а имя стало известным в мире искусства.
Л. Бакст. Саломея.
Подлинный расцвет его творчества связан с «Голубой розой» — союзом единомышленников, символистами. Вот как их описывает Андрей Белый:
«Эти художники (Сарьян, Сапунов, Крымов, Судейкин, Кузнецов, Ларионов и др. — И. Д.) к нам приходили со стайкой молоденьких женщин… Они отличались умом от алмазных купчих, разбросавших свое состояние на волосы, руки и плечи… Был жив и умен Кузнецов, развивавший традиции экстравагантных порывов, мне помнится он в желтом, талия с перехватом; старообразное, но интересное умною игрою лицо — чуть-чуть песье…»
Павел Кузнецов писал темперой. Его мягко сгармонирован-ные, блекло-голубоватые теплые холсты звучали нежно и музыкально.
Новые мотивы обрел мастер, уехав в южные степи.
Лев Бакст почувствовал переломность этого момента в творчестве живописца, характерного для всех голуборозовцев. Он говорил: «Новый вкус идет к форме неиспользованной, примитивной, к деревенскому столу, подсоленной краюхе хлеба. Будущая живопись начнется с ненависти к старой, чтобы вырастить поколение новых художников…»
Представитель «Мира искусства» Лев Бакст органически не чувствовал приязни к пути, «который был им полузнаком, страшен, органически враждебен».
В 1906 году в Париже Павел Кузнецов увидел посмертную выставку Гогена. Не надо преувеличивать этот фактор, хотя некоторые иронисты именовали позже Кузнецова русским, гоге-нидом».
«Мираж в степи». Редкая по ощущению планетарности нашего бытия картина. Праматерь Земля — древняя и добрая, раскинула свои бирюзовые и изумрудные просторы, в которых, как в купели, — люди, юрты, верблюды. Самым поразительным в этом полотне является небо. Белые перья миража подчеркивают космический характер пространства. Не боюсь вспомнить рвущиеся куда-то облака в эльгрековском «Виде на город Толедо», ибо там и тут, в «Мираже», веришь, что за этими пушистыми и размытыми видениями — черная бездна Вселенной. Это щемящее чувство скрытой бездны весьма редко… Беспечные кочевники не ведают о стремительном беге Земли. Они спят, пьют чай, беседуют. Словом, суетные, неспешные будни продолжаются.
П. Кончаловский. Портрет художника Г. Б. Якулова.
Это полотно надолго остается в памяти, как пример романтического и в то же время очень современного ощущения — Земли всех людей.
В начале нашего века поплыла самоцветная ладья искусства Николая Рериха.
Ученик Архипа Ивановича Куинджи, этот художник далеко ушел от традиционной школы. Может быть, его редкому дару живописца помогли упорные разыскания археолога, приверженность к старине, к истокам отечественной культуры. Уже первые работы Рериха отметили явление необычное. Зритель увидел своих пращуров, их диковинные корабли, города, даже сами камни в бескрайних полях Руси, и облака, похожие на древние валуны, гордо и неспешно двигались в высоком небе особого, до того невиданного мира Рериха.
Человек недюжинного желания постичь, понять корни славянского художества создал картины, покорявшие своим покоем и каким-то внутренним мудрым смыслом. Холсты Николая Рериха от выставки к выставке укрепляли его имя как мастера — ученого, философа. Здесь сыграло роль слово Рериха. Его размышления о судьбах становления русской культуры как части планетарной цивилизации, приверженность к миру, к совершенству Человека и признанию красоты как движителя мироздания, привлекли к его учению внимание и заслуженное признание самых широких кругов.
Его исследования Тибета, искусства и культуры Индии продолжил его сын Святослав Рерих — большой друг нашей Родины. Он — почетный член Академии художеств СССР. Его полотна, яркие, самобытные, приковывают внимание сочетанием самой современной сюжетики и вопросов вечности.
Вот его высказывание:
«Красота спасет мир» — всю жизнь убеждаюсь в правоте этих слов Достоевского, стараюсь реализовать их в собственном творчестве и в просветительской работе. Более десяти лет в Бангалоре, где я живу, действует под моим началом Всеиндий-ский художественный центр. Он пользуется огромной популярностью.
Наше время отмечено крепкой дружбой Индии и Советского Союза, рука об руку идущих по пути мира и прогресса. Я счастлив, что могу в меру сил помогать этому святому делу».
Н. Альтман. Портрет Анны Ахматовой.
Лев Бакст был художник-новатор, один из блистательных сценографов России. Его костюмы к театральным постановкам, эскизы декораций всегда неожиданны. Они далеко превышают прикладную значимость эскиза, это — самостоятельные произведения, великолепные по художественному образу, пластике. Творения Бакста как бы опережают сценическое решение танца — так графически остры, неподражаемы, своеобразны, ярки, сочны и характерны гуаши, акварели художника.
Это — сам театр, загадочное действо, в котором движение переплетается с музыкой и цветом. Любое творение Бакста угадывается с первого взгляда, так уникален почерк его созиданий.
