чего бы то ни было, — то он не найдёт у своих собеседников ответа на свои жгучие вопросы, да он и не откроет перед ними души своей, а пойдёт искать инока благодатного, который своей всепрощающей любовью обнимет его, как овцу заблудшую, своим смирением покорит его горделивый разум и своим простым, немудрым, но облагодатствованным словом разрешит все его недоумения и откроет ему слово жизни. Влияние такого человека безгранично; но нужно помнить, что обладают этим даром только приявшие помазание свыше. Потому в большую ошибку впадают те, которые обращаются за указаниями в своём жизненном пути ко всем без разбора, ибо
«как может слепец слепца водити, не оба ли в яму впадут?» — говорит Писание.
И вот мало-помалу Оптинская братия, никем не понуждаемая, стала относиться со своими душевными нуждами к прямому наследнику духовных дарований оптинского старчества, — о. Иосифу. Шамординская обитель во главе со своей настоятельницей также вручила себя его руководству (архим. Исаакий на вопрос настоятельницы — к кому им теперь относиться, ответил: «Как у нас в Оптиной один общий старец о. Иосиф, так и у вас он должен быть…»); а за ними потянулись и другие обители и миряне, и снова Оптина Пустынь засветила на всю Россию свой светочь старческого окормления. И дверь старческой келии по-прежнему была открыта для всех желающих, нуждающихся и ищущих духовного руководства, поддержки в искушениях и утешения в скорбях.
Свято-Введенская Оптина Пустынь
После старца Амвросия осталось много неоконченных и запутанных дел, и батюшке о. Иосифу первое время очень трудно было во всем разобраться. На выраженное одной особой соболезнование по этому поводу, о. Иосиф твёрдо отвечал: «Да, батюшка оставил меня в неловком положении; но хотя бы и в Сибирь пришлось пойти, а старца судить никогда не буду». И за такую самоотверженную преданность и любовь Господь помог ему все дела привести в полный порядок, так что все успокоились и ещё больше стали доверять ему.
Одна мирская особа, которая окормлялась у батюшки Амвросия, после его кончины сильно скорбела и недоумевала, к кому ей теперь обращаться: к о. Иосифу, или ещё к кому? Сидя раз с такими мыслями в глубокой задумчивости, она, как бы в полудремоте, ясно слышит голос старца Амвросия: «Держись отца Иосифа, — это будет великий светильник». Это и положило конец её колебаниям.
Так видимо и непосредственно вразумлял и помогал старец Амвросий своему возлюбленному сыну, ученику и наследнику своих дарований.
По кончине великого старца Амвросия его келья, или как принято её называть «хибарка» — свидетельница стольких молитв и подвигов, где совершилось столько духовных возрождений, где пролито столько слёз скорбных, радостных и покаянных — не опустела; приток живой воды лишь как бы на время остановился и затем снова забил сильным ключём. Дух Богоносных Оптинских старцев: Льва, Макария, Амвросия — воскрес в лице о. Иосифа. Хотя последний, конечно, имел и свои индивидуальные свойства, но он во всех своих взглядах, поступках и решениях был так проникнут духом своего великого учителя, что действительно становился как бы его отражением. И это-то именно и было дорого в нём, особенно первое время. Для той любви, веры, преданности, какие имели все к старцу о. Амвросию, было слишком тяжело отдаться другому наставнику. И только одно сознание и уверенность, что о. Иосиф скажет именно то, что сказал бы о. Амвросий, что он решил вопрос непременно так, как решил бы его покойный старец, что от него услышишь наставление, которые он сам некогда принял от старца — это духовное единение, эта, так сказать, видимая осязательная преемственность великого дара старчествования, — всё это и влекло к нему и сближало с ним постепенно. Даже наружность о. Иосифа стала походить на о. Амвросия и это, чисто внешнее обстоятельство, сказывалось в душе духовных детей почившего старца, его таинственное духовное присутствие ощущалось всеми, и нередко, когда старец о. Иосиф выходил на общее благословение, слышались возгласы: «Да это точно сам батюшка Амвросий… как он похож на батюшку!»
Принимал о. Иосиф в той же келье, где и покойный старец; исповедовал сидя на том же месте — на кровати, где покойный батюшка по нездоровью всегда занимался полулёжа. У изголовья теперь стоял большой портрет старца Амвросия, очень верно изображенный. Вся эта обстановка много говорила душе. К тому же старец Иосиф и по смирению и по своей любви к отцу Амвросию, никогда ничего не говорил от себя, а всегда ссылался на пример из жизни своего наставника. Сам он сильно скучал без старца и любил вспоминать о нём; и нередко эти дорогие воспоминания обрывались на полуслове… «Всё прошло и всё проходит», — заканчивал о. Иосиф с глубоким вздохом, и тихая грусть светилась в его кротких очах… Очень характерен его ответ на слова одной духовной дочери, что мол, столько скорбей выпало на его долю. Старец Иосиф сказал: «Какие скорби при Батюшке? Я их тогда не чувствовал, а вот теперь…», — и он от волнения не докончил.
Первым и самым тяжелым бременем легла на старца Иосифа, конечно, осиротелая Шамординская обитель. Неустроенная, необеспеченная, она пережила тяжелое время. Много было тогда волнений, смущений и прочего, и много испытал и видел о. Иосиф скорбей из-за неё. Но всё он победил своим терпением и смирением. Враг рода человеческого делал своё дело, и многие духовные люди обнаружили свою немощь человеческую, но о. Иосиф один остался неуязвимым и невозмутимым. Он при помощи Божией сумел остаться в хороших, искренних отношениях со всеми, кто прямо или косвенно показывал ему своё недружелюбие и никогда ни о ком из них не обмолвился ни одним словом, и, в конце концов, заставил всех признать его превосходство духовное и внушить к себе одно уважение.
При жизни старца Амвросия о. Иосиф не принимал никакого участия в делах Шамордина; но по кончине его, как сказано было выше, он почувствовал такую жалость к этой обители, какой и сам не ожидал, как говорил впоследствии. Он принял, так сказать, на свои руки это детище батюшки о. Амвросия. Настоятельница обители, верная и преданная ученица о. Амвросия, с глубоким расположением стала теперь во всех делах монастырских советоваться со старцем Иосифом, и по-прежнему в обители ничего не делалось без воли старца и его благословения. Лишенная зрения, игуменья Ефросиния единственную поддержку и утешение находила в старце Иосифе, и ему одному поверяла
