Елена Блаватская - Разоблаченная Изида. Том II

Мы не можем слишком часто повторять, что религию, проповедуемую Иисусом, можно понять только с помощью доктрин наиболее древних философий. Именно, через Пифагора, Конфуция и Платона мы можем постигнуть идею, которая лежит в основе термина «Отец» в Новом Завете. Идеал божества Платона, кого он называет Единым Вечносуществующим, Незримым Богом, Образователем и Отцом всего,[432] — скорее всего является «Отцом» Иисуса. Это то божественное существо, о котором греческий мудрец говорит, что Оно не может быть ни завистливым, ни породителем зла, так как Оно не может производить ничего другого, кроме доброго и справедливого;[433] Оно определенно не является Иеговой Моисея, «ревнивым Богом», но скорее Богом Иисуса, который «один только благ». Он превозносит Его всеобъемлющую божественную власть[434] и Его всемогущество, но в то же самое время указывает, что так как Оно неизменно, Оно никогда не может пожелать изменить свои законы, т. е. искоренить из мира зло путем чуда.[435] Оно всезнающе, и ничто не ускользает от Его зоркого ока [44, X, 901d]. Его справедливость, которую мы находим воплощенной в законе вознаграждения и воздаяния, не оставит ни одного преступления ненаказанным, ни одного доброго деяния невознагражденным;[436] и поэтому Платон заявляет, что единственный путь почитания Бога заключается в развитии нравственной чистоты. Он совершенно отвергает не только антропоморфическую идею, что Бог мог иметь материальное тело [31, 246c], но и «с отвращением отвергает те басни, которые приписывают страсти» ссоры и всякого рода преступления меньшим богам» [16]. Он с негодованием отвергает, что Бог позволяет умилостивлять Себя или, вернее, подкупить себя молитвами и жертвоприношениями [44, X, 905d].

«Федр» Платона раскрывает, кем человек когда-то был и кем он опять может стать.

«До того как дух человека погрузился в чувственность и был воплощен с нею через утерю своих крыльев, он жил среди богов в воздушном (духовном) мире, где все истинно и чисто».

В «Тимее» он говорит:

«Было время, когда человечество не размножалось, но жило в виде чистых духов».

В будущем мире, говорит Иисус, «не будут ни жениться, ни выдаваться замуж», но будут «жить, как ангелы Божии в Небесах».

Исследования Лабуле, Анкетила Дюперона, Колбрука, Бартоломео Сент-Илера, Макса Мюллера, Шпигеля, Бюрнуфа, Уильсона и многих других лингвистов, вынесли некоторую часть истины на свет. И теперь, когда трудности санскрита, тибетского, сингалезского, зенда, пехлеви, китайского и даже бирманского языков частично преодолены, и Веды, «Зенд-Авеста», буддийские тексты и даже «Сутры» Капилы переведены, широко раскрыты двери, которые, будучи пройденными, должны навсегда оставить за порогом любых спекулятивных или невежественных клеветников на старые религии. Даже до настоящего времени духовенство, выражаясь словами Макса Мюллера,

«обычно указывало на дьявольщину и оргии языческого культа… но они редко, если вообще когда-то, приложили усилия, чтобы раскрыть истинный и первоначальный характер странных форм вероисповедания и культа, которые они называют делом Сатаны».[437]

Когда мы читаем правдивую историю Будды и буддизма Макса Мюллера и восторженные мнения, высказанные Бартоломео Сент-Илером и Лабуле; и когда, наконец, папский миссионер и очевидец, человек, которого менее всего можно заподозрить в пристрастных симпатиях к буддизму — мы подразумеваем аббата Хака — не находит возможным сказать что-либо другое, кроме восхищения высоко индивидуальному характеру этих «поклонников дьявола», — мы должны считать философию Шакьямуни как нечто большее, чем религию фетишизма и атеизма, — как хотелось бы католикам, чтобы мы этому поверили. Хак был миссионер, и первой его обязанностью было смотреть на буддизм как на отросток поклонения Сатане. Бедного аббата вычеркнули из списка миссионеров в Риме,[438] как только его книга путешествий была опубликована. Это служит иллюстрацией тому, как мало мы можем надеяться узнать истину о религиях других народов через миссионеров, когда их отчеты сперва просматриваются высшими церковными властями, и сами они сурово наказываются за то, что говорили правду.

Когда этих людей, которых часто называли и теперь еще продолжают называть «грязными аскетами», короче говоря, последователей различных сект Индии, обычно называемых «йогами», Марко Поло спросил, «как это так получается, что им не стыдно ходить совершенно голыми, как они поступают?», — они ответили спросившему в тринадцатом веке так же, как в девятнадцатом веке ответили миссионеру.

«Мы ходим голыми», — ответили они, — «потому что голыми мы пришли в этот мир, и не хотим иметь вокруг нас ничего, что принадлежит этому миру, кроме того, у нас нет плотских грехов, которые мы сознавали бы, и поэтому мы не стыдимся нашей обнаженности, как вы не стыдитесь показывать вашу руку или ваше лицо. Но вы, кто сознаете грехи плоти, правильно поступаете, что стыдитесь и прикрываете вашу обнаженность» [549, с. 182].

Можно составить любопытный список оправданий и объяснений духовенства по поводу сходств, существующих между римским католичеством и языческими религиями. Все же эта сводка непременно привела бы к одному поразительному заключению: язычники по всему миру присваивали себе доктрины христианства! Платон и его старая Академия воровали идеи из христианского откровения, — заявили александрийские отцы!! Брахманы и Ману позаимствовали от иезуитских миссионеров, а «Бхагавадгита» — создание отца Калмета, который преобразил Христа и Иоанна в Кришну и Арджуну, чтобы угодить умам индусов!! Тот пустяковый факт, что буддизм и платонизм предшествовали христианству и что Веды еще до дней Моисея успели выродиться в брахманизм — ничего не значит. То же самое в отношении Аполлония Тианского. Хотя его тауматургические силы невозможно отрицать перед лицом свидетельств императоров, их придворных и населения нескольких городов; и хотя мало кто из них когда-нибудь слыхал о назаретском пророке, свидетелями «чудес» которого были всего несколько апостолов, сами индивидуальности которых до сегодняшнего дня ставятся под вопросом в истории — все же мы должны считать Аполлония «подражателем Христа».

Если из действительно благочестивых, хороших и честных людей все еще найдется много среди католического, православного и протестантского духовенства таких, у кого вера берет верх над способностью рассуждать и кто, никогда не побывав среди языческих народов, судят несправедливо только вследствие своего незнания, то с миссионерами дело обстоит не так. Неизменной уверткой последних является приписывание демонопоклонству поистине христоподобные жизни индусских и буддийских аскетов и многих лам. Годы пребывания среди «языческих» народов в Китае, Татарии, Тибете и в Индустане снабдили их обильными свидетельствами, как несправедливо были оклеветаны так называемые идолопоклонники. Перед миром, который они вводят в заблуждение, миссионеры не могут оправдаться даже искренностью собственной веры, и, за немногими исключениями, можно смело перефразировать замечание Гарибальди и сказать, что:

«Священнослужитель сам сознает, что он обманщик, если только он не глупец или если его не учили лгать с самого детства».

Величайший из еврейских каббалистических трудов — «Зогар» — был составлен раввином Симеоном Бен Иохаи. По мнению некоторых критиков, это было сделано за годы до христианской эры; по мнению других — лишь после разрушения храма. Однако, он был завершен только сыном Симеона, раввином Елеазаром и его секретарем, раввином Аббой, так как этот труд настолько громадный и предметы, в нем затронутые, настолько глубоки, что даже всей жизни этого раввина, прозванного Князем каббалистов, не хватило для выполнения этой задачи. Вследствие того, что людям стало известно, что он владеет этим знанием, а также знанием «Меркабы», которое обеспечивало получение «Слова», — над жизнью его нависла смертельная угроза, и ему пришлось бежать в пустыню, где он прожил двенадцать лет в пещере, окруженный верными учениками и, наконец, умер там посреди знаков и чудес.[439] Но как бы объемист ни был труд и как бы много основных вопросов тайных и устных традиций он не содержал он все же не охватывает их всех. Хорошо известно, что этот почитаемый каббалист никогда не передавал наиболее значительные детали своей доктрины иначе, как только устно, и то только очень ограниченному числу друзей и учеников, включая и своего единственного сына. Поэтому без окончательного посвящения в «Меркабу» изучение «Каббалы» всегда будет неполным, а «Меркаба» может быть преподана только «в темноте, в пустынном месте и после многих и страшных испытаний». Со времени смерти Симеона Бен Иохаи эта тайная доктрина осталась нерушимой тайной для внешнего мира. Передаваемая только в качестве тайны, она сообщается кандидату устно, «лицом к лицу и устами к уху».