Неужели так трудно попять, что свобода — это состояние бытия. абсолютно полное, самодостаточное и гармоничное изнутри? И если человек не готов к свободе, то он ее и не получит, ибо свобода — достижение личное, внутреннее, глубоко интимное. Нет причин пугаться якобы возможной свободы по простому соизволению демократического большинства в парламенте. Hе-свободный человек всегда найдет способ убежать от свободы, всегда состряпает гору правил и законов — как в социальной, экономической, так и в духовной жизни. Утратит авторитет христианство — взойдут новые кумиры, новые спасители и новые диктаторы.
Кто, кроме дон-хуановского воина, посмеет выдержать яростный блеск свободного солнца? Человек всегда стремится искать человеческое. Если же он когда-нибудь встанет на следующую, более высокую ступень и разглядит свободу как сияние Непостижимого, то он уже не сможет использовать ее "правильно или «неправильно» — он просто позабудет правила, которые были ему нужны в прежние годы зависимости и рабства. Свободный воин — символ и воплощение магии — перестанет быть социальным (и не только в том смысле, что он перестанет принимать участие в манифестациях, революциях и забастовках): он просто выйдет за рамки всех человеческих категорий, символов или знаков. Став свободным, он станет непостижимым — окажется на другом краю бездны, где его встретят только ему подобные.
Является ли это состояние сверхчеловеческим? Либо это просто новая ступень в самореализации человека? И будут ли еще пути к Непостижимому в мире Реальности и Свободы? Никто не ответит. Мы знаем только одно: нет конца странствию, если вас окружает настоящее, но неизвестное бытие.
"Как я говорил тебе, современные маги стремятся постичь сверхчеловеческое неизвестное.
— Чем может быть это сверхчеловеческое неизвестное? — Свободой от всего человеческого. Это — невообразимые миры, выходящие за пределы человеческих возможностей достижения, которые тем не менее каким-то образом доступны нам. Туда направляются современные маги. Их устремления лежат далеко вне интересов людей, за пределами этих интересов лежат всеобъемлющие миры, среди которых есть далеко не только сферы обитания птиц и животных, хотя и они неизвестны человеку. То, о чем я говорю, представляет собой миры, подобные нашему. Целые вселенные с бесконечными пространствами.
— Где находятся все эти миры, дон Хуан? В различных положениях точки сборки?
— Правильно. В различных положениях точки сборки, но эти положения доступны для магов вследствие движения точки сборки, а не ее сдвига. Путешествия в такие миры могут совершить в сновидении только сегодняшние маги. Маги древности были далеки от них, потому что такие путешествия требуют от магов великой непривязанности и полного отказа от чувства собственной важности в любом его проявлении. Старые маги не могли пожертвовать всем этим. Для магов, практикующих сновидение в наши дни, это сновидение является свободой достичь миров, не укладывающихся ни в какое воображение.
— Но зачем их достигать?
— Ты уже спрашивал меня сегодня об этом. Ты рассуждаешь, как настоящий купец. "Это опасно? — спрашиваешь ты. — На сколько процентов увеличится сумма моего вклада? Будет ли так лучше для меня?" На эти вопросы невозможно ответить. Ум купца настроен на подсчет прибылей. Но свобода не может основываться на вкладах и доходах от них. Свобода — это приключение, которому нет конца, в котором мы рискуем жизнью и даже большим, чем жизнь, во имя нескольких мгновений чего-то превыше слов, мыслей и чувств.
— Я спрашивал, имея в виду другое, дон Хуан. Я хотел узнать, что может вынудить такого никудышнего бездельника, как я, достичь этот всего?
— Поиск свободы — это единственная побуждающая сила, которую я знаю. Это свобода улететь внезапно в бесконечность, которая где-то там. Это свобода умереть, исчезнуть навсегда. Это свобода быть подобным пламени свечи, которая остается неугасимой в мире, озаряемом светом миллиардов великолепных звезд, остается неугасимой потому, что никогда не считает себя чем-то большим, чем есть на самом деле, — всего лишь свечой." (IX, 112–113)
Здесь, на крутых вершинах Непостижимого мы и расстанемся с Карлосом Кастанедой и его тайной, чтобы, возможно, когда-нибудь встретиться вновь. Вы, конечно, понимаете, что все это — не его личная тайна. И даже не открытое им мистическое учение с древними, самобытными истоками составляет подлинную загадку его книг.
Тайна кроется в беспредельной Реальности, нас пронизывающей, в барьере, разделяющем субъект и неописуемое То, и в самой возможности порыва. Тайна — в неуловимом блеске мироздания вовне и в природе недоставленного нам шанса.
Все мы утомлены и несчастны, даже когда забываемся в буйстве сил и бессмысленных развлечениях. Все мы ограничены и узколобы, даже когда странствуем в необозримых просторах абстрактной мысли. Ибо бессилие и ограниченность — суть нашего опыта, нашего прямого чувствования, узаконенного разумом и природой. Перепрыгнуть через самого себя и хоть мельком воспринять свободную сокровенность бытия, помимо смысла, способного кастрировать жизненную силу и лишить ее изначального великолепия, помимо прикладного концептуирования, которое вечно истощает озабоченного потребителя, — вот задача.
Тайной пропитано все, о чем пишет Карлос Кастанеда. И чем дальше он заводит нас, следуя невысказанному стремлению (о котором не говорит, но мы все равно его чувствуем) по затейливому лабиринту дон-хуановской магии, тем отчетливее и полнее вырисовывается То, о чем нельзя сказать никакими словами: живое чувство, выплескивающее себя за рамки знаков, какими бы гениальными творцами эти знаки ни создавались. Дон Хуан называет свое грандиозное знание искусством намерения — и теперь, продумав и прочувствовав вдоль и поперек долгую историю Кастанеды, мы лишь самым краешком сознания коснулись этого ключевого звена на пути в Непостижимое. Да и то — кто знает, не обманчивый ли это призрак, не примерещилось ли нам дымное облачко от чрезмерного усердия, готовое в миг растаять и превратиться в обидную пустоту? Или надежнейшая наша опора — осознание, благодаря которому мы удерживаем собственную самость среди всевозможных ветров непостигаемого космоса: что это? Отражение энергии, отражающей саму себя? Но как это происходит? И в чем исток такой вещи, как «осознание»? Что на самом деле кроется за словами и за объяснениями, построенными из тех же слов? Пусть эти вопросы покажутся вам безумными, но именно там, куда ведет нас такое безумное вопрошание, лежит самое насущное — корень нашей природы и шанс выбраться на волю.
Как видите, объект и субъект в равной степени непостижимы, бытие и сознание сродни иероглифам, означившим две бездны опыта, которые как бы всегда перед нами и одновременно заперты от нас в какой-то мистической запредельности. С помощью дона Хуана мы решаемся совершить прыжок в бездну и там, в свободном падении, прочувствовать реальную жизнь Мира. Но что же оказывается нашим единственным инструментом в отчаянной авантюре, что предъявляет нам само чувство — последний критерий опыта? Внимание — которое и есть квинтэссенция Тайны. Даже приняв модель энергетической вселенной Орла, мы никак не можем постичь, что же есть внимание, избирающее и выделяющее, концентрирующее и игнорирующее полевые структуры бытия. Мы также не знаем, за счет какой силы осуществляется процесс внимания и в чем его суть. Мы взялись в этой книге условно именовать феномены перцепции «резонированием», но в действительности не знаем даже, уместна ли подобная аналогия. Вслед за психологической наукой мы утверждаем, что внимание сопряжено с волей, вслед за доном Хуаном мы называем источник воли намерением — и порочный круг замыкается.
Тайна намерения сводит на нет все человеческие потуги объяснить целенаправленную работу психики вместе с ее фундаментальными составляющими: вниманием, восприятием и осознанием. Остается лишь недоумевать по поводу такого странного положения дел. Повсюду мы не ведаем, что творим. Область Непостижимого поглощает нас, подобно трясине. Три главнейших вопроса — что работает? с чем работает? как работает? — остаются без ответа. И тем не менее, дисциплина дона Хуана предоставляет нам уникальный шанс совершить (неведомо как) самую грандиозную трансформацию собственной природы, на которую когда-либо осмеливалось человеческое воображение. Исследование Кастанеды не может не вызывать восхищения и чувства благодарности — ведь он не только реанимировал высокое изумление перед вездесущей Тайной бытия (которое само по себе всегда инициировало глубинный поиск и распахивало новые горизонты), но и указал направление, в котором следует искать разгадку. И, что очень важно, в направлении можно быть уверенным. Ведь уникальность учения дона Хуана состоит в том, что оно последовательно и твердо опирается но безупречные философские и психологические посылки. Мировой оккультизм не знает примеров такого интеллектуального мужества — в той или иной степени мистики всегда отвлекаются на миф, на религиозный трепет, на предпочтительную эмоцию или предвзятое теоретизирование. Их волнует не только Истина в ее чистоте и бесстрастии, но и сладостное предвкушение Великого, Священного, Всемогущего — Того, кто защитит и облагодетельствует Своими дарами. Именно здесь заканчивается наука и торжествует эмоция — родительница предрассудков и религии. Более того, тут и берет верх искушение объяснить Тайну мира, подарить страждущему человечеству смысл и благо.
