Я выдерживаю паузу и спокойно произношу:
– Значит, мы поедем на моей машине. Рэй кивает. И опять уходит в себя.
Во вторник впервые за последние месяцы он наконец-то соглашается побродить со мной по городу. Я знаю, куда мы пойдём. Чем ближе мы приближаемся к тому месту, тем чаще он останавливается и подозрительно смотрит на меня. За несколько домов Рэй не своим голосом спрашивает:
– КУДА ТЫ МЕНЯ ВЕДЁШЬ?!
– Я покажу тебе одно место, которое мне очень дорого. Пожалуйста… Пойдём… Пойдём… Всё будет хорошо.
Я беру его за руку и веду дальше. Рэй идёт всё медленнее. А потом… видит то, куда я его веду, и останавливается:
– Я не пойду туда.
– Пожалуйста, сделай это ради меня… Пожалуйста… Мы ничего не будем там делать. Мы просто подойдём…
Я тащу его за руку к ступеням. Рэй замирает на первой же и не идёт дальше.
– Я не могу… Я не хочу… Я не пойду туда… Сходи одна, я подожду тебя здесь.
– Нет. Мы пойдём туда с тобой вместе. Я прошу тебя. Там нет ничего страшного. Я обещаю, мы только зайдём и выйдем. Я всего лишь хочу тебе показать, где я тогда…
– Я не пойду.
Рэй стоит и молчит. Я тяну его за руку ко входу. Он упирается.
– Я обещаю: мы только зайдём и сразу же выйдем через другую дверь. Пожалуйста, пойдём. Всего – две минуты…
Я уговариваю его как ребёнка. Мне кажется, проходит вечность.
– Хорошо, – тяжело вздыхает Рэй. – Только если… мы сразу выйдем.
Мы заходим в Храм, где я когда-то пела. Я подвожу его к своей любимой иконе – «Взыскание погибших». Рэй опускает глаза и тянет меня за руку к выходу. Мы проходим к алтарю, чтобы выйти через левую дверь. Рэй почти бежит к ней. Я пытаюсь замедлить его шаг, всей силой сжимая его руку и удерживая рядом. Рэй произносит с упрёком: «Ты же обещала!» – и рывком открывает дверь у левых алтарных врат, вырываясь вовне, как птица из клетки, и глубоко и облегчённо вдыхает уличный воздух. Я выхожу вслед за ним. Теперь он спокоен. Мы медленно и молча идём прочь.
Вечером мне звонит крёстная. Я молчу. Я уже полгода ни с кем не разговариваю вообще. Я не знаю, что говорить. И как говорить. Никто же ничего не поймёт. Крёстная предлагает мне встретиться с ясновидящей. И в среду утром мы встречаемся в кафе. Она молча берёт мою руку. Я так и не произнесла ни слова, а она рассказала мне даже то, что Рэй скажет мне только завтра и что подтвердится им же много-много лет спустя. Ясновидящая говорит, что единственное доказательство происходящего – записная книжка в коричневом кожаном переплёте, спрятанная в другом городе, в доме с эркером, в днище кресла-кровати, рядом с которым на полу что-то типа дерева в кадке.
– Ты ничего не сможешь изменить. И никогда не окажешься в том доме, чтобы найти и показать ему книжку, в которой записаны заклинания. Та женщина обращалась к трём сильным колдунам. Ты не веришь мне, но попробуй сделать так, чтобы он выпил хотя бы глоток святой воды или церковного вина, и желательно при свидетелях…
Марина – мой единственный свидетель, и то нетронутое им церковное вино и святая вода, которую Рэй несколько раз подряд заменял на обычную воду… Но это случится позже. Впрочем, много лет спустя Рэй узнает правду, но не от меня и не от Марины, и он станет расспрашивать меня про тот кошмарный год, который был кем-то напрочь стёрт из его памяти.
В среду вечером я еду отвозить подарок на другой конец города. Декабрь. Ночь. Падает снег. Я оставляю машину на улице. Выхожу через сорок пять минут. И… останавливаюсь посреди дороги. Машины нет. Я стою здесь одна. Падает снег. Горят фонари. Ночь. Декабрь. Я поднимаю глаза в Небо. И… заливаюсь истеричным хохотом…
– Что произошло? – спрашивает Рэй утром.
– У меня угнали машину…
Он смотрит молча. Тяжело вздыхает – понимает, что мы никуда не едем. Я пытаюсь заговорить с ним, а он начинает кричать:
– Оставь меня! Отойди от меня подальше! Разве ты не понимаешь, ЧТО происходит??? Нам нельзя быть вместе… Я —…, я —…, я – убийца… Не пачкай своих рук. Ты умрёшь рядом со мной!
– Мне всё равно… Хочешь, мы уедем из этой страны… навсегда?
– Ты серьёзно? – Рэй смотрит на меня недоверчиво.
– Я могу попросить друзей, они помогут купить там квартиру. Или дом.
– Попроси…
Через полгода Рэй скажет, чтобы я озвучила сыну, что уезжаю отсюда. Только этого не произойдёт. Потому что… этого не произойдёт никогда…
Мы встретимся через несколько лет. И будет Декабрь. И будет падать Снег. И будут гореть Фонари. Тогда я, как и он когда-то, буду находиться в состоянии глубокого гипнотического транса. Рэй не спросит меня ни о чём. Он и так всё знает. Он всегда всё знает про меня. Он обнимет меня и будет целовать… А потом скажет:
– Ты должна жить, Лиля. Ты – Великая Женщина, и не должна умирать из-за того, кто недостоин тебя… Хочешь… уедем?
Рэй должен будет забрать меня на машине. Он заедет всего на пару часов в одно место. Я буду ждать его звонка в кафе. Он позвонит мне и…
И когда я увижу его определившийся номер, я уже буду знать, что он сейчас произнесёт. Рэй скажет: «Привет…» – и замолчит. Я вздохну и скажу ему: «Привет…». А потом он тяжело выдохнет: «У меня… угнали машину…» И мы ещё долго будем молчать. А потом Рэй тихо спросит: «Ну… пока?» И будет Декабрь. И будет падать Снег. И будут гореть Фонари. И мне захочется выть…
* * *
Конечно, я рассказала далеко не всё из всплывшего в памяти. Но теперь я знала, что уже пройдено, а что осталось за кадром и до сих пор болит. А потом я читала им свои стихи. И после они все долго молчали.
Мы сидим на Крыше.
– Дафна, даже не верится, что у нас здесь завтра – последний день…
– А мне, Саш, наоборот, кажется, что за 9 дней мы прожили целую жизнь.
– Алис, я вспомнила, что мне сегодня снилось!!! Будто я плыву по реке куда-то, а надо мной – птицы… Это к чему?
– Вы, Свет, всё о своём, о девичьем… Не знаю…
– Как ты можешь чего-то не знать? Ты должна всё знать!
– Свет, а почему Дафна чего-то должна, чего не должны мы?..
– Хорошо, тогда скажи, каким сонником лучше пользоваться?
– Никаким… Я всё время пыталась объяснить вам одну простую вещь, которую вы так и не поняли: каждый из нас должен сам подобрать нужные ключи к замкам своей собственной Двери. Сколько в мире людей – столько и Дверей. У каждой Двери – множество замков. Но каждый человек является обладателем связки с ключами. Надо отыскать нужный вам ключ. И всё.
– Мне?
– Ваша же Дверь – не моя… Я могу посмотреть на связку и на замок. И подсказать: этот ключ – слишком большой, он не влезет в замочную скважину. А тот ключ – слишком старый, поэтому он тоже не подойдёт, ведь замок, который нужно открыть, – новый. Значит, надо ещё какой-то пробовать…
– Дафна, расскажи, а что такое сон вообще?
– Сон – это маленькая Смерть. Это Путь. Это Дверь. Это Разговор.
– Смерть?
– Астральное тело, или Душа, выходит из физического тела, как бы на время умирая для Земной Реальности. И идёт на прогулку. Может, конечно, и в Земной Реальности погулять, но, как правило, тянется в Иную. Аналогичная картина наблюдается и в момент смерти. Разница только в том, что Серебряная Нить во время сна не рвётся, поэтому астральное тело, нагулявшись всласть, возвращается в свой Домик обратно.
– Ну, Дафна, у кого и всласть, а у кого и по звонку будильника…
– Алис, а почему ты ещё сказала «Путь»?
– Это не я, это Фрейд сказал, что сон – Королевский Путь в Бессознательное. Или в Подсознание. У нас там, в Чёрном Ящике, или в Сундуке, или в Шкафу, нечто «живое» заперто. Оно пытается пробиться через наглухо закрытую Дверцу, чтобы нам что-то сказать. Днём мы стука в Дверь не слышим, потому что Сознание отводит нас как можно дальше от Сундука. Для нашей же безопасности. А ночью, когда мы засыпаем, Сознание снижает свой бдительный контроль, Дверь Сундука приоткрывается, и нечто из него выскакивает, как чёрт из табакерки, и предстаёт перед нами во всей своей красе…
– И как этот чёрт выглядит?
– Саш, у всех разные черти в Сундуке водятся. У кого – маленькие, но с длинными хвостами, у кого – большие, но хвосты поменьше… Кто-то из них любит сладкие пирожные. Кто-то – солёные огурчики. Кто-то драться любит. Кто-то кусаться. Кто-то целоваться. Одни – серо-буро-малиновые в крапинку. Другие – просто чёрные как сажа, и без особых примет. В общем, классифицировать сложно. Особенно потому, что во сне мы видим образы того, что когда-то видели в Земной Реальности, пусть даже и всего одну секунду. В двадцать пятом кадре, например. Мы не можем увидеть то, что полностью или пофрагментно, как мозаика, будучи разбитой на свои составляющие, не являлось бы элементом ранее воспринятого нами чего-то или кого-то. Поэтому люди, слепые от рождения, не видят зрительных образов во сне. Символы и образы – у каждого свои, как и фильтры в голове. Поэтому каждому необходимо трактовать сны самостоятельно. Если мне приснится чёрное мохнатое чудовище с кучей лап и крестом на спине, сидящее по центру большой сплетённой им сетки, это – одно. Если Саше тот же монстр приснится, это будет уже его собственный образ, не обладающий моей смысловой нагрузкой. А вам, Свет, оно во сне явится – скорее всего, третья трактовка.
